Роузуотер. Восстание - Таде Томпсон

что головой он достает почти до потолка ее хижины любви, я понимаю, что Жак высок. На нем черный галстук и абети-аджа, шапка, какие носят йоруба, – с загнутыми углами, похожими на собачьи уши. Он раскован и выглядит чистым, несмотря на окружающую его грязь.

– Есть для меня сигаретка? – спрашивает женщина. Она выкурила свою и протягивает ко мне руку. Я даю ей сигарету. В вырезе для руки виден кончик татуировки. Это наверняка имя ее матери и название деревни, в которой она живет. Здесь часто насилуют и убивают, а найти родственников непросто даже при наличии имплантата, поэтому женщины в лагере Роузуотер делают себе татуировки.

Вновь повторяется воспоминание о Жаке. Она считает его привлекательным и благодарна за то, что от него хорошо пахнет. Воспоминание закольцовывается, и на мгновение она видит в белом костюме и шапке меня, а потом снова возникает лицо Жака.

Жак говорит:

– Разденься.

Она спрашивает:

– Как ты хочешь меня? Спереди или сзади?

Жак отвечает:

– Я хочу, чтобы ты скакала на кровати и стонала так, будто я трахаю тебя очень жестко. Заплачу тебе за это вдвое больше обычного. А ты всем расскажешь, что мы переспали, особенно сопровождающим меня юношам. Можешь?

Она может, и она это делает.

На следующий день неподалеку от моей палатки загорается грузовик.

Я сплю беспокойно. Когда забираешь чье-нибудь воспоминание, оно с трудом находит место среди твоих собственных. Мозг знает, что оно чужое и, как мне кажется, пытается его отторгнуть. Не сумев это сделать, он проигрывает воспоминание снова и снова, пытаясь найти для него место. Вот поэтому я и не люблю читать чужую память и благодарен за то, что О45 научил меня подавлению. Замечаю в сцене мелкие детали: короткие ногти Жака, содранные костяшки его пальцев, кривой клык во рту, выпуклость в паху, намекающую, что он был возбужден, но держал себя в руках. Во время одного из повторов воспоминания он обрывает фразу и поворачивается ко мне.

– Я вижу тебя, Эрик, – говорит Жак. – Я буду готов, когда ты придешь за мной.

Потом его глаза лопаются, и он блюет. Я просыпаюсь.

Моя палатка вся в дыму из-за горящего грузовика. Ночью несколько юнцов попытались сбросить токсичные отходы на окраине лагеря, но их поймали сразу после того, как зеленая дрянь впиталась в землю. Они спаслись бегством, грузовик – нет. Надеюсь, после этого задания у меня не разовьется рак.

Отправляюсь искать следы. Это не магия и не какая-нибудь мистическая херня. Чужие для собственных целей превратили атмосферу в хранилище информации. Они сделали это, распространив по всей планете сети взаимосвязанных искусственных клеток, ксеноформ, образовавших мировой разум, названный ксеносферой. Некоторые люди – я в их числе – умеют получать доступ к этой информации; потому О45 меня и завербовал. Это полезный талант, особенно когда кого-то ищешь. Инопланетная сфера подключена к разумам людей, и поток данных идет в обе стороны, потому что ксеноформы соединяются не только друг с другом. Они связываются с рецепторами человеческой кожи и таким образом получают доступ к мозгу, незаметно извлекая новую информацию. Я берусь за дело рано утром. Мне нужно узнать, где работает та проститутка. Я установлю за этим местом наблюдение и буду ждать, когда появится Жак. Я не останавливаюсь, пока меня не охватывает ощущение дежавю. У людей моей профессии раздельное мышление развито до невероятной степени. А как иначе мы бы отличали собственное дежавю от того, в котором виноваты заемные воспоминания?

Я слышу кого-то у себя за спиной, но не ушами. Он думает так громко, что мне сразу ясно: он не знает, кто я такой. Развернувшись в переулке, чтобы взглянуть на него, я слышу шаги его приятеля, перекрывшего второй выход.

– Что вам нужно? – спрашиваю я. – Наркоты у меня нет.

– Тут нельзя просто так расхаживать и не платить за это, новичок, – говорит тот, что стоит у меня за спиной.

Ясно. Местный Большой Босс хочет взять с меня дань. В этой части лагеря заправляет Кехинде. Тайво, его брат-близнец, властвует по ту сторону купола. Судя по сведениям агентуры, они безжалостны и ненавидят друг друга. Рассказывают, что мирные переговоры между их организациями закончились кулачной схваткой близнецов; дрались они молча и не сдавались несколько часов, несмотря на усталость. В той версии, что стала городской легендой, говорится, что сражались они от восхода до восхода. Информатор О45 сообщил, что драка продлилась четыре часа с перерывами. Под конец у них были одинаково разбитые лица и ссаженные кулаки.

– А скажите, – говорю я, – знает ли кто-нибудь из вас Джека Жака?

– Ты сюда не вписываешься, – заявляет Кехинде.

Странно. Я ожидал увидеть какого-нибудь карикатурного крестного отца, но Кехинде выглядит совершенно обычно. На нем футболка, поношенные джинсы и нефирменные ботинки – такие носят более-менее обеспеченные жители лагеря Роузуотер. Живот дрябловат, но бандиту, судя по виду, уже ближе к шестидесяти, так что это простительно.

Я и сам знаю, что не вписываюсь. Лагерь привлекает больных, отчаявшихся или преступников. Больных – потому что, открывшись, купол исцелил людей, из-за чего здесь немедленно образовался гибрид Мекки и Лурда. Отчаявшиеся – это те, кому больше некуда идти. Бедняки, опозоренные, религиозные экстремисты и прочий подобный народ. А преступникам и приглашение не нужно, они есть повсюду. Я – не больной, не отчаявшийся и не преступник. Они это чуют.

– Я ищу Джека Жака. Я читал его листовку про равенство. Я хочу помочь.

Они дружно смеются, но моя наивность запускает коллективное воспоминание. Жак и Кехинде – и остальные, на заднем плане, – в этой самой комнате.

Это наш шанс. Новое общество, новое начало. Я хочу этим воспользоваться, остановить хаос, стать маяком для остальной страны – черт возьми, да и для всего мира.

На нем костюм сливочного цвета. Попав ко мне в голову, воспоминание подергивается рябью, и костюм становится белым, как в памяти проститутки.

Кехинде смеется. И где мое место в этом Эдемском саду? Какую роль в нем будут играть ослушники?

Жак склоняется к нему. Чтобы вырастить сад, нужно зернышко – это я. А еще нужно удобрение – и это ты. Навоз не слишком приятно пахнет, но без него не обойтись.

Я чувствую, как Кехинде ощетинивается – но соглашается. Да, ребята, так вежливо, как этот парень, меня куском говна еще не называли.

Смех эхом доносится из прошлого, смешиваясь со смехом в настоящем.

Я знаю, что не должен сомневаться в приказах, но начинаю гадать, что такого плохого случится, если позволить этому человеку, этому