Фемида 'особого совещания' - Иосиф Шадыро

часов. В зале ожидания для военнослужащих я впервые в своей жизни посмотрел кино. Показывали немой фильм «Гимназисты».

Снова вагон, снова дорога. Я слушал красноармейцев, многому удивлялся, не понимая многого вообще. В свою очередь они с любопытством расспрашивали меня о жизни в панской Польше. Я рассказывал им главным образом о жизни крестьян, ибо городской жизни вообще не знал.

Вид на жительство

На станции Тайга распрощался с красноармейцами и сошел с поезда. Была глухая темная ночь. Вход в здание едва освещался керосиновыми лампами, в зале ожидании тускло светили две керосинки. Людей было мало, все дремали возле своих узлов и корзин. Ждать поезда пригородной ветки Тайга — Томск надо было несколько часов. От всего этого стало грустно. На одной лавке я заме­тил парня, который не спал. Подсел к нему. Познакомились. Он студент лесного техникума, зовут Гришей.

Ничего не скрывая, рассказал, что еду жить в Томск, как перебежчик из Польши, по направлению ГПУ из Минска. За разговорами время пошло быстрее. Пришел поезд, мы сели в один вагон. Мой знакомый много рассказывал о Сибири, об учебе в техникуме, о своем доме. От Тайги до Томска около ста километров. Доехали, как мне показалось, очень быстро.

От станции до города надо было добираться на извозчике. Гриша взял ини­циативу в свои руки, и мы поехали в ОГПУ.

В комендатуре ОГПУ я вручил дежурному сургучный конверт. Прочитав бумагу, офицер внимательно посмотрел на меня и сказал: «Завтра, к десяти утра, явитесь к нам снова». «А где же мне ночевать?» — спросил я. «Не знаю»,— бросил в ответ дежурный и тут же обратился к Грише: «А кто вы такой будете?»

Гриша объяснил, что он студент лесного техникума и ехал со мной от станции Тайга. «Так вот, студент, возьми-ка на одну ночь этого парня к себе в общежитие, а завтра он получит разрешение поселиться в Доме крестьянина»,— посовето­вал дежурный.

В общежитии еще не все спали. Ко мне отнеслись дружелюбно, тепло. Вскипятили чай. У меня еще оставались колбаса и хлеб, которыми я поделился с ребятами. Была карточная система, и дневная норма хлеба для студентов была 400 граммов.

Утром студенты отправились на занятия, а я пошел по незнакомым улицам Томска в комендатуру ОГПУ. Думал, что, как и они, скоро обязательно буду учиться. Будущее рисовалось светлым и счастливым.

Дежурный по комендатуре выписал мне пропуск в комнату № 18, на втором этаже. Здесь меня допросили и выписали удостоверение личности, в котором го­ворилось, что Шадыро Иосиф Савельевич, 1911 г. рождения, является перебеж­чиком из Полыни, состоит на особом учете в ОГПУ и должен один раз в месяц являться сюда для отметки. Дали также выписку для поселения в Доме крестьяни­на, которая одновременно служила моим удостоверением для биржи труда.

Биржа направила на овощехранилище «Акорт». Временно, на переборку кар­тофеля. Платили 2 руб. за 8-часовой день и выдавали талон на 200 граммов хлеба.

Через две недели работа на овощехранилище была закончена, и мне выдали соответствующую справку. Истек также отведенный срок проживания в Доме крестьянина, указанный в записке. Снова надо было идти в комендатуру, к своему уполномоченному. Дежурный пропуска не дал, объяснив, что уполномоченный не принимает. «Меня не пустят больше в гостиницу, мне негде ночевать»,— сказал я. «Ничего не знаю»,— сухо ответил дежурный и занялся своими делами.

В Дом крестьянина, как я и ожидал, не пустили. Я в полной растерянности, бесцельно бродил по улицам. Проходя мимо собора, услышал церковное пение. Меня охватило необъяснимое чувство чего-то родного, теплого, домашнего. Семья наша была религиозной, в детстве я даже часто прислуживал в церкви. Убежденным верующим не стал, но благоговение перед всем церковным испы­тывал. Подойдя ближе, остановился, стал слушать. Мысленно обратился к богу: «Господи, помоги, мне очень трудно». Я стал шептать молитвы, вошел в собор. Прихожане стали коситься на меня, ведь я был в шинели, в руках — буденовка. Казалось, меня вот-вот попросят удалиться из храма, но этого не произошло. В соборе я оставался до конца службы, согрелся и успокоился.

Всю ночь бродил по городу. Навстречу попадались беспризорники. Они шара­хались от меня, их пугала шинель и буденовка.

Утром опять пришел в комендатуру, поступиться к окошку дежурного было невозможно. Коридор был битком набит сибулонцами, так называли ссыль­ных. Внимание мое привлек листок на стене. Это был список перебежчиков, снятых с особого учета. Я стал разгля­дывать его и вдруг... знакомые фамилии: Шишло Павел Павлович и Курянчик Владимир Павлович. Это были хлопцы из моей деревни Еськовка. Больше того, Шишло приходился мне родственником.

Я знал, что они ушли за границу еще в 1927 году. На радостях вспомнилось даже предупреждение дежурного, которое по­чему-то не пришло в голову вчера. «Если что-нибудь понадобится, скажи дежурно­му, что к восьмому по-важному, это вроде пароля». Я пробрался к окошку и сказал: «К восьмому по-важному». Дежурный внимательно посмотрел на меня и тут же выписал пропуск.

Не чуя под собой ног, ворвался в знакомый кабинет. «Что случилось?» — спросил уполномоченный. «Дайте, пожалуйста, мне адреса Шишло и Курянчика. Это мои земляки»,— выпалил я. Своей просьбой я, видимо, раздосадовал «опе­куна». Он зло посмотрел на меня и сказал, что адреса Курянчика не даст. Потом нехотя полистал толстый журнал и выписал адрес Шишло: ул. Старо-Киевская, дом № 30.

Старо-Киевская улица оказалась на самом краю города. Грязная немощеная, выбоина на выбоине от гужевого транспорта. Лишь кое-где тянулся деревянный, в две доски, тротуар. Вот и деревянный дом под 30-м номером.

На лай собаки вышла хозяйка. «Что вам нужно?» — спросила она. Выслу­шав меня, сказала: «Павел на работе, а мне надо идти на базар. Если согласны, я вас отведу к соседям, там и дождетесь Павла».

Встречу нашу трудно описать. Объятия, слезы, опять объятия... Павел схва­тил меня и повел в дом, где снимал маленькую комнату. Затем, не раздеваясь, побежал в магазин — выкупать паек по карточке.

Сели ужинать. Я рассказал, что сразу же после его ухода за границу аресто­вали и осудили на шесть месяцев его старшего брата, а еще и денежный штраф присудили. Это все — за содействие в переходе границы. Мой старший брат, Леон, приговорен в Польше к 12-ти годам каторги, как политический.

Павел, как узнал я с его слов, работает столяром, неплохо зарабатывает. По­думывает о женитьбе, да вот невесту никак не подберет.

Назавтра я пошел на биржу труда. Не имея специальности, подыскать ра­боту было трудно. Вновь направили на две недели перебирать картофель. Сырость, холод, гниль...