Белые Россы - Алексей Дударев

— Демьяныч… — сказал Струк.

— Петр Демьянович… Нигде я его не встречал. Он у меня живет… то есть, остановился… то есть, ночевал… Тоска на него напала. Вон, плачет даже… Ходас моя фамилия… Андрей Федорович… В деревне живу… Могильно… Да не шучу я! Она в самом деле так называется! Конечно, может… — Андрей сунул трубку Струку. — Вас к телефону!

Струк робко взял трубку.

— Але… Я… А, это ты, Ритуля… Все путем… Одноклассник, друг мой. Нас в армию вместе призывали… Меня на Колыму, а его в Магадан. Матрос он… Да… чувствую себя. Так я ж Котельникову сказал. Ну, загулял… До Нового года… Так сколько там осталось?.. — Струк повернул голову к Андрею: — Спрашивает, а ты готов меня кормить до Нового года?

— Готов…

— Готов, говорит… — сказал в трубку Струк.

Андрей вырвал у него трубку:

— Девушка, завтра я его привезу… Передайте директору, что он жив-здоров, чего и вам желает.

— Я не поеду… — всхлипнул Струк.

Руководитель одной из крупнейших фирм Русаченко вышел из казино в сопровождении директора одного из своих дочерних предприятий, которого непонятно почему все называли детсадовской кличкой Бодя и к которому Русаченко благоволил. Тоже непонятно почему.

«Вышли» это, конечно, громко сказано. Скорее «выплыли» с ощущением неслабой качки.

— Шеф, машину… — махнул рукой таксисту Бодя. — Для шефа, шеф…

— Отбой, — сказал Русаченко. — Я… с народом. Мамаше перед смертью слово дал: раз в месяц с работы и на работу ходить пешком. Или, на худой конец, на общественном транспорте. Чтоб с народом. Понял?

— Не понял… — гласные у Боди почему-то не выговаривались.

— А че ты кривляешься? — возмутился Русаченко.

— Не понял…

— Че под пьяного косишь? Артист… О-ой, — Русаченко провел рукой по лицу. — «Фернет» стопудово лишним был…

— А я… говорил…

— Что? Что ты говорил?

— Не говорил. Слышь, шеф, а про меня этот Пупсик из отдела сбыта эту фондограмму… или как ее… написал… Хочешь, прочту? День рождения был. Клюквенную пили… На стройке у нас. Где наши россы будут… Ну-у… там… коттеджи где… В деревне. Прочту?

— Ну…

Бодя собрался и начал «представление».

— Типа, он говорит, Пупсик, мне:

Давай-ка, Бодя, наливай нам с клюквой!

За деревеньку, что на берегу!

А теперь, типа, я отвечаю:

Я выпью, тяпну, может, даже клюкну

И дербалызну! Если встать смогу!

Опять, типа, он:

Я знал, что ты от друга не отстанешь!

Дай поцелую, Бодя, дорогой,

Но что же делать, если ты не встанешь?

И опять я:

Не встану?! Ну, тогда пойдем домой!

Бодя заржал очень заразительно. Русаченко тоже захохотал.

Смеялись долго. И вдруг Русаченко резко стал серьезным.

— А чего мы ржем?

— Ну, типа, не встану, а домой пойдем…

— Ну и пойдем… Домой…

Галюня возвращалась домой с подработки очень поздно.

В троллейбусе не было никого.

На одной из остановок троллейбус проглотил Русаченко.

Бодю почему-то потянуло в переднюю дверь, которая захлопнулась у него перед носом.

Троллейбус укатил.

— Не понял, — удивился Бодя.

Русаченко тяжело опустился рядом.

Галюня узнала своего шефа и чуть заметно улыбнулась.

Русаченко взглядом перехватил ее улыбку.

— Девушка, а как вас зовут?

Галюня ничего не ответила и отвернулась.

— Го-о-ордая, — зло улыбнулся Русаченко. — А проводить вас можно?

— Нет. Спасибо.

— Нельзя. Хорошо. А вы меня можете проводить?

Галюня посмотрела на пьяного мужчину в упор и ничего не ответила.

— Нехорошо, роднуля. Нехорошо оставлять беспомощного человека в беспомощном состоянии… Значит, никак?

— Никак.

— А за сто евро?

Галюня отвернулась.

— Хорошо. Двести.

— Вы серьезно?

— Абсолютно. И кофе в постель… мой. Вместе с шампанским… И машина утром в любой уголок нашей необъятной Родины… Не согласна?

А пятьсот?

— Только деньги вперед.

— Не вопрос.

Русаченко достал из портмоне пять радужных купюр.

— Пересчитай.

Галюня взяла деньги, пересчитала их, переложила в левую руку, а правой отвесила своему шефу звонкую оплеуху.

— Ты что? — засмеялся Русаченко. — Мало, что ли?

— Мало. — Галюня переложила деньги в правую руку, а левой съездила ему еще раз.

— Если мозги отпил, так хоть душу не пропивай. — Скомкала купюры и всунула их в верхний карман пиджака под расстегнутой курткой.

И вышла из троллейбуса.

Троллейбус завыл и покатил дальше по разноцветному городу.

Несколько секунд Русаченко тупо смотрел перед собой, потом достал мобильник, наугад потыкал пальцем по клавишам и сказал радостно:

— Але. А это я номером ошибаюсь… Девушка, меня только что побили… Спасибо. И вас… С наступающим!

Город сиял.

Андрей с большой хозяйственной сумкой шел по предпраздничному городу.

Новогодние елки, мигающие лампочки в витринах, рисованные деды морозы и снегурочки лезли в глаза со всех сторон.

Возле Парка культуры и отдыха Андрею встретилась молодая пара, которая катила перед собой коляску.

В коляске с перебинтованной лапкой, одетый в нарядную собачью жилетку, лежал симпатичный песик.

Андрей даже остановился.

Андрей вошел в здание детского дома, сказал что-то дежурной вахтерше.

Та окликнула одного из воспитанников, который повел Андрея по коридорам.

Снилось черт-те что!

Русаченко спал и видел во сне, что он спит.

У себя дома.

На своей кровати. Сладко спит.

И тут из кухни аист вышел с красными ногами.

Лягушка из пепельницы спрыгнула на пол.

Аист ее долбанул клювом и с удовольствием сожрал, задрав голову к потолку.

С балкона вышел Бодя в пушистой дохе, без штанов и в белых кроссовках.

— Не понял… — сказал он аисту и опять ушел на балкон.

У ног стояла мать-покойница. И плакала.

А возле комода из красного дерева, на котором стоял портрет матери, сидела эта психопатка из троллейбуса.

Она сосредоточенно вязала на спицах детскую пинетку.

Мать поднесла платочек к заплаканным глазам.

Русаченко открыл глаза.

Все исчезло, кроме материнского портрета на комоде.

Ленивый зимний рассвет вползал в комнаты.

На комоде перед портретом матери валялись измятые купюры евро.

В небольшом актовом зале детского дома воспитанники дошкольной группы готовили программу к встрече Нового года.

Песни, танцы, игры.

В зал вошли директор детдома и Андрей. Официантка из столовой на большом подносе несла нарезанный на квадратики сотовый мед и салфетки.

— Елизавета Борисовна, — обратился директор к воспитательнице, — сделайте перерыв…

— Перерыв!

— Здравствуйте, дети!..

— Зра-а-авствуйте!.. — хором ответили малыши.

— А скажите-ка мне, кто это к нам скоро в гости придет?

— Де-ед Моро-оз!

— Правильно. А еще кто?

— Снегурочка.

— Тоже правильно. Так вот, Дед Мороз прислал к нам дедушку Андрея… Помните, он нам яблоки осенью от Деда Мороза привозил…

— Да-а…

— Вот и сейчас он его к нам прислал вместе с гостинцами. Давайте спросим у дедушки Андрея: что ему велел передать нам Дед Мороз?

Андрей вышел вперед и сказал:

— Дед Мороз велел передать вам, чтобы вы хорошо учились, не шалили, слушались своих воспитателей, сказал, что на Новый год придет сам и принесет много гостинцев и подарков… А чтобы вы не заболели к Новому году… Они уже успели покушать?

— Да, Виктор Иванович, мы после обеда.

Андрей повернулся к подносу:

— …чтобы были здоровыми и крепкими, Дедушка Мороз прислал вам вку-усное лекарство… И попросил меня, чтобы я проследил, чтобы вы это лекарство обязательно съели… Ну, кто самый смелый?

— Дедушка Андрей — я! — улыбнулась воспитательница.

— Не-ет, Дед Мороз сказал, что это лекарство только для детишек… Ну…

Подошел щекастый карапуз с кудряшками.

Андрей подал ему соты на салфетке.

— Держи-и… Тебя как звать?

— Анлей Кузинов…

— Те-езка, — Андрей погладил его по кудряшкам.

Воспитательница тут же провела инструктаж, как есть «лекарство».

Следующим подошел стриженый и худющий мальчик с глазами на пол-лица.

Андрей подал ему мед на салфетке, но не погладил.

Тогда пацан наклонил голову, чтобы посланцу Деда Мороза было удобнее.

Андрей понял свое упущение и провел рукой по стриженой голове…

Остальные детдомовцы тоже подходили к Андрею, брали мед и склоняли голову для ласки.

Андрей правой рукой вручал квадратик сотового меда на салфетке, левой гладил.

Что было в его собственных глазах — это надо было видеть…

В кабинете Андрей и директор пили чай с медом.