Перемены - Джим Батчер

Наверное, это положительная сторона жизни наполовину обращенного вампира Красной Коллегии.

— Привет, — тихо произнесла она.

— Привет, — откликнулся я. Я мог встретиться с ней взглядом, не боясь провалиться к ней в душу. Мы с ней проделали это давным-давно.

Она опустила взгляд и сунула руки в карманы куртки.

— Гарри… Можно, я войду?

Я отступил на полшага.

— Вот балбес. А ты можешь?

В глазах ее загорелся сердитый огонек.

— Ты думаешь, я обратилась?

— Я думаю, что риск, без которого вполне можно обойтись, меня больше не привлекает.

Она крепко сжала губы, но понимающе кивнула и перешагнула мой порог — барьер магической энергии, окружающий любое жилище. Вампиру бы этого без моего разрешения не удалось.

— О'кей, — кивнул я, пропуская ее в комнату и делая шаг обратно, чтобы запереть дверь. Выглянув наружу, я увидел светловолосого мужчину заурядной внешности, сидевшего на верхней ступеньке спускавшейся ко входу в мою квартиру лестницы. На нем были армейские штаны и голубая джинсовая куртка, оттопыривавшаяся под мышкой — там, где висела кобура. Он работал со Сьюзен, и звали его Мартин.

— Привет, — сказал я. — Рад видеть.

Губы его скривились в весьма отдаленном подобии улыбки.

— Взаимно.

Я захлопнул дверь и из вредности лязгнул засовом громче, чем стоило бы.

Сьюзен чуть улыбнулась и тряхнула головой. Она начала было медленно оглядываться по сторонам — и вдруг застыла, услышав рык из ниши, где расположена моя кухонька. Мыш не встал, да и сам рык звучал не настолько угрожающе, как мне доводилось слышать раз или два — просто вежливый, но предостерегающий рык.

Секунду или две Сьюзен не шевелилась, глядя в ту сторону. Потом посмотрела на меня.

— Ты завел собаку, — заметила она.

— Скорее это он меня типа завел, — поправил я.

Сьюзен кивнула и продолжала рассматривать комнату.

— Ты немного поменял обстановку.

— Зомби, — пояснил я. — И оборотни. Тут несколько раз устраивали погром.

— Никогда не могла понять, почему ты не переедешь из этой тесной, сырой норы.

— Сырой? Тесной? Просто это мой дом. Хочешь чего-нибудь? Колы?

— Вода есть?

— Конечно. Садись.

Сьюзен молча прошла к одному из кресел у камина и осторожно, напряженно выпрямив спину, присела на краешек. Я налил в стакан воды, добавил льда, захватил себе банку колы и принес все это ей. Потом опустился в соседнее кресло, повернул его так, чтобы мы сидели если не лицом, то хотя бы под углом друг к другу, и открыл свою банку.

— Ты правда собираешься оставить Мартина на улице? — не без иронии поинтересовалась она.

— Еще как собираюсь, — невозмутимо ответил я и сделал глоток.

Она кивнула и приложила стакан к губам. Может, даже отпила немного.

Я выждал как мог долго — целых две или три секунды — и только потом нарушил нелегкую тишину.

— Ну, — спросил я по возможности небрежнее. — Что нового?

Ее темные глаза внимательно изучали меня, потом губы сжались чуть сильнее.

— Это будет больно нам обоим. Так что давай уж сразу покончим с этим. Некогда ходить вокруг да около.

— Ладно. Наш ребенок? — спросил я. — Твой… и мой?

— Да.

— Ты в этом уверена?

Лицо ее сделалось бесстрастным.

— Никого другого не было, Гарри. Никого — с той самой ночи у тебя. И два года до нее — тоже никого.

Если она и лгала, это никак не проявлялось. Некоторое время я переваривал услышанное, потягивая колу.

— Мне казалось, это из тех вещей, которые мне можно было и сказать.

Я произнес это значительно спокойнее, чем полагал возможным. Не знаю, правда, что отображалось при этом у меня на лице. Но загорелая кожа Сьюзен побледнела на несколько оттенков.

— Гарри, — тихо сказала она. — Я понимаю, ты наверняка сердишься.

— Когда я сержусь, я испепеляю все направо и налево и крушу дома, — возразил я. — А сейчас эта стадия давно позади.

— Ты имеешь полное право сердиться на меня, — вздохнула она. — Но я поступала так, как мне казалось лучше для нее. И для тебя тоже.

Клокотавший у меня в груди ураган усилился. Но я заставил себя сидеть неподвижно, дыша медленно и ровно.

— Я слушаю.

Она кивнула и помолчала, собираясь с мыслями.

— Ты ведь не знаешь, как все там. В Центральной Америке и на юг, вплоть до Бразилии. Есть причина того, что многие из этих стран так и живут в состоянии, близком к анархии.

— Красная Коллегия, — кивнул я. — Знаю.

— Ты знаешь, но абстрактно. Никто из Белого Совета не жил там. Не видел, что происходит с людьми, которыми правят Красные. — Она поежилась и зябко сложила руки на животе. — Это кошмар. И им не противостоит никто, кроме Братства и еще нескольких почти нищих представителей церкви.

Братство Святого Жиля представляло собой собрание изгоев сверхъестественного мира, многие из которых, как и Сьюзен, наполовину обратились в вампиров. Они ненавидели Красную Коллегию жаркой ненавистью и делали все, что в их силах, чтобы при малейшей возможности противостоять вампирам. Они действовали боевыми ячейками, они выбирали цели, натаскивали рекрутов, закладывали бомбы и финансировали все эти операции с помощью сотен полулегальных фирм. Короче, настоящие террористы: умные, стремительные и жестокие. Так уж приходилось.

— Знаешь, а ведь в остальном мире тоже не Диснейленд, — негромко сказал я. — Я тоже всяких кошмаров насмотрелся за время войны. И не только.

— Я не пытаюсь принизить того, что делает Совет, — возразила она. — Я просто пытаюсь объяснить, с чем мне приходилось тогда иметь дело. Отряды Братства редко ночуют в одном месте дважды. Мы все время в пути. Постоянно затеваем что-нибудь или убегаем от чего-то. В таком мире нет места ребенку.

— Если не считать того, у кого есть дом и постоянный доход, кто способен дать ей кров, — заметил я.

Взгляд у Сьюзен сделался жестче.

— Сколько людей из твоего окружения погибло, а, Гарри? А сколько ранено? — Она запустила пальцы в волосы. — Ради Бога. Ты сам только что сказал, что на твой дом нападали. Скажи, тебе было бы легче, если бы у тебя на руках оказался еще и младенец, требующий ухода?

— Боюсь, этого мы не узнаем, — ответил я.

— Я понимаю. — Голос ее вдруг зазвенел от напряжения. — Господи, неужели ты думаешь, я сама не хотела стать частью ее жизни? Я реву каждый раз перед сном — если вообще могу уснуть. Но в конце концов я не могла предложить ей ничего, кроме жизни в бегах. А ты — ничего, кроме жизни в осаде.

Я молча смотрел на нее.

Мне было нечего возразить.

— Поэтому я сделала единственное, что могла сделать, — продолжала она. — Нашла для нее дом. Вдали от войны. Где она могла бы жить нормально. Где ее любили.