Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды... - Ханс Фаллада

Эта характеристика относится ко всем лучшим вещам Фаллады. Многообразие персонажей, которое налицо в «Маленьком человеке…», свойственно и последующим большим романам писателя. Однако умение стереть грань между высокой литературой и занимательным чтением более всего, пожалуй, проявилось именно в романе о Пиннеберге. Здесь вроде бы не происходит никаких значительных событий, но повествование захватывает читателя не меньше, чем любой авантюрный роман. Прежде всего потому, что автор сумел нам внушить сочувствие к своим героям и показать повседневную жизнь как цепь малых, будничных, но по-своему драматичных конфликтов. Его герои то и дело поставлены перед необходимостью преодолевать препятствия. И Фаллада умеет убедительно показать нам ход этой борьбы — там ли, где речь идет о первых попытках неопытной хозяйки Овечки сварить обед, или о ее поисках дешевого жилья, там ли, где описано, как Пиннеберг, продираясь сквозь канцелярские заслоны, добивается встречи с влиятельным господином Леманом, от которого зависит его зачисление на службу, или где мы наблюдаем отчаянные попытки Пиннеберга уговорить клиентов купить хоть что-нибудь, не костюм, так куртку или брюки, ведь от них, покупателей, зависит его, Пиннеберга, судьба! Фалладе удается заинтриговать читателя, сыграть на его любопытстве. Даже название глав иногда заключает в себе загадку, причем часто с оттенком юмора. Это само по себе привлекает читателя и смягчает сумеречный колорит повествования о бедных людях.

«Тоска по идиллии», о которой говорит Бехер, проявилась не только в сюжете этого романа. На рубеже трагического 1933 года Фалладе еще хотелось верить в идиллию. Для большинства немцев фашистский переворот был сродни грому среди ясного неба, — писатель, упоенный своим первым большим успехом, и подумать не мог, что в его стране произойдет нечто подобное. После поджога рейхстага в стране началась кампания массовых арестов. Творческая интеллигенция поголовно внушала гитлеровским властям подозрение, — не пощадили и Фалладу. Его арестовали по смехотворному обвинению в участии в подготовке покушения на жизнь фюрера (!). Издатель Ровольт не покинул своего автора в беде и обратился к влиятельным лицам. Через две недели Фалладу освободили. Но и после этого он не представлял себе достаточно ясно, что грозит его стране и ему самому. Он готов был надеяться, что фашистская диктатура просуществует недолго. Фаллада был одним из очень немногих известных немецких писателей его поколения, кто не эмигрировал и все двенадцать лет гитлеровской диктатуры безвыездно прожил в рейхе. Это обернулось для него тяжкими личными страданиями, подчас мучительными компромиссами. Эмигрировать он не хотел ни в коем случае — он не представлял себе жизни вне Германии и не думал, что сумеет хоть что-либо написать, не видя перед собой родной природы и лиц соотечественников. Но из Берлина он как бы то ни было решился уехать, чтобы не быть на виду у властей. Он купил деревенский дом в Карвице, в округе Нойбранденбург, поселился, в нем со своей семьей и занялся сельским хозяйством. Там его мало кто знал, — для жителей Карвица он был не знаменитый писатель Фаллада, а просто «господин Дитцем».

Теперь дом в Карвице принадлежит Союзу писателей ГДР и превращен в музей Фаллады. Хранящиеся там документы дают представление об условиях его жизни в третьем рейхе. Фаллада, естественно, хотел не только пахать и сеять, но и писать и печататься. Для этого он должен был быть зачислен в «Имперскую палату словесности», куда принимали лишь тех, кто представит доказательства расовой чистоты. И Фаллада, сколь ему это ни было противно, выправил себе «расовый паспорт», где на основании старых церковных книг были выписаны имена всех его предков до XVII века: этот паспорт, документальное свидетельство варварских расистских порядков, хранится теперь в Доме-музее как исторический раритет. Там имеется также каталог музыкальных пластинок, составленный самим Фалладой. Отдельные строки в нем старательно зачеркнуты черной тушью: писатель сам изъял из своей коллекции записи выступлений музыкантов еврейского происхождения. Законопослушным подданным Гитлера было «не положено» слушать Менухина или Горовица, не говоря уже об Ойстрахе или Гилельсе… Но, конечно, неизмеримо более тяжкими были те унижения, которые Фаллада испытал как писатель.

В 1934 году вышел его роман «Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды…»; в нем отразились и воспоминания автора о его сравнительно недавнем арестантском прошлом, и тяжелое настроение, одолевавшее его после прихода Гитлера к власти. Роман этот, где снова идет речь о злоключениях «маленького человека», о его неравной борьбе с судьбой, гораздо более сумрачен по атмосфере, чем книга о Пиннеберге. Вилли Куфальт, отсидевший срок за растрату, выходит на свободу, мечтая о достойной человека жизни: работе, семье. Но что делать вчерашнему заключенному в условиях массовой безработицы? Общежитие для безработных, куда попадает Куфальт, — та же тюрьма, только с несколько более вольным режимом. В бюро машинописи, куда он устраивается, работа каторжная, а зарплата нищенская… После тщетных попыток остаться «на плаву» Вилли Куфальт отчаивается, озлобляется, звереет — и становится профессиональным грабителем. Теперь ему одна дорога — в ту же тюрьму, из которой он недавно вышел.

Понятно, что эта мрачная, горькая книга была по своему направлению прямо противоположна той барабанно-бодряческой «стальной романтике», которой требовал от писателей Геббельс. Фаллада пошел на хитрость, в сущности, обидную, чтобы роман мог выйти: он снабдил его довольно двусмысленным предисловием, где указывалось, что в романе речь идет о временах минувших; о «гуманном законодательстве» Веймарской республики Фаллада говорил с иронией. Эта ирония была сама по себе искренней: писатель был недоволен Веймарской республикой за то, что она была недостаточно гуманна. Но по гитлеровским понятиям она была слишком гуманна: можно было толковать предисловие Фаллады и в этом духе. Томас Манн, находившийся в то время в Швейцарии, с огорчением заметил в дневнике: «Теперь книга может выйти в Германии только в том случае, если автор в предисловии отречется от своего человеколюбия и растопчет его»[4]. Для Томаса Манна, который в 1934 году еще колебался — примкнуть ли ему открыто к антифашистской эмиграции, случай Фаллады стал еще одним доказательством, что честный писатель не должен и не может сосуществовать с гитлеровской диктатурой.

Злополучное предисловие не помогло Фалладе. Его роман подвергся изничтожающей критике в официальной печати рейха и был мало-помалу изъят из продажи, — по сути дела, запрещен. Подобная же судьба постигла и следующий его роман — «У нас был ребенок». Все эти неудачи пагубно сказались на здоровье Фаллады, он вынужден был много месяцев проводить в больницах и санаториях. Временами ему казалось, что единственная возможность литературного творчества для него — развлекательные повествования или, в лучшем случае, книжки для детей. Наряду с несколькими книгами сомнительного художественного достоинства он за годы своей жизни в карвицком уединении опубликовал и ряд сказок в фольклорном духе — тут он мог безбоязненно проявить своеобразие своего таланта. В повести «Фридолин, нахальный барсучок» он сочетал сказочные мотивы с зарисовками жизни в Карвице — тут фигурируют и его дети, и он сам, «папа Дитцен». Для юных читателей предназначена и его автобиографическая книга «У нас дома в далекие времена», где воспоминания детства поэтически приукрашены.

Фаллада был романистом по природе своего таланта, — его влекло к произведениям большого масштаба, где судьбы персонажей развертываются на широком эпическом фоне. Но в тех тяжелых моральных условиях, какие сложились для писателя в годы гитлеровской диктатуры, работа над крупными произведениями была делом рискованным, — а вдруг новый роман опять не понравится, а вдруг опять разругают, разнесут, запретят? Отчасти именно такие соображения заставляли Фалладу часто обращаться к малой прозе, которая давала верный заработок. Помимо книжек для детей, он писал рассказы на темы повседневного быта «маленьких людей». Тут на разные лады варьировались те мотивы, которые он сам определил в выступлении перед читателями, цитированном выше: «счастье и бедность, забота о ребенке, удачи и неудачи жизни». Такие рассказы легко находили сбыт в периодической печати, — читателям они нравились, цензура не находила в них ничего крамольного. Здесь проявилось умение Фаллады строить несложный, но напряженный сюжет, присущая ему безыскусственность разговорных интонаций, искусство детали. Но в этих рассказах нет той глубины, проникновения в жизнь, какою отмечены лучшие романы писателя.

И все-таки Фалладе удалось и в эти тяжелые для него годы создать два значительных реалистических произведения — большие романы «Волк среди волков» (1937) и «Железный Густав» (1938).