Сказка о хитром жреце и глупом короле - Светлана Таскаева

Повернув из-за угла галереи, Альвион узрел своего нового знакомца — младшего жреца Золотого Скарабея — согнувшимся над замочной скважиной одной из комнат, в которых разместили посла и свитских. Следопыт бесшумно подошел поближе и хлопнул его по плечу. Тот подскочил как ужаленный и в ужасе обернулся.

— Приветствую вас, уважаемый Амети, — обратился к нему Альвион. — У меня появилось свободное время, и я решил отыскать вас, дабы исполнить свое обещание относительно кувшина холодного вина.

К концу этой речи жрец оправился от испуга и смущения и принял свой обычный благочестивый вид:

— Поистине, прохладное вино в такую жару — как родник на пути каравана, а беседа с высокорожденным Нимрихилем — как тень смоковницы.

— Гм… — отозвался следопыт, — будем же надеяться, что смоковница нашего разговора не останется бесплодной.

И широким жестом он пригласил Амети, оробевшего от такого вступления, следовать за собой.

Запотевший серебряный кувшин уже дожидался их посреди небольшого круглого стола, накрытого расшитой скатертью. Там же стояли серебряные кубки и драгоценные вазы со сладостями и плодами, неизвестными харадцу. Амети обреченно взирал на всю эту роскошь: он почуял, что нумэнорец решил взяться за него всерьез, и не знал, как ему выпутываться из эдакого змеиного клубка.

Они уселись друг напротив друга, и хозяин разлил вино. По небольшой комнате разошлось дивное благоухание. Амети внимательно наблюдал за действиями нумэнорца и, хотя не заметил ничего подозрительного, отпил из кубка только после того, как Нимрихиль пригубил из своего. «Может, обойдется, хоть он и чародей», — подумал Амети. Напиток оказался чудесным.

— Это красное с юга Хьярнустара, — сказал Альвион, заметив смущение жреца, — одно из самых лучших тамошних вин.

Амети с видом знатока поцокал языком, хотя впервые в жизни слышал про Хьярнустар и пробовал подобный напиток.

Хозяин долил вина себе и гостю, и некоторое время они увлеченно обсуждали и сравнивали свойства нумэнорской и местной виноградной лозы. Нимрихиль поделился с Амети некоторыми предположениями относительно истории виноделия в Эндоре. По его словам получалось, что виноград жителей Средиземья научили возделывать Люди Моря. Амети не спорил, но лишь снисходительно улыбался: он прекрасно знал, что виноградной лозой, как и многим другим, люди обязаны непосредственно Золотому Скарабею. После этого оба собеседника почувствовали, что мосты наведены и можно переходить к делу:

— Значит, говорите, головы сохнут на пиках перед Золотым Дворцом…?

— Головы? А, да, конечно же… жара ведь стоит. А если вы удивитесь, что их так много, так недавно же заговор раскрыли…

— Как, еще один? — спросил Нимрихиль, обрывая ягоды со спелой грозди. Так небрежно, что будь Амети помоложе, то он непременно бы подумал, что ошибся в собеседнике.

— Д-да…

Амети собрался силами:

— Говорят, что в нем замешаны еще и чужеземные лазутчики, — сказал он доверительным полушепотом, наклонившись к хозяину и сделав страшные глаза.

Удар попал в цель. Нумэнорец выпрямился и на мгновение ушел в себя — как всегда, когда он слышал что-то важное.

— В самом деле? — вопросил он с видимым безразличием, но Амети понял, что наживка схвачена. — И как, интересно, об этом стало известно?

— А вот так дело было, — сказал Амети с важностью. — Как вам ведомо, шестой день недели, что вы зовете Днем Моря, Золотой Скарабей заповедовал нам проводить в праздности, дабы мы могли, забыв о делах житейских и насущных, поразмыслить о его величии и страхе, а также об иных возвышенных предметах и материях. И обычай этот у нас выполняется неукоснительно: ежели приходилось вам слышать, то даже воины наши откладывают оружие, как только Солнце проходит через надир, возвещая начало нового дня. И за тем строго следят служители всех храмов…

Нимрихиль нетерпеливо кивнул.

— Так вот, — неторопливо продолжал Амети. — Стали в Золотом Дворце примечать, что некий высокий придворный чин из покоев правой руки запирается у себя по субботам. Стали за ним следить и узнали, что вместо того, чтобы исполнять обычаи праздничного дня, он что-то пишет, а потом, переодевшись, куда-то уходит… Тут-то и открылось, что он чужеземный лазутчик — ибо какой прирожденный харадец станет делать что-то в субботу, будь он хоть трижды заговорщик и чернокнижник? Сразу его и того — взяли в железо…

Тут, к удивлению жреца, Нимрихиль довольно откровенно перевел дух и успокоился.

— Ну что же, уважаемый Амети, могу сказать только одно: туда ему и дорога, — сказал с усмешкой нумэнорец и отпил из своего кубка, — Уж если он оказался неспособен соблюсти обычай народа, с которым свела его судьба…

И он выразительно пожал плечами. Амети тоже отпил вина, чтобы спрятать растерянность и смущение: он был уверен, что придумал совершенно замечательную историю, чтобы вывести нумэнорца на чистую воду, и не мог понять, где допустил ошибку. «Неужели я счел его таким глупцом, что выставил дураком самого себя?» Но тут он, забыв еще раз отхлебнуть из кубка, чтобы скрыть вспыхнувший румянец, уставился на Нимрихиля: жреца вдруг осенило.

— А вот если лазутчик еще и чародей бывает… — сказал он обиженным голосом. — Злокозненный и из врагов Харада…

Рука Нимрихиля застыла в воздухе, и вино из кубка плеснуло на драгоценную скатерть.

—…Тогда сразу и в заплечную… — неуверенно закончил Амети, глядя на враз побледневшее лицо нумэнорца. Жрецу вдруг подумалось, что не стоило пугать злокозненного чародея. Себе дороже.

— Вот оно значит как, — вдруг тихо сказал Альвион. — Заплечная… А может быть, сначала все-таки Храм? Что скажешь, осененный Золотым Скарабеем?

Амети онемел.

— Я ведь тоже что-то знаю, — твердо добавил нумэнорец. — И про Черную Стражу, и про золотую с красным…

— А я… ничего… эта…

Они посмотрели друг на друга.

Нумэнорец, наконец, поставил свой кубок на стол. Кубок упал: Нимрихиль успел сильно помять чеканное серебро.

— Собственно, я… Это не имеет значения, но раз так получилось… Теперь будет проще говорить… Мне нужна помощь.

Амети воззрился на нумэнорца, приоткрыв рот. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Нимрихиль решительно закончил:

— Вытащи из вашего Храма моего бра… Моего друга. Я заплачу.

В этот момент Амети захлопнул рот: к нему вернулось соображение, а вместе с ним и память:

— Злокозненный чародей… из врагов… ничего не… Черная Стража… И храмовая… Ах да, и чернокнижник тоже…

— Что?! — рявкнул Нимрихиль, вскочив на ноги, и тут Амети окончательно пришел в себя, больно прикусив язык.