Мегрэ в «Пикреттс» - Жорж Сименон

— Секретарь передал мне, что сегодня утром к вам отправляли девицу — Жанну Леле, по прозвищу Арлетта, ту, что подслушала какой-то разговор об убийстве графини.

— Да, я в курсе, — Мегрэ нахмурился. — Убита?

— Задушена в своей квартире. Только что обнаружили.

— Она была в постели?

— Нет.

— Одета?

— Да.

— В шубке?

— Нет. В черном шелковом платье. По крайней мере так говорят мои люди. Я там еще не был. Решил сначала позвонить вам. Дело, по-моему, серьезное.

— Конечно, серьезное.

— Насчет графини ничего нового?

— Пока ничего. Может, долго еще не будет.

— Вас не затруднит сообщить в прокуратуру?

— Сейчас позвоню и сразу же выезжаю на место.

— Я думаю, так лучше. Странное дело, правда? Бригадир, дежуривший ночью, не особенно волновался — она была пьяна. До встречи.

— До встречи.

Мегрэ хотел взять с собой Люка, но перед его пустым кабинетом вспомнил о расследовании на набережной Жавель. Не было на месте и Лапуэнта. Жанвье только что вернулся и еще не успел снять мокрый, холодный плащ.

— Поехали!

Как обычно, в карман он сунул две трубки.

Жанвье остановил машину уголовной полиции у тротуара, и оба мужчины, одновременно повернув головы, чтобы проверить номер дома, удивленно переглянулись. Нигде — ни перед зданием, ни под аркой, ни во дворе — они не увидели ни одного человека, и только в отдалении прохаживался полицейский, направленный сюда комиссариатом для поддержания порядка.

Причина такого спокойствия выяснилась довольно быстро. На пороге привратницкой их встретил г-н Бёлан, комиссар квартала. За ним стояла крупная невозмутимая женщина с умным лицом.

— Госпожа Буэ, — представил Бёлан. — Жена нашего сержанта. Обнаружив труп, она закрыла дверь своим ключом и сразу же позвонила нам. В доме еще никто ничего не знает.

Словно благодаря за комплимент, женщина слегка наклонила голову.

— Наверху есть кто-нибудь? — поинтересовался Мегрэ.

— Инспектор Лоньон с судебно-медицинским экспертом. А я тут беседую с госпожой Буэ, и мы вместе думаем, что же это за графиня.

— В нашем квартале никаких графинь нет, — заявила привратница.

Ее осанка, голос, манера речи — все говорило о том, что она считает своим долгом быть безукоризненным свидетелем.

— Девушка была тихая. Правда, мы с ней мало общались: она ведь возвращалась под утро и почти весь день проводила в постели.

— Давно она здесь поселилась?

— Два года назад. У нее двухкомнатная квартирка в корпусе Б, в глубине двора.

— У нее часто бывали люди?

— В общем-то, никогда.

— А мужчины?

— Если и приходили, я не видела. Разве что на первых порах. Когда она переехала и уже устроилась, я раза два замечала пожилого мужчину, невысокого, широкоплечего, которого приняла сначала за ее отца. Ко мне он никогда не обращался и, насколько я знаю, больше не появлялся. В доме много жильцов, полно контор, особенно в корпусе А, — разве всех упомнишь.

— Я попозже зайду поговорить с вами.

Дом был старый. Из-под арки одна лестница вела налево, другая — направо, обе темные, с мраморными и эмалированными табличками, извещающими, что на первом этаже — дамский парикмахер, на втором — массажистка, на третьем — мастерская искусственных цветов, юридическая контора и даже ясновидица экстракласса. Плиты двора блестели от дождя; напротив, через двор, виднелась дверь, над которой чернела буква «Б».

Оставляя мокрые следы на ступеньках, они поднялись на четвертый этаж. Пока они поднимались, открылась лишь одна дверь. Полная женщина с редкими, накрученными на бигуди волосами, выглянув, удивленно посмотрела на них и тотчас закрылась на ключ.

Инспектор Лоньон из квартала Сен-Жорж встретил их с мрачной, как всегда, миной, и во взгляде его Мегрэ прочел: «Это должно было случиться».

Но он имел в виду не убийство женщины, а то, что, поскольку преступление совершено в этом квартале, сюда прислали его, Лоньона, но вот теперь прибыл сам Мегрэ, и дело у него заберут.

— Я ни к чему не прикасался, — сухо сообщил он. — Врач еще в комнате.

Ни одна квартира не показалась бы радостной в такую погоду. Был тот хмурый день, когда невольно задаешься вопросом, зачем люди вообще существуют на земле и тратят столько сил, чтобы на ней задержаться.

Первая комната представляла собой мило обставленную, необыкновенно опрятную гостиную в идеальном, против ожидания, порядке. Что сразу бросалось в глаза, так это пол, натертый тщательно, словно в монастыре. Приятно пахло мастикой. «Не забыть спросить у привратницы, сама ли Арлетта убирала квартиру», — подумал Мегрэ.

В приоткрытую дверь они увидели доктора Паскье, который, уже в пальто, складывал в саквояж инструменты. У неразобранной кровати, на белой козьей шкуре, лежал труп женщины — черное атласное платье, неестественной белизны рука, медного отлива волосы.

Самой трогательной бывает обычно какая-нибудь смешная деталь. Так вот, одна нога убитой была в туфле на высоком каблуке, а другая — отчего у Мегрэ защемило сердце — без туфли; через шелковый, забрызганный капельками грязи чулок со спущенной от пятки до колена петлей просвечивали пальцы.

— Мертва, — заключил врач. — Убийца довел дело до конца.

— Когда примерно это случилось?

— Часа полтора назад, не больше. Трупное окоченение еще не наступило.

У кровати, за дверью, Мегрэ увидел открытый шкаф, где висели платья, в основном вечерние и почти все черные.

— Вы думаете, на нее напали сзади?

— Вероятно — я не вижу следов борьбы. Заключение прислать вам, господин Мегрэ?

— Да, пожалуйста.

Премиленькая комнатка ничуть не напоминала обиталище танцовщицы из кабаре. Как и в гостиной, кругом порядок, только искусственная шубка брошена на кровать, а сумочка — на кресло.

Мегрэ пояснил:

— С набережной Орфевр она ушла около половины десятого. Если взяла такси, то уже к десяти могла добраться до дома. На автобусе или метро, без сомнения, позже. И сразу на нее напали.

Он подошел к шкафу, внимательно осмотрел пол.

— Ее ждали — здесь кто-то прятался — и схватили за горло, едва она сняла шубку. Это произошло совсем недавно. Так быстро прибыть на место преступления удается редко.

— Я вам больше не нужен? — осведомился врач. Он ушел. В свою очередь полицейский комиссар, поинтересовавшись, надо ли ему оставаться до прибытия прокуратуры, не замедлил вернуться в участок, находившийся рядом. И только Лоньон, стоя в углу с недовольным видом, ждал, когда ему скажут, что он тоже не нужен.

— Ничего не нашли? — спросил его Мегрэ, набивая трубку.

— Я посмотрел ящики. Загляните в тот, что слева, в комоде.

Ящик был полон фотографий Арлетты. Некоторые, вроде тех, что на фасаде «Пикреттс», предназначались для рекламы. На снимках она была в черном шелковом платье, не в простом, как сейчас, а в вечернем, облегающем фигуру.

— Вы, Лоньон, — ведь это ваш квартал — видели ее номер в кабаре?

— Нет, но знаю, что он собой представляет. Можете судить по фотографиям сверху. Во время танца она вертелась, более или менее в такт, медленно снимая платье, под которым ничего не было. И в конце концов раздевалась догола.

Казалось, что длинный, шишковатый нос Лоньона шевелится и краснеет.

— По-моему, это проделывают девицы в американском бурлеске. Когда она оставалась в чем мать родила, свет тушили.

И Лоньон нерешительно добавил:

— Вы посмотрели бы ей под платье. — Удивленный, Мегрэ ждал.

— Врач позвал меня во время осмотра и показал: у нее удалены все волосы. А выходя на улицу, она ничего под низ не надевала.

Неизвестно почему, все трое чувствовали себя неловко. Не сговариваясь, они избегали смотреть на распростертый труп женщины: в нем было что-то похотливое. Мегрэ мельком взглянул на остальные, меньшего размера фотографии, без сомнения любительские, где Арлетта, везде обнаженная, была запечатлена в самых эротических позах.

— Конверта не найдется? — спросил он.

Лоньон, болван, ухмыльнулся, словно осуждая комиссара: забирает, мол, фотографии, чтобы вволю полюбоваться ими у себя в кабинете.

В соседней комнате Жанвье начал тщательный осмотр места происшествия и во всем находил несоответствие между тем, что было перед глазами, и этими фотографиями, между внутренним миром Арлетты и ее профессиональной жизнью.

В стенном шкафу оказалась керосинка, две начищенные кастрюли, тарелки, чашки, столовые приборы — значит, она все-таки готовила дома. В ящике за окном во двор — яйца, масло, сельдерей и две отбивные.

Другой шкаф забит швабрами, тряпками, банками с мастикой, что наводило на мысль об аккуратной хозяйке, чистюле, которая гордится своей квартирой.

Ни писем, ни бумаг они не нашли. В комнате валялось несколько журналов, но никаких книг, кроме поваренной, да франко-английского словаря. Не было и фотографий родственников, друзей, поклонников, как в большинстве домов.