Краткая история попы - Жан-Люк Энниг

Попа, конечно, и раньше осмеливалась показаться обнаженной среди садов, но мифологический или библейский сюжет заставлял забыть о непристойности. Конечно, и бесконечные нимфы, убегающие от фавнов, и Сусанны под пристальными взглядами старцев, и Вирсавии, застигнутые врасплох царями, и многочисленные Артемиды, нечаянно встретившиеся с Актеонами, гневались на дерзких нахалов, но не отказывались из-за них от купания. На лицах всех этих героинь столь явно читалась оскорбленная невинность, что мораль никогда не страдала. Но почему же художники так любили этот сюжет?

Жильбер Ласко[7] полагает, что мужчины, грезя о женщине, в действительности мечтают о чем-то влажном, текучем. Кстати, героини далеко не всегда напуганы так сильно, как следовало бы. Вспомним «Купание Дианы» Клуэ. Тугая, кокетливо отставленная попа богини превосходно себя чувствует в гуще леса, среди резвящихся сатиров. Или полотно «Тепидариум» (так назывался теплый бассейн в античных термах), принадлежащее кисти одного из представителей школы Фонтенбло: незваного гостя на картине нет, женские ягодицы наслаждаются купанием в одиночестве. Заметим, кстати, что теплый зад выглядит намного привлекательнее зада замерзшего — тот поджимается, только что не становится вогнутым, словно отказывает вам. Попка, которой тепло, отдается свободно, по доброй воле, она набухает, как губка.

Ренуар говорил: «Обнаженная женщина может выходить из моря или вставать с кровати, носить имя Венера или зваться Нини — все равно ничего лучше в мире не существует». Очень похоже на замечание в «Пире» Платона: на свете есть две Афродиты: старшая (небесная) и младшая, которую мы именуем земной или «пошлой». Увы — различить их бывает очень нелегко. Дега, например, с обезоруживающей естественностью наблюдал за прелестными попками в ванных комнатах. Иногда кажется, что он залезал на стул или выглядывал из-под стола, стремясь под самым выгодным углом рассмотреть все эти округлости, чтобы потом запечатлеть на холсте фантастические изгибы женского тела. «Я изображаю женщин напрочь лишенными кокетства, — говорил художник, — как животных, старательно приводящих себя в порядок». Что именно они делают? Моют руки, чистятся, расчесывают волосы, приседают, вытираются — раз, другой, — промокая полотенцем поясницу, шею, другие местечки, и все начинают снова. Попа, совершающая свой туалет, не расположена к мечтательности, ей безразличны любопытные взгляды. Попе ни до кого нет дела. И это весьма досадно. Хотелось бы посмотреть, как она расслабится или разнежится. Но нет. Она не выставляет себя напоказ в самом выгодном свете. Ей на это плевать. Зад земной Афродиты не станет терять время попусту. «Картина, — говорил Боннар, — это крошечный мирок, который должен быть самодостаточным». Именно так. Задница Боннара знает, что она любима. В этом вся разница. Она волнует своей кротостью, наполняя комнату сиянием красоты и беспечности. Совершенно очевидно, что Боннару позировала не проститутка, нанятая за деньги, а Марта, его жена. На картине 1933 года «Обнаженная перед зеркалом» мы видим безыскусную, нежную и застенчивую попку. Ягодицы Марты излучают свет, но мысли ее далеко — она разглядывает себя в зеркале. Откуда эта тревога? Что она предчувствует? Ягодицы написаны в теплых терракотовых тонах, они трепещут и переливаются, как зерна граната. Вот так-то: лицо исчезает, а зад смеется.

Задницы, которые писал Курбе, едва ли принадлежат нимфам. Курбе — олицетворение природной силы, свободы, это чувствуется в его женских образах. Как только не оскорбляли бедолагу! «Основатель школы уродства», «вульгарный живописец» или (по определению Золя) «певец плоти», Курбе действительно стремился вульгаризировать наготу. Его излюбленная модель — крепкая крестьянка с молодым, но очень объемистым, грубым и уже слегка обвисшим задом. Девушки на картине «Купальщицы» (1853) наслаждаются общением, солнечный свет заливает их слишком белые тела, они щурятся от удовольствия. Этот свет на темном фоне выглядит странно, пожалуй, в нем даже есть нечто сатанинское. Императрицу Евгению, посетившую Салон 1853 года, поразили пропорции лошадиных крупов на картине Розы Бонёр. Однако императрице объяснили, что художница изобразила крепких першеронов, а не резвых скаковых лошадок из императорской конюшни. И когда очередь дошла до «Купальщиц», Евгения, указывая на ту из девушек, что надевает сорочку, спросила с лукавой улыбкой: не першеронка ли это? Говорят, Наполеон III, восхищенный остротой, стегнул полотно хлыстом. Злюка Мериме уверял, что эти барышни имели бы большой успех в Новой Зеландии, где человеческие формы ценятся исключительно за то, что могут разнообразить стол каннибалов. Впрочем, все эти колкости не слишком огорчили Курбе, и на Салоне 1868 года он выставил новое полотно — «Источник». Какая задница! Поразительно крепкая и гладкая. Разделяющая полушария щель едва намечена, плоть излучает свет. Юная особа на картине только что разделась, ее филейная часть напоминает идеальный кочан цвет- ной капусты. Сразу и не решишь, что это — чудо или уродств во: ее зад в высоту сантиметров на десять больше всех прочих человеческих задов. Кеннет Кларк[8] пишет о «разгулявшемся донельзя аппетите» и добавляет: «Животная беззастенчивость женщин Курбе придает им античное величие».

Ренуаровские попы, которые принято считать идеальными, узнаешь среди тысяч других: они жирные, это верно, или, скажем так, излишне пухлые, но ничем не напоминают гримасничающие зады Рубенса. «Их кожа, — замечает Кларк, — облегает тело плотно, словно шкура животного». Ренуар обожал писать своих маленьких дурочек, как он их называл, на берегу Средиземного моря. Они вытираются, брызгают друг на друга водой, выставляя напоказ попки, им чуждо смущение. Более того, кажется, что они танцуют. Женщины кокетничают, передразнивают друг друга, играют со своими волосами и пальцами ног и ни о чем не думают — они просто наслаждаются движением в жарком летнем воздухе. Они купаются не в воде, а в свете. Героини Ренуара намного улыбчивее и моложе моделей Курбе, их тела, к счастью, не изуродованы пирамидальными или цилиндрическими ягодицами, как у купальщиц Сезанна. Госпожа Ренуар жаловалась, что служанок в их доме нанимали на работу, только если «их кожа хорошо отражала свет». Законная причина для недовольства, что уж там говорить, но согласимся, что попка прислуги может быть очень даже хороша.

Подведем итог: в период с 1850 по 1914 год попа grosso modo[9] только и делала, что мылась, словно у нее не было других забот. Когда «купальный сезон» закончился, она направилась в постель, которая от века была предназначена ей судьбой.

ГЛАВА 3. Поцелуй

«Если в Средние века изображали наготу, — пишет Батай («Слезы Эроса»), — то лишь затем, чтобы внушить к ней ужас». Когда смотришь на картину «Страшный суд» Рогира ван дер Вейдена или на полотно «Низвержение грешников» Дирка Боутса, лавина летящих в преисподнюю задниц просто поражает. Впрочем, если считать эту груду плоти олицетворением греха, гроздью проклятых задов, обреченных на вечный мрак, растерянность отступает.

Вопрос о том, есть ли зад у Сатаны, долгое время был предметом жарких споров. В ХIII веке изображение этого зада нередко встречалось на фронтонах церквей и капителях колонн, но Цезарий Гейстербахский (в третьей книге «Диалогов о чудесах») утверждал, что, когда демоны принимают человеческий вид, задов у них нет. Но как же быть с отпечатком дьявольской задницы в городе Муадон-ла-Ривьер департамента Атлантическая Луара? Мы не станем распространяться о достоинствах ягодиц, заметим лишь, что традиционным представлением о лишенном зада дьяволе объясняется, по мнению Десмонда Морриса, давнее поверье: стоит показать Сатане задницу — и он ослабеет и отведет взгляд. К этой хитрой уловке часто прибегал Лютер, веривший, что его все время соблазняет демон. Нечистый будто бы даже пытался плотски искушать его, обернувшись суккубом, и делал это гораздо чаще, чем его любимая Катарина фон Бора, и уж точно куда ловчее. Лютер видел дьявола повсюду — в постели и на охоте, доходило до того, что нечистый мерещился ему в обезьянах и попугаях, которых в те времена держали у себя богачи. В 1532 году он заявляет в «Застольных беседах», записанных Иоганном Аурифабером: «Этой ночью дьявол обвинял меня в воровстве, в том, что я разорил Папу и лишил множество религиозных орденов принадлежащих им по праву благ. «Поцелуй меня в зад!» — воскликнул я, и он умолк». Десмонд Моррис, кстати, замечает, что в средневековой Германии во время сильной ночной грозы было принято выставлять в открытую дверь голый зад — так можно было отвести молнию и отпугнуть силы зла.

Бытовало расхожее мнение, что зеркало есть не что иное, как «истинный зад дьявола», ведь оно пробуждает в людях тщеславие, похоть и гордыню. Обнаженная Венера любуется своим отражением, тому же занятию предаются Зверь из Апокалипсиса и Праздность — персонажи «Романа о Розе». Первое изображение отразившегося в зеркале сатанинского зада появляется в книге, которую в 1370 году составил в назидание своим дочерям шевалье де Латур-Ландри. На ульмских гравюрах (1483 и 1485) зеркало возникает перед объятыми адским огнем грешницами. На гравюре мастера из Аугсбурга (1498) женщина смотрится в выпуклое зеркало (его называют зеркалом чародейки), но в нем отражается не только ее лицо, но также хвост и задница кривляющегося за ее спиной чертенка. На полотне Босха «Сад наслаждений» (ок. 1500) в стальном зеркале отражается некий чудовищный персонаж, пресмыкающийся под троном Сатаны, а женщина с жабой меж грудей, бессильно уронив руки, с ужасом вглядывается в свое лицо. Итак, не стоит сомневаться ни в существовании дьявольской задницы, ни в лукавстве зеркал, ни в том, что нечистый по сути своей есть тот, кто рассекает надвое. Традиция толстозадого демона была весьма устойчива, и свидетели на процессах о колдовстве часто заявляли, что дьявол обожает демонстрировать окружающим зад, а во время шабаша требует от своих адептов, чтобы они воздавали ему почести, целуя именно эту часть тела. Отсюда и слухи, что холодны не только рука и сперма Сатаны, но и его задница.