(Не) в кадре - Алекс Джиллиан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, у нас по графику еще три часа. Почему так рано сворачиваемся?
— За последнюю неделю в деревне выявили пять случаев заражения «сонной»[5] болезнью, — Люк переводит тяжелый взгляд на французского учителя, с сосредоточенным видом наводящего тоску на местных мальчишек. — Сегодня умерла Найрепа, младшая сестра жены Ланье. Еще двое находятся в критическом состоянии. Эвакуировать их в госпиталь в Найроби отказались члены семьи. Врачи миссии делают все, что могут, но шансов почти нет, — удручённо резюмирует Пикард.
— Пусть Пьер поговорит с родственниками больных. К нему тут прислушиваются.
— Это бесполезно, Макс. Он пытался, — устало отмахивается Люк. — Мне пришлось сообщить об эпидемии руководству. Сегодня вылетаем в Найроби, а завтра утром возвращаемся в Париж. Готовься к тому, что какое-то время придется провести на карантине.
— А миссионеры? Они тоже уедут? — чувствуя подступающую к горлу волну гнева, сквозь зубы цежу я.
Мы уже сталкивались с похожими ситуациями, когда в случае всплеска вирусных болезней «отважные» благотворители бежали из очагов заражения, сверкая пятками.
— Нет, у них другие цели. Скоро сюда доставят группу подготовленных медиков, реанимационную аппаратуру и необходимые лекарства.
— Тогда зачем нам улетать? — я мгновенно загораюсь идеей, которую Люк наверняка не поддержит. — Мы можем отснять по-настоящему сенсационный материал, а не выдать очередную красивую картинку о жизни «архаичного» племени, не имеющую ничего общего с жестокой действительностью.
— Макс, у меня приказ сверху, — категорично отрезает Люк. — И трудовой контракт, в котором прописано, отказ от выполнения приказов руководства влечет за собой штрафные санкции и увольнение. Нас отправили сюда для выполнения конкретной задачи, но ситуация вышла из-под контроля. Ты готов рискнуть здоровьем и разрушить карьеру, чтобы снять материал, который в итоге никто не купит? Я — нет.
У меня тоже нет ни одного аргумента, чтобы возразить Пикарду. У нас есть четкие инструкции на случай возникновения опасных для жизни ситуаций, нарушение которых чревато последствиями, только что перечисленными Люком. Для того, чтобы работать в зоне заражения необходима иммунная и информативная подготовка, согласованный допуск и защитная спецодежда. У нас нет ни того, ни другого, ни третьего. Руки связаны, мы возвращаемся в цивилизованный мир, а жителям небольшой масайской деревни предстоит очередная битва за выживание, свидетелем которой, я, увы, не стану.
В Найроби меня, Люка и оператора Рауля доставляют поздней ночью. В четырехзвездочном отеле недалеко от международного аэропорта Джомо Кениаты для нас уже готовы просторные чистые номера со стандартным набором удобств, а самое главное — исправно работающим кондиционером и небольшим балконом, где можно спокойно выкурить сигарету, глядя на густонаселённый город и соседствующий с бетонными высотками Национальный парк с одноимённым названием.
В первые дни пребывания в Найроби мы исколесили его на джипах вдоль и поперек, налюбовавшись разгуливающими там жирафами, зебрами, носорогами, антилопами Гну, гепардами и львами. Я отснял море материала из серии «в мире животных», а Люк чуть не довел гида до инфаркта, выпрыгнув из джипа в двадцати метрах от лениво нежащегося на солнышке львиного прайда.
Пожалуй, побелевшая физиономия кенийца, довольная улыбка Пикарда и оживившиеся грациозные хищники стали самыми удачными кадрами из нескольких сотен сделанных снимков, большая часть из которых пошла в утиль, а треть выкупили журналы Animal Planet и Discovery.
Приняв бодрящий душ и облачившись в белоснежный халат, снова чувствую себя представителем цивилизованного общества. Резкий переход из одного состояние в другое вызывает странные, полярные ощущения. Я словно во сне, на душе неприятная тяжесть, в голове тревожные мысли о сражающихся с опасной инфекцией обитателях масайской деревушки. Вряд ли они нуждаются в моей жалости и сострадании, за свою многовековую историю они справлялись со множеством угроз и сумели выжить, сохранив свою аутентичность и традиции. Невозможно не восхищаться силой духа этих людей и способностью приспосабливаться к диким условиям. Весь жизненный путь Масаи, начиная с рождения и до самой смерти связан с чередой испытаний и выдержкой боли. Наш современный мир для них чужд и враждебен, и это вряд ли когда-то изменится.
Прихватив чашку с крепким африканским кофе, я выхожу на балкон, опускаюсь в уютное кресло из ротанга и с блаженством затягиваюсь сигаретой. Ночь, балкон, никотиновый дым, и накатывающее волнами расслабление после изнуряющего рабочего дня.
Несмотря на то, что нахожусь на другом конце света, меня охватывает ощущение легкого дежавю. Если закрыть глаза и отключить монотонный гул автотрассы, можно с легкостью представить, что я дома.
Зажмурившись, мысленно перемещаюсь в Москву и словно наяву представляю жаркий июль, тихий плеск воды в бассейне, перекликающийся лай собак, заливистые трели птиц и сияющую Варькину улыбку. Искреннюю, открытую, немного шальную и почти всегда восторженно-непосредственную.
Я часто ее вспоминаю… в редкие мгновения тишины, когда бешеный ритм встает на паузу, и у меня появляется возможность побыть наедине с собой. Я вспоминаю ее звонкий смех и развивающиеся на ветру розовые волосы в длительных перелетах, и ночью, когда без сил падаю в постель и часами не могу уснуть от усталости. Я вспоминаю ее, целуя случайных женщин, с которыми есть определённые трудности на черном континенте.
Так уж вышло, что африканские красавицы в сексуальном плане меня не привлекают от слова совсем. Люк в этом плане менее разборчив, а я довольствуюсь не замороченными моралью туристками и моделями, которых по-прежнему снимаю в промежутках между вылазками в Африку. Но это так, ни теплоты, ни нежности, ни страсти. Чистая физика, необходимая любому мужику разрядка, оставляющая после опустошение и горечь. Женщины приходят и уходят, не задевая мысли и сердце, не задерживаясь в памяти.
Варька была последней, с кем я чувствовал себя по-настоящему живым, по-настоящему нужным, единственным и любимым… Оказывается это чертовски приятно, когда тебя любят со всеми твоими косяками и дерьмовым характером. Просто так, ни за что и ничего не требуя взамен.
С Агнией все было иначе. Я в ней тонул, растворялся в этой сумасшедшей одержимости, пока мы оба не достигли дна. Она не выплыла, а у меня оказалось недостаточно сил, чтобы вытянуть ее из темноты.
Или не хватило любви?
Наверное, в какой-то момент я просто устал биться головой о выстроенные Агнией стены и перегорел, а она вдруг осознала, что не готова меня отпустить. Но меня ли? Или привычный островок в океане боли, на котором Агния пережидала очередной шторм.
Можно бесконечно пытаться искать ответы на вопрос, почему она въехала в тот рекламный щит, ставший по сути ее предсмертным обращением. Ко мне, черт возьми. Она не могла не знать, что на
