Шахматы с Машиной Страшного суда - Хабиб Ахмад-заде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По обеим сторонам дороги повалены столбы и лежат на земле их провода. Из кузова фургона, поверх его обмазанной глиной кабины, мне хорошо видны приближающиеся воронки.
– Осторожно!
Но он меня не слушает; и то правые, то левые колеса фургона ухают в эти ямы, и тогда всё в кузове: пустые пищевые бачки, мотоцикл и я – взлетаем и падаем. И, как бы я ни был зол, приходится терпеть.
Поскольку мотоцикл так и не завелся, единственным выходом было отвезти его в ремонт в кухонном грузовичке, и удивило меня то, как быстро согласился на это Парвиз. Чтобы он предоставил свой замечательный фургон для перевозки груза? В другое время мне пришлось бы всю душу свою вынуть, чтобы уговорить его…
Поначалу и тут он посмотрел на меня высокомерно. Словно отец на строптивого сына, в конце концов явившегося с повинной, и теперь отцу решать, простить его или наказать. Я махнул рукой:
– Ну не берешь, так не бери!
И пошел в город пешком; но он поспешил согласиться:
– Эй, залезай, чего там! Не выпендривайся!
…Еще одна воронка, и вверх летит большой пищевой бак. А также три пластиковых контейнера для воды, шумовки и поварешки и вместе с ними мотоцикл и я, вынужденный, по причине маленького роста, всё время опираться одной ногой о борт кузова, иначе мотоцикл бухнется на посуду. Наверняка он всё это специально делает. Я посмотрел в зеркало фургона и увидел, что он скалится улыбкой до ушей. Ну что ж, до ремонтной мастерской я дотерплю, а там…
В двух кварталах отсюда наш, покинутый теперь, дом, и, если бы не беда с мотоциклом, я бы обязательно, как обычно, слетал туда, сделав небольшой крюк.
…Ох, хлестнуло засохшими ветками!.. Я почувствовал, что лицо мое горит. В точности как этой ночью, после взрыва большого бензохранилища. Ощупал кожу лица. Жаль, что я снял зеркальца с мотоцикла – чтобы на фронте ночью они не отражали свет осветительных снарядов…
Кода фургон остановился, мне, в раздражении моем, очень хотелось взять поварешку и стукнуть Парвиза по башке. Но когда он, после нескольких отчаянных попыток, открыл водительскую дверь…
Свист снаряда сорвал нас обоих с места. Я бросил руль мотоцикла и инстинктивно в воздухе совершил какой-то пируэт. Но моя грудная клетка ударилась о борт кузова, а потом лицом я так шмякнулся о землю, что даже стон мой этот удар заглушил.
А Парвиз попросту лег на землю. Взрыв раздался где-то в паре сотен метров от нас. И полетели ввысь обломки еще одного жилого дома.
Я поднялся с земли. Боль в груди была невыносимой, не вздохнуть. Хотя у меня постоянно гудит в ушах после недавней контузии от взрыва снаряда РПГ[1], все-таки я легко мог расслышать, что этот свист не был свистом того снаряда, который приземлится очень близко от тебя. Тогда зачем же я совершил свой неумелый прыжок? Наверное, из-за того, что сидел на мотоцикле, на высоте, и, значит, сработал тот довод, который стал для меня уже рефлексом: чем ближе ты к земле, тем безопаснее от осколков, которые при взрыве летят все-таки вверх.
И Парвиз поднялся с земли, без промедления запрыгнул в кузов и, подняв мотоцикл, упавший на крышку большого котла, предназначенного специально для риса, твердо поставил его в кузове на подножку. Если бы у меня была веревка, так ловко можно было бы привязать мотоцикл к бортам кузова и не мучиться с сидением на нем и балансированием…
А Парвиз внимательнейшим образом рассматривал крышку котла.
– Посмотри! Ручка твоего мотоцикла ударила в крышку и промяла ее!
Я посмотрел. Небольшая вмятинка на начищенной до блеска крышке, скорее похожая на царапину! А подумалось мне: не повредил ли этот удар сцепление, что на мотоциклетной ручке? Час от часу не легче! И так не заводится, а если еще и сцепление сломано?
То, что мотоцикл не завелся, не удивительно. С тех пор, как город попал в блокаду, транспортные снабженцы вынуждены стали высокооктановый бензин разбавлять неизвестно чем. По этой причине в любое время двигатель мог отказать.
Но рычаг сцепления на ручке был в порядке. Я ощупал грудь. Болело здорово. А в том месте, где ветки хлестнули по лицу, опухло еще сильнее.
А он всё погружен в исследование крышки котла. Словно не ее, а лицо его ранили. Я уже был вне себя от злости.
«Этот человек с ног до головы эгоист!»
Считая с утра, уже трижды я пострадал от его злокозненности: сломался мотоцикл, хлестнули ветки и вот теперь ушиб груди! Это если забыть о трех побудках за ночь!
И я не стал мешкать. Сел за руль фургона и резко захлопнул дверь. Но замок ее не сработал. Еще раз захлопнул, на сей раз изо всей возможной силы! И она закрылась как надо. В продолговатом зеркале заднего вида в кабине я посмотрел на его лицо – удивленное и совершенно покорное. Опустил руку на рычаг скоростей. Там был бильярдный шар, который Парвиз прикрепил вместо потерянной рукояти. Уже тогда, когда он получил этот фургон от предыдущего водителя, отца Джавада, рычаг был без навершия. И вот Парвиз нашел этот шар на разбитом взрывом бильярдном столе, штыком проковырял в нем дыру и укрепил на рычаг переключения скоростей.
Включив скорость, я рванул машину с места. Парвиз, не протестуя, сидел в седле мотоцикла и упирался обеими ногами в пол кузова. Его ноги доставали до пола, и он с легкостью удерживал мотоцикл. А мне хотелось вогнать фургон в каждую воронку и рытвину, какие только встретятся. И все же я остановил себя: «Побойся Бога, сумасшедший!»
Нрав этой машины был мне неизвестен. Потому я всё внимание сосредоточил на управлении ею. Но тем самым я отвлекся от дороги, и вот угодил в яму. Фургон взлетел и ухнул вниз. Я почувствовал, как всё в кузове: поварешки с котлами, мотоцикл и – самое маловажное, Парвиз – взметнулось в воздух. Он посмотрел на меня через зеркало, и мне очень захотелось, чтобы он принял это за мою месть. С деланной небрежностью я пожал плечами: я знал, что ответить он ничем не может. И я повел фургон дальше…
Мы проехали через единственный в городе рынок с едва теплящейся торговлей. И как же мне повезло, что я за рулем, а Парвиз там, в кузове, на посмешище. Справа и слева от нас лавки с выбитыми дверями и витринами, брошенные – ими завладели теперь сельские женщины-торговки, и надо слышать, какой крик они поднимают вокруг продажи двух мисок простокваши из буйволиного молока и нескольких пучков зелени. Несчастные женщины этого попавшего в блокаду полуострова: затемно они тянутся сюда пешком из деревень, чтобы добыть кусок хлеба себе и детям, оставленным из страха обстрелов там, в пальмовых рощах; дети ждут их возвращения уже вечером. Интересно, а где сейчас мужья этих женщин?
Но эти проблемы – сами по себе, а главным моим делом после починки мотоцикла оставалось всё то же. А именно: найти воронки от ночного обстрела и соотнести их с засеченными орудиями, после чего отправиться к дивизионным артиллеристам и доложить обо всем уважаемому господину майору, владельцу великолепного военного джипа, согласовать ответный огонь по вражеским батареям.
Имени господина майора я так и не спросил, и на его военной форме оно тоже не было написано. Первая наша встреча была отмечена таким сильным моим волнением, что я даже звание его перепутал, и с его стороны также возникла какая-то обида, до сих пор проявляющаяся в его холодном обращении со мной.
Я ехал дальше по проспекту, и вот – главный в городе перекресток; до войны перекресток наполняли самые разные автомобили. Слева стояли почти впритык друг к другу христианская церковь и мечеть. Здание церкви начиналось почти от самого перекрестка и было белого цвета.
Я с силой ударил по тормозам и оглянулся. Парвиз с напряжением удерживал равновесие мотоцикла. Быстрым жестом руки он как бы спросил меня: «Чего творишь?» И я ему показал на железный, увенчанный крестом купол церкви. Тогда и он заметил следы нового обстрела – возле верхнего окна на порядочном расстоянии от крыши церкви. Там словно бы цветок распустился, рама же окна была вырвана. И черный дым взрыва оставил для всеобщего обозрения причудливый силуэт на белой стене.
Вообще эта церковь была зданием поистине удивительным. С самого детства в голове моей сидел вопрос: «Зачем христианская церковь и мечеть так близко друг к другу? Зачем их построили почти вплотную одна к другой?»
Я вновь тронул машину.
И тут же услышал, как Парвиз колотит ботинком по ее корпусу. Теперь уже он на что-то указывал мне. Ворота в церковный двор были открыты, и там был виден мужчина в черном. Сначала мне показалось, что он просто в пиджаке и брюках, но затем я понял, что на нем священническое одеяние. Наши с Парвизом удивленные взгляды встретились: «Что делает священник в прифронтовой зоне?»
Однако за эти вопросы я не отвечал. Более важной проблемой был для меня снаряд, угодивший в церковь ниже купола. Не так давно и во двор мечети, покрытый плиткой, упал снаряд и не разорвался. Ребята, вознеся молитвы, успешно его обезвредили.
