Безразличие - Евгений Константинович Стукалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из земли разрываются развалы людей, бутылочный оркестр
Темнистооооой россой проливается утро. Даже страаааааанно, что слишком рано проснулся.
Рано?
На два часа позже обычного!
Ужас
Какой кошмар!
Это же…
Греховитость и морочная склерка? Нарушение петлиц рая и небесья?
ЧТО? Этот бархат ужасности голоса. Эта отчетливость рассудка и его бездонности. Эта петличность слов и склада речи и поступков. Эти моментальные моменты. Сарвиил! Глупая пташка не Господа, а…
Безручница и каторжница Мони, именно. Я давно перестал верить старому захудалому дубняку, но мне просто иногда непонятно, а моему духу и веще и подавно …
Веще? Ты ее еще не потерял от своих предумышлений и идеоалологий? У тебя ее обязаны были конфисковать ввиду отречения от Господа.
Глупый Евгуриий.Ты читал наш Завет? Что твой всевышний писал? Цитирую:
Пламенем яренных лир и метров
Вера ваша: и человечья и ангелова- небесья
Люба: на вкус и цвет выбирайте, что по душе лестней
Фуууууу. Как гадко. Как ты его можешь слушать. Так что? Ты проспал и что теперь будешь делать день целостно? Опять омоешься, почитаешь, понаблюдаешь за людьми, а потом сон? О.Забыл.Посоветуешься с Господом о всяком бреде. Я прав?
Иерусалимская мочь. Да. Я так и сделаю. А ты? Опять ничего? О, да. Ради Монечки разденешь кого-либо или помечтаешь. Все вы такие.
Ирод. Я тружусь на благо мира сего. На благо твоего Господика бесхребетного и немодного. И непонятного. Только в Завете все «до» и «ге» нормальные, там и про нужное, а не про ходьбу, счастье и тп. И не правильно он крякает. Все у всех разное и вообще это лишь абстракция. Не более. А веще мое получше твоего, ведь оно хоть не растилается облаком, а твердое и устоявшееся. О. Десятый чирк солнца – я пойду. Давай удачи. Передавай привет Господу.
Монянская моча. Вымораживает чирками. Хотя правду вычеркал на стекле. У меня веще хоть и для Господа, для святого, но мыльное. Пойду омоюсь. У меня еще столько дел. Она через пол чирка проснется, и будет дело коего нет
ни у кого.
Выход цветов (гвоздик) на бис
Вспоминая очертания чего-либо жизнепритяженного, каторга мыслей и идей впринципе начинает приплясывать под эти поршни и гудки звоночков школярных. Бзыньк и тп. К чему такие звуковые дыры и поддырки не знает даже животное, знающее все. К чему вообще знать? Вот есть Макар Чудра, он знает что-то от того, что был в кое чем в кое какое настоящее. (Возможно там был и я, у кого-то в мысли). Знает он же откуда – то любовь, преданность, страсть, прикосновения знания и различные способы прихода к нему, к его касанию. И говорит – не думай о этом и будет тебе счастие. Иногда я, пролетая неведомые объемы пространств, удивляюсь, сколько всего странного на Земле. Вот летит птица: летит и летит, есть хочет – поймает любезного червячка. Вот идет человек, вроде человек. Но кажется – Человечище. Какая власть ему дана, он хозяин всего, но не того что сам создал. Он не может осилить водку, или другие антигуманные окиси и водкиси. Он не может осилить свой рассудок. Да и все равно, он не может осилить чувство. Он пытается его изучить научно. Пытается его закономерить. Вот мой братец вечерний, говорит так же, в этом мы сходны. Однако само описание любви разное. В этом и сложность – чувство у всех разное. И как далее? Все равно пока что. Некое тельце очнулось. Примерно вылилась на мягенькой и сладенькой лодочке ото гавани сна.
Вырылась из одеял, слезла с оберега сна и спокойствия и как потянулась собой. В небо, на прошлые и будущие звезды, на солнце, на эту морскую гладь. На ангелов, на святые города, на Господа. Какой блаженный миг! Как потянулась собой! Решила она посмотреть на часики и убедиться в своем сне – правда, спала еще 2 часа. Какая точность расчета! Какая умность!
– Комната комнатой, а умыться необходимо. – словно хором ангелочков пронесся гимн жизни и жизнописи.
Мимо шкафов, гардеробов и прочей деревянности, пестро выточен этой лучистостью и игрой маленьких рабов портрет. Маленький своей размерностью, но большой для некоторых сердец. Такая скромная, холодная и потерянная натура изображена на нем. Славно, что лишь часть вееров раскрыта. Остальная далее по нужде. Или грамотнее – по ветру.
Доходит некое тельце до ванной. Просматривает себя в зеркальце. Так красива сегодня, да и всегда. Вроде дни – менятельные, а ее внешний облик, этот благомточащий цветок – постоянен. Умывает чуть небесное и набитое жизнью личико. Касания рабочей ее руки-, руки сильного тела, но все равно у нее тельце – отточены ядерными лучами Солнца. А их траектория выбрамлена слезами Луны. Когда все это происходит – маленькие ангесебы плачут. От этого они святеют и от них остаются часто ангелы. Взрослые и честные перед святым.
После сглаживания облачка ума, ее интерес пал на зубную щетку. Естетсвенно.Как можно грызть алмаз науки грязными и дурнопахнущими зубками? Краеугольным движением ручечки она водит зубощетку туда-сюда, как качелю. Только не с людьми, а с некой колгеитной белостью. Пять минут и готово. Зубки чистые, личико подровнено от увечий. Что осталось? Питаться.
Приходит она, такая некая, такая здесь нужная, на кухню и лезет вниманием в холодильник. Растекшись вкусовой соленостью, ее вечный интерес кольнул тортик. Да не обычный, а подружий.
– Возьму его че ли. – уверенно пропевает она. И вкусно ей. Ей ее подруга готовила от своих рук и душки. Как не быть вкусно, когда сахар, крем, вишневый джем, чоколад и душа? Вот и я, о чем. Ест так неприметно, так мало, но велико, сильно и по-своему гениально. В ниточный период этого, она просматривает нынешне случившееся в странах.
«Кого-то убили» – страшное дело, небось грустно близким. Смерть важного – всегда иголки боли оставляет. «Кого-то ограбили» – опять это корыстие, опять это тупое желание иметь все. «Кого-то изнасиловали» – ну как не страшно жить в таком мире. Тупое животное – вот как можно быть таким душным, чтобы тебя не любили и не давали внимания женщины. – мотает себе на прежелтый медовый волос мысли. Мотает и мотает. Как свято.
Тишина
Тишина
И тут
Слабый стон
