Свой путь (сборник) - Мария Метлицкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пять минут все было кончено. Кудрявцев, пришпиленный стрелой к стене, что-то шептал в предсмертном бреду, и из его перекошенного рта на мрамор пола капала темная кровь. Погибли все, кроме спрятавшегося за клепсидрой Семена Подмосковного и потерявшей сознание Тани.
Придя в себя, она увидела множество людей, сновавших между трупами. Протыкая воздух растопыренными пальцами, они возбужденно говорили по мобильным и на нее не обратили внимания. Встав со своего трона, она сомнамбулически прошла между луж крови, вышла из гостиницы и побрела куда-то по улице.
В себя она пришла только на набережной. Люди, шедшие мимо, были заняты своими делами, и никто не обращал внимания на ее странный наряд. Словно пытаясь что-то вспомнить, она огляделась по сторонам и вдруг увидела в нескольких шагах от себя того самого человека в гладиаторском шлеме. Завизжав, она попятилась и уперлась спиной в ограждение набережной.
– Не подходи, – крикнула она, – я в реку брошусь! Помогите!
Разумеется, на помощь никто не пришел. Человек снял с головы шлем и бросил его на асфальт. Туда же полетели пустой колчан и лук. Лицом незнакомец немного походил на Аслана Масхадова, только казался добрее. Улыбнувшись, он шагнул к Тане, и та, не соображая, что делает, перевалилась через ограждение и врезалась в холодную и твердую поверхность воды.
Первым, что она ощутила, когда вынырнула, был отвратительный вкус бензина во рту. Человека в черной майке на набережной видно не было. Таня почувствовала, что рядом с ней под водой движется большое тело, а потом в воздух взлетел фонтан мутных брызг, и над поверхностью реки появилась белая бычья голова с красивыми миндалевидными глазами – такими же, как у незнакомца с набережной.
– Девушка, вы случайно не Европа? – игриво спросил бык знакомым по «Метрополю» глухим голосом.
– Европа, Европа, – отплевываясь, сказала Таня. – Сам-то ты кто?
– Зевс, – просто ответил белый бык.
– Кто? – не поняла Таня.
Бык покосился на сложной формы шестиконечные кресты с какими-то полумесяцами, плывшие над ограждением набережной, и моргнул.
– Ну, Зевс Серапис, чтоб вам понятней было. Вы же меня сами позвали.
Таня почувствовала, что у нее больше нет сил держаться на поверхности – отяжелевший пеплум тянул ее на дно, и все труднее было выгребать в мазутной жиже. Она подняла глаза – в чистом синем небе сияло белое и какое-то очень древнее солнце. Голова быка приблизилась к ней, она почувствовала слабый запах мускуса, и ее руки сами охватили мощную шею.
– Вот и славно, – сказал бык. – А теперь полезайте мне на спину. Понемногу, понемногу… Вот так…
Дмитрий Емец
Почтовая голубица
На дворе март, взбалмошно сияет солнце, истекают слезами сосульки, но здесь, в квартире № 15, где пахнет старыми вещами и стоят на полках фарфоровые безделушки, вечная осень.
Старушка-одуванчик: дунешь – рассыплется. Девятый десяток разменян. Волосы редкие, тонкие – пушинки. Всюду приглажены, одна лишь прядка над правым ухом бунтует, что придает Одуванчику вид немного легкомысленный. Стоит старушка у окошка, у фиалки сухие цветочки отщипывает.
Да только мысли ее не здесь, не в фиалке и не в капели. Видно, что старушка в большом нетерпении, то оглянется, то переступит с ноги на ногу, то рот откроет, да тотчас и закроет. Наконец, решившись, быстрыми семенящими шажками старушка подходит к дверям и заискивающе окликает:
– Коралла Алексеевна! Коралла Алексеевна!
После второго призыва из соседней комнаты доносится скрип кровати и раздраженное сопение. Одуванчик пугается.
– Как же так? Вы спите, лапочка?
– Поспишь с вами, Тамара Васильевна! – раздраженно откликается толстый голос. – Едва с давлением перемучалась и вот – разбудила, дура!
Одуванчик втягивает голову в плечи. Однако она уже решилась, отступать поздно.
– Коралла Алексеевна, будьте так добры… Можно вас побеспокоить? – зовет она с щепетильной старушечьей гипервежливостью.
Яростно скрипит сетка кровати. Глухие удары босых пяток по ковру, затем более громкие – по линолеуму. Одуванчик, слушая эти гневные шаги, съеживается еще больше.
В комнату входит грузная усатая старуха лет семидесяти пяти. Это Коралла Алексеевна Швыдченко, седьмая вода на киселе. Племянница жены давно умершего брата Одуванчика или что-то в этом роде. По ее синему халату крупными пятнами разбегаются цветы – несуществующая в природе помесь мака и розы.
Речь выдает в Коралле южанку. Звук «г» звучит у нее с придыханием. Вместо «што» она говорит «шо», а в моменты удивления или радости, разводя руками, произносит с непередаваемой экспрессией: «Тю! Да ты шо!»
Но сейчас не такой момент. Сейчас разбуженная старуха не в духе. Войдя в комнату, Коралла устремляет на Одуванчика сердитый взгляд.
– Сколько ж можно? Готовить – я, рынок – я, аптека – я… Вот подохну как собака, вы ж меня еще и переживете. Ну чего вам, Тамара Васильевна? Снова читать? – шипит она.
Одуванчик с надеждой кивает.
– Шо читать-то? Вы ж его небось наизусть знаете. Или от чтения там чего новое появится? – язвит Коралла Алексеевна и, топая по комнате, начинает брюзжать.
Одуванчик виновато моргает и дожидается, пока минует гроза. Наконец грузная старуха берет со стола растрепанное письмо, подносит его к глазам и собирается уже читать, но тут ей приходит в голову, что она недостаточно накуражилась за прерванный сон.
– Чего ж сами не читаете? Вам написано – не мне! Вот и читайте, а я все – баста! – сопит она, пытаясь насильно всунуть письмо в ладонь Одуванчику.
Старушка берет письмо и, щурясь, вертит его. Коралла испытующе наблюдает. Вся ее массивная фигура выражает превосходство и провокацию.
Внезапно Одуванчик преображается. Во всем она готова уступить, но только не в том, что составляет для нее единственную ценность. Она захлебывается от возмущения, заикается и даже не договаривает слов.
– Вы… вы… я… вы…
Усатая старуха равнодушно слушает. В волнении и заикании Одуванчика для нее нет ничего нового, все это она уже слышала многократно. Коралле известно, что сейчас среди прочих слов прозвучит колючее, похожее на краба с клешнями слово «катаракта». Коралла ждет. Наконец слово звучит, и седьмая вода на киселе удовлетворенно кивает.
Одуванчик замолкает, чтобы вдохнуть, и, икая, моргает припухшими веками.
– Ехали бы к себе в Винницу! Да только не очень-то вас там ждут. Со всеми переругались! – всхлипывает напоследок Одуванчик.
Это замечание нарушает привычное течение размолвки. Задетая Коралла закипает и начинает кричать. Кричит она громко, побеждая противника не столько вескостью аргументов, сколько мощностью звука. Это она-то не нужна? Ее не ждут? Да на кой черт ей сдалась эта Москва? На кой черт ей нянчиться тут со старухой?
Коралла кричит тем громче, что действительно знает: не нужна она в Виннице, да и не к кому ей там ехать.
Децибелы нарастают. Перепуганный Одуванчик жмется дряблой спинкой к обоям и готовится пищать «караул!». И вот в момент, когда по всем канонам должен произойти чудовищный взрыв и разорвать Одуванчика в клочья, Коралла внезапно сдувается. Некоторое время она еще бормочет, но уже вяло, без запала, и наконец замолкает.
В комнате с розовыми шторками повисает тишина. Одуванчик моргает. Коралла, остывая, бухает пятками по ковру. Минут через десять седьмая вода на киселе сердито останавливается и берет письмо.
Одуванчик робко присаживается на край дивана. Мир установлен.
– Ну слушайте, Тамара Васильевна, лапочка вы моя! – передразнивает Коралла и начинает читать.
Читает она внятно, громко, но без выражения. Разделения на предложения не делает, отчего кажется, что на железный лист через равные промежутки времени роняют по крупной фасолине.
«Дорогая бабуся!
В каждом письме ты спрашиваешь меня, как я. У меня все как всегда, то есть нормально. Живу на севере, работаю на прежнем месте. На работе меня уважают, зарекомендовал я себя хорошо, с товарищами живу мирно. Здоровье у меня хорошее, ничего не болит, ничего не отморозил, в больнице тоже не лежал. Ты, старушка, не волнуйся. Водки я уже не пью, потому что в ней все зло, только иногда вино или бутылочку пива, но это когда какое событие или праздник.
Питаюсь хорошо. Желудок работает нормально, и это хорошо, потому что многие нажили тут от сухомятки язву…»
– Ох ты батюшки! Язву! – с ужасом восклицает Одуванчик.
Коралла кисло смотрит на нее и продолжает:
«Одеваюсь я тепло. Недавно купил себе куртку импортную с высоким воротом, называется «аляска». Обуваюсь так, как требует погода. Так что ты, бабуся, будь спокойна. Каждый вечер смотрю телевизор, в том числе «Вести», чтобы быть в курсе событий, чего где в мире случилось. Показывает он у нас отлично, хотя до вышки далековато…»
– Ты про тощих, про тощих прочитай! – нетерпеливо подсказывает Одуванчик.
