Вилами по воде - Линда Ангелина

и свистела,

Но ни звука в ответ из окрестных полей опустелых –

Только эхо порой возвращалось ко мне рикошетом –

Я всё шла и сквозь слёзы звала убежавшего Джека;

Опускался туман. Клочья белой шифоновой ткани

Расплывались над речкой, ползли у меня под руками,

Укрывали тропу средь озябших речных разнотравий –

Эти травы дурманили голову словно отрава –

Я блуждала по зарослям дрока, хвоща и манжетки,

И звала и звала моего убежавшего Джека…

Постепенно менялись цвета в глубине панорамы:

Растворялись в тумане густом краски осени ранней –

Превращались и небо, и лес, и речная лагуна

В монохромный эскиз лаконичный пером по латуни…

Я брела вдоль реки без дороги и плакала горько,

И в какой-то момент оказалась на голом пригорке,

И оттуда увидела вдруг очертания лодки,

И причал, и фигурки людей в поволоке бесплотной,

Старика на корме в балахоне чудном старомодном,

И собаку, к нему на колени приткнувшую морду –

Я хотела приблизиться к лодке, но некая сила

Удержала меня и спуститься к воде не пустила –

Я смотрела на старца и пса, и на лодку в смятенье,

И сгущался туман, превращая всё сущее в тени…

В эту ночь я казалась себе сумасшедшей и пьяной –

Это мог бы быть сон, но мой плащ был усыпан репьями,

И когда на заре к серебру подмешали мадженту,

Я снимала колючки с плаща, как снимала их с Джека;

Много раз я потом приходила на речку, мечтая

Посмотреть, как туман всё плывёт над водой и не тает,

Ощутить позвонками, как лодку качает вода, но

Просто рано пока, и не время ещё для свиданий –

Час придёт — примут здесь и обол, и копейку, и шекель –

Я увижу опять моего убежавшего Джека…

Знак

В деревенской кофейне, в тени, на прохладной веранде

из старинного камня, среди сумасшедших гераней,

под защитой разлапистой цепкой листвы винограда,

в окружении клумб и рабаток с цветами, и грядок,

где томились и пухли на солнце гигантские тыквы,

и какие-то травы клубились за ними впритык и

источали густой аромат райской мирры, наверное, то ли

уж не знаю, чего — я сидела с бокалом бандоля;

на душе было так же, как в небе — бездонно и пусто;

я стихи сочиняла, примерно такие: допустим,

все старанья мои, весь мой путь, весь мой жизненный поиск

ни к чему не приводят — ни радости нет, ни покоя,

ни любви безоглядной, ни даже намёка на счастье,

ни надежды, что завтра с утра станет всё получаться –

и допустим, я сдамся, смирюсь, упаду лапки кверху –

что останется мне? Только пить, только плакать, наверно;

что же делать? Бежать? — я спросила Святого Трофима –

и хоть тайные знаки бывают лишь в книжках и фильмах,

вдруг увидела в ту же секунду, как белая птица

появилась в зените — и воздух вокруг золотится…

Плыли в небе вдали низко над голубым горизонтом

чередой облака в виде снежных вершин иллюзорных,

и казалось, что движутся горы, гонимые ветром;

к ним тянулись поля невозможно лилового цвета –

и с бандолем моим ледяным, розоватым и лёгким,

я, забыв о печалях земных, любовалась полётом

белой птицы небесной, парившей как маленький ангел

над полями лаванды…

Сны осени

Это лето ушло не согрев, не порадовав толком –

Ни жары, ни купаний, ни счастья — дожди и дожди;

Убираю ненужные летние вещи на полки,

Закрываю шкафы — вот и всё, и закончилась жизнь…

В неприветливых сумрачных северных наших широтах

В сентябре в полседьмого уже за окном темнота,

И стучит день и ночь по стеклу мелкий дождик сиротский,

Нет от скуки осенней спасенья, всё как-то не так –

Потому и хандра, а иначе, наверное, я бы

Не ругала короткое лето, и осень, и год,

А варила варенье из красной рябины и яблок,

Ожидая смиренно любви от людей и богов…

Если б что-то ждала я — любви, или милости Божьей –

Не казалась бы жизнь, вероятно, иллюзией мне,

Не владел бы душой беспросветный покой безнадёжный

Оттого, что ни счастья, ни яблок в реальности нет,

Оттого, что и сад, и летящие листья сирени,

И растрёпанный куст бузины у меня под окном,

И рябина, и банки блестящие, даже варенье –

Всё придумано мной и живёт лишь в сознанье моём –

Нет нигде ничего — нет Нью-Йорка, Венеции, Рима;

Монитор ноутбука и звёздная ночь, и луна,

Телефонный звонок, тихий голос знакомый незримый

Снятся мне, существуя в обрывках осеннего сна…

Сон случайного разума в холоде вечной вселенной –

Одинокая жизнь человека — как есть, день за днём –

Всё течёт и течёт монотонно цветной кинолентой,

Бессюжетным абсурдом — ни смысла, ни логики в нём;

Всё, что видят глаза — аберрация, фата-моргана,

Персонажи — фантомы, виденья, миражная плоть;

Лунный лик оловянный и сад мой, заросший бурьяном –

Эфемерны, и я на ступеньках — фантазии плод;

Эпизоды плывут чередой как бессвязный делирий –

Так плывут облака, отражённые в тёмной реке –

Но бывает волшебно красивым трагический триллер,

И становится грустно мне в замкнутом тесном мирке –

И тогда я смотрю вечерами в глубь сферы небесной

На свеченье луны, на закат в золотистых огнях –

И глаза не могу отвести от мерцающей бездны –

И она тоже смотрит, возможно, из тьмы на меня…

Омут

Среди лугов, где солнечно, где запах

Цветущих трав мне голову дурманит,

Течёт река — в ней шёлковые рыбки

Играют в салки, нежатся улитки

На мелководье, плавают туманы

Под утро — там, в кустах ольхи, есть заводь;

А в заводи, таинственной и томной,

За мокрым пнём и тряской ряской жалкой,

В том месте, где склонились молчаливо

Плакучие серебряные ивы,

Где лилии, и где живет русалка,

Во мгле ветвей укрылся тёмный омут…

Обходят это место стороною

Все жители деревни нашей дачной,

Когда идут в малинник за малиной,

Другой предпочитая путь, пусть длинный,

А к заводи, заманчивой и мрачной,

Собака даже не идёт со мною…

А я люблю бывать здесь, мне не страшно -

Я прихожу нарвать плавучих лилий,

И помечтать, и поболтать с русалкой,

Когда закат в полосках бледно-алых

Размыт печалью тусклых синих линий

И пятнами оранжевой гуаши…