Я остаюсь - Ваулина Дарья

Я сходила на несколько семинаров про Америку, но все, о чем нам рассказывали, пролетело мимо ушей. Потому что мне нужно было самой увидеть, понять, прочувствовать эту страну. Мне нужно было познакомиться с ней, так, как знакомишься с новым человеком. Все остальное не имело значение. У меня в голове был образ страны, в которой все можно. Слово «нельзя» там просто не существовало. Там жили люди, которые легко говорили на языке, который я учила всю жизнь. Там все было, как в кино.

Мы летели в самолете, и стюардесса учила всех желающих жизни. Она рассказала, какой впервые увидела Америку сама. И эта Америка была какой-то другой, не такой, какой мне привычно было ее представлять. Я любила думать о свободе, просторах, о каких-то сумасшедших приключениях. Раз их снимали в кино, значит, они обязательно должны быть. А стюардесса говорила о том, как удачно выходили замуж ее знакомые, заключая фиктивные браки. Слушать это было так же противно, как пошлые анекдоты на детском утреннике. Я ехала на встречу с мечтой, а они пытались все испортить. Но я решила, что смогу это пережить. Потому что там, в Америке, все будет именно так, как я мечтала. И никак иначе. Там на улицах все должно быть как в фильмах, которые я засмотрела до дыр. С Америкой у меня ассоциировались настоящие вещи. Например, там были настоящие Барби, а не дешевые куклы-раскраски с пустыми глазами. Настоящие джинсы и одежда. Так оно и было.

Я проработала в Штатах 3 месяца и вернулась со сгоревшими волосами, лишними килограммами и мечтой никогда не жить в России. Я так привыкла общаться на английском, что русскоязычная среда меня убивала. Мне было невыносимо находиться среди русских, слушать русскую речь. Я ходила одна в кафе, на утренние сеансы в кино, смотрела на людей вокруг и поняла, что Москва как-то жила без меня и я ей совершенно не нужна.

А еще, я хотела быть свободной. Наверное, свободу начинаешь ощущать каждый раз, как только минуешь паспортный контроль. Суровый таможенник на границе ставит очередную печать и тяжело смотрит исподлобья. Когда-то я даже хотела купить обложку, на которой изображен воздушный шар, счастливый человек и бессовестно-радостная надпись «Прощайте, неудачники!» Понятно одно: ты уже не в России (хотя вроде бы и в ней).

А может быть, чувство облегчения появляется позже? Если ты летишь российской авиалинией, до свободы тебе еще несколько часов перелета. Свободу чувствуешь, когда видишь самого первого человека, встречающего тебя возле «кишки», ведущей наружу. Он стоит, безмятежный, в своей зеленой жилетке и специальных наушниках, у него нерусское лицо, и он говорит о чем-то с коллегой, тоже совершенно непривычной внешности. Они совсем другие, как инопланетяне. Ты смотришь на них и понимаешь – это не Россия. И радостно выдыхаешь: ты вырвался.

Почему каждый раз меня охватывал такой страх, что я не вырвусь? Вот сижу я уже в салоне. И вдруг по громкоговорителю объявляют мое имя и фамилию, на всякий случай на двух языках, и просят срочно покинуть самолет. А дальше берут «под белы рученьки» и ведут в отделение полиции. Там меня обвиняют в том, что я – преступница, потому, что думаю, что там жить хорошо. Я не люблю Родину! Вся эта зимняя слякоть, шатающийся рубль, политика, вечно недовольный всем русский Фейсбук, грязь с октября по апрель, все это для меня – тяжелое прошлое, все это – нелепо, я хочу уехать и начать новую жизнь. Я – предатель, потому что мой «лучший город на Земле» – это не Москва.

Как это смешно – остаться в России, потому что тебе здесь плохо. Мой папа всегда говорит, что под нагрузкой человек растет. В Америке я почувствовала свободу, но не почувствовала нагрузку. В Москве я не могла быть кем угодно и когда угодно. Быть с кем угодно. Здесь не было той свободы общения, которую может дать только английский язык. Быть свободным можно по-разному, но у меня нет другого опыта, кроме как быть свободной в Америке.

*******

Я продолжала с удвоенным упорством учить людей английскому языку и решила собрать потенциальных учеников, чтобы рассказать им о новом интенсивном курсе, который я придумала. Взяла в аренду помещение в тайм-кафе и позвала всех друзей, а еще сделала анонсы в соцсетях. Кто-то обязательно должен прийти. Но никто не пришел. Даже мои друзья, клятвенно обещавшие присутствовать, были заняты чем-то другим. Я смертельно обиделась, но постаралась не показывать виду. Моя подруга рассказала мне о том, что на концерт The Beatles сначала тоже никто не приходил, поэтому они играли только для своих. Но мне стало казаться, что все потеряно. В тот момент я твердо решила, что уеду за границу. Мои таланты в России никому не нужны, а там… Кто знает, там я вполне могу пригодиться. С тех пор, как я вернулась из Америки, у меня появилась цель – найти смысл жизни. Но пока я живу в России, этого смысла у меня нет. В моей стране интеллигенцию годами вырезали и не давали жить. Я жаждала свободы и хотела найти ее в другом месте. Я не видела ни одной причины жить в России и мечтала уехать отсюда как можно скорее. Я нашла десятки доводов, почему оставаться здесь небезопасно. Я боялась выходить на улицу, боялась людей в транспорте. Мне сложно было общаться с незнакомыми людьми.

А еще я чувствовала отчаяние – от того, что не вышло просто так взять и уехать. Приглашений из-за границы не поступало. И уехать я не могла. Нужно было хотя бы накопить на учебу. А пока я думала, как можно остаться в стране, где такая зима?! Где – электрички?! Я ездила по утрам преподавать английский к 7 утра из подмосковного городка. В электричках ко мне постоянно приставали какие-то люди, я писала об этом душещипательные посты в ЖЖ и мне казалось, что я – несчастный, беззащитный человек. И кто-то сильный, прекрасный и, разумеется, нерусский должен приехать и спасти меня.

********

Я долго думала, как мне уехать и решила, что на Америке свет клином не сошелся и можно попытать судьбу в Испании. Так следующим летом я оказалась на ресепшн испанского отеля.

Когда мы с подругой-однокурсницей приехали в маленькую деревню на западе провинции Мурсия и нашли отель, в котором нам предстояло работать, оказалось, что нас там никто не ждал. Московская компания, взявшая с нас по 2 000 евро за «языковую практику и культурный обмен», никого не предупредила о нашем появлении.

Мы стояли на ресепшн и смотрели друг на друга – мы с Катей с одной стороны, двое испанцев лет сорока пяти – с другой.

– Que quieres? – буркнула женщина лет сорока пяти в форменной одежде и с небрежно прокрашенными черными волосами.

– Somos… estudiantes… – выдавила я после долгой паузы.

В принципе, моего испанского на большее и не хватило бы, но вдруг, в авральном режиме, ожили и полезли наружу слова, которые я так долго учила. Auydar – помогать, universidad – университет, aqui – тут… После мучительных переговоров нас приняли и отправили на десятый этаж отеля.

Кнопка с номером 10 на панели лифта отсутствовала. Оказалось, это был полуразрушенный этаж, на котором жили только сотрудники. Обстановка там напоминала гетто, как в «Бойцовском клубе», только без больших луж воды. Всюду валялись обломки раковин, старые матрасы, пружины и ковры. Все, что могло сломаться в отеле, или пришло в негодность, хранилось здесь. Мы жили в разрушающемся номере с видом на свалку и спали на старых кроватях с протертым бельем. Розетки искрили, пару раз я вышла из номера с ручкой от двери.

Меня отправили работать на ресепшн, а Катю – в анимацию. В мои обязанности входило регистрировать и выписывать гостей, отвечать на все дурацкие вопросы и представлять собой лицо отеля. В первый же день оказалось, что все, что я учила в русском университете на уроках испанского, на практике совершенно бесполезно.

Мне выдали форменную одежду: две пары брюк и белые рубашки с коротким рукавом. И если рубашки нашлись быстро, то с брюками пришлось помучиться: все они были или слишком длины или широки для меня. Наконец, мы нашли две пары синих pantalones3