Маршал Советского Союза - Дмитрий Язов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разве мы, молодые курсанты, могли себе представить, что пройдет чуть больше десяти лет, и полководца, который убережет Москву от ворогов и обратит их в бегство, будут распекать на своей партийной планерке Хрущев на пару с Брежневым. И все потому, что, будучи со своей супругой в Большом театре, Георгий Константинович не поприветствовал Хрущева и его свиту. Все зрители встали, когда Хрущев появился в правительственной ложе, и только чета Жуковых никоим образом не отреагировала на появление Хрущева. И как же выговаривали величайшему полководцу всех времен Хрущев и подсуетившийся Брежнев, в чем они только не обвиняли Жукова, и прежде всего – в отрыве от народа.
В Кремле народность понимали прямолинейно: надлежало бурными овациями встретить появление в правительственной ложе партийного сюзерена. И если Жуков отказался принять от издателя из ФРГ в подарок «мерседес», то как же их клянчил в своих многочисленных поездках по зарубежным весям все тот же Брежнев.
Георгию Константиновичу мстили даже тогда, когда он ушел из жизни. Вот как описывает сцену похорон полководца его дочь: «Позвонил маршал Москаленко, подчеркнуто пренебрежительным тоном сообщил: «Наверху решили похоронить Жукова на Новодевичьем кладбище».
Правда, чуть позже переиграли, вынесли решение захоронить в Кремлевской стене, с кремацией.
– Как же так? – возразили мы с бабушкой. – Папа мечтал быть похороненным в земле!
– А где бумага? Он оставил письменное завещание?
– Звони Гречко, – не сдавалась бабушка, – ты наследница, тебя послушают.
Набираю номер телефона. На мою просьбу Андрей Антонович что-то промямлил.
– Звони Брежневу! – стоит вся в слезах бабушка. – Отец защитил Москву, он достоин сам себе выбрать место!
На мою просьбу не сжигать отца, а захоронить в земле по русскому обычаю, Брежнев сухо ответил: «Я посоветуюсь с товарищами».
Эту фразу – «посоветуюсь с товарищами» – от Брежнева слышали часто. «Посоветовался» и сделал по-своему… И вот о чем я подумал: не просто два разных человека присутствовали на памятном спектакле в Большом театре. Если Георгий Константинович Жуков зажег лампаду в православной церкви Лейпцига в 1945 году, то Хрущев опустился до того, что разрушал святыни наших предков, их церкви и монастыри. Это надо же было выдумать врага в образе Сергия Радонежского, Святителя Николая!..
Остается только добавить, что генерал-лейтенант К.Ф. Телегин, который приехал к нам в училище в грозную годину, умрет своей смертью в возрасте восьмидесяти восьми лет… Генерал-полковник B.C. Абакумов будет приговорен Военной коллегией Верховного Суда СССР 19 декабря 1954 года к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведут в исполнение в 12 часов 15 минут 19 декабря 1954 года.
Судьбы людские…
Бытует мнение, что мертвецы земному суду не подвластны. Но говорить об их нравственной ответственности необходимо. Мы не должны забывать о беззакониях – мол, каждому свое, – а должны искать истину.
Вот такие события вспомнил я, проезжая вновь по дороге моей курсантской юности в тревожную ночь после ареста…
«Санаторий» Сенеж. Первые допросы
…Подъехали. Я понял, что это «санаторий» на берегу озера Сенеж. Кроме «санаторных» корпусов, стояло несколько финских домиков, вот к ним-то и притулился наш кортеж. Вдоль дорожки, ведущей на задворки этих домиков, Баранников с помощью офицеров внутренних войск выстроил курсантов Рязанской школы милиции. Нас, троих арестованных – Крючкова, Тизякова и меня, выводили из машин по одному, чтобы даже и взглядом не обменялись. В одной из комнат, пропахшей сыростью, где небрежно была расставлена скрипучая мебель, меня обыскали.
В качестве понятых следователь Леканов с лоснящейся от жира физиономией пригласил все тех же курсантов – Сергея Чижикова и Дмитрия Егорова.
Я посмотрел на часы. Они показывали 5 часов 55 минут 22 августа. Курсанты стояли в растерянности: следователь пухлыми пальчиками выворачивал карманы маршала, ощупывал воротник кителя. Врач, выполняя формальность, поинтересовался: «Вы здоровы? Есть жалобы?»
К этому времени комната наполнилась следователями, привезли аппаратуру, шла какая-то мышиная возня перед допросом. С крайне озабоченной физиономией появился Степанков. Пытался завязать разговор о Хабаровске, передать от кого-то привет… Я прекрасно оценил эту наивную игру в «доброго прокурора» и попросил сообщить моей жене, что я арестован, и привезти мне необходимые вещи. Леканов спросил: «Что конкретно?»
– Бритву, спортивный костюм и прочее.
– А что прочее? Все, что нужно, изложите на бумаге.
Прищурясь, глядя прямо в глаза, Юрий Иванович начал задавать вопросы, которые были подготовлены заранее. Ельцинской обслуге предстояло мне, фронтовику, доказать мою вину перед моим Отечеством. Как мне потом довелось узнать, вопросы сформулировали загодя, утром 19 августа, в ельцинских хоромах на даче.
Изначально разговор шел без записи в протоколе, сыщики полностью доверились магнитофону.
– Судя по нашему разговору, – заметил Леканов, – вы не осознали всей тяжести совершенного преступления и даже не думаете о раскаянии.
Я ответил:
– Хуже преступления, чем развал Союза, придумать невозможно.
Следователь спросил:
– Вы отдаете себе отчет в том, что для вас, а не для кого-то другого, означает статья 64 УПК?
– Понятия не имею…
Тогда он весьма профессионально разъяснил: статья 64 – это измена Родине, деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание помощи в проведении враждебной деятельности против СССР…
Я заметил: Вы сами-то верите, что говорите? Да еще применительно ко мне?
Леканов еще больше сощурил глаза, на лице появилась ядовитая улыбка. Он продолжал: «А равно заговор с целью захвата власти наказывается… но это будет решать суд»…
Чувствовалось, что он гордился знанием УПК, но вскоре я понял: все его знания почерпнуты из газетных и журнальных штампов последних дней: «путч», «неконституционный», «союзный договор», «интернирование», «изоляция», «Белый дом», «штурм».
Леканов взял на себя функции «забойщика», конструктора вопросов и предполагаемых ответов. Допрашивал вежливо, но вопросы ставил так, что я вынужден был отвечать, исходя из его предположений.
Был конец августа. Подступала грибная пора. Плыли высокие облака с востока, как далекий привет с моей Родины. Там наверняка знают: министр обороны арестован. Матери не скажут, ей 88 лет, но она поймет своим материнским чутьем, сердцем и, уж конечно, что-то увидит во сне и свяжет материнский сон с моей судьбой…
В 8.20 установили «Панасоник» для съемки и записи допроса. Самый удобный случай выдвинуть требование: пригласить на допрос адвоката.
– Адвоката должны нанять ваши родственники, – отрезал следователь.
– В таком случае свяжите меня с адвокатской конторой.
– У нас связь с адвокатской конторой не предусмотрена.
– Президент назначил мне встречу в Кремле в 10 часов, сегодня… Она состоится?
– А вы обратитесь к Горбачеву с письмом. Мы отправим, если последует команда. А пока давайте побеседуем.
Все это были уловки. И прокурор и следователи знали, что допрос без адвоката – фикция. Для суда он не имеет юридической силы. Но следователи старались подать себя новым властям в выгодном свете, показать результативность своей работы.
Следователь старался говорить вкрадчиво. «Кирпичики» вопросов ложились ровно, чувствовалась «кремлевская кладка». Тогда я еще не знал, что кассеты с записью допроса продадут «Шпигелю» и что весь мир узнает, как я перед допросом вздохнул. Если бы я знал, что в прокуратуре все продается и все покупается, возможно, я бы германскому «Шпигелю» напомнил слова из песни: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой».
А пока… следователь чеканил каждое слово:
– Я должен заявить: вас допрашивают в связи с участием в преступлении. Мы квалифицируем его как измену Родине. Заговор с целью захвата власти, злоупотребление служебным положением. Я хочу услышать от вас, что вы скажете по поводу предъявленного вам обвинения?
– У меня иное понятие о том, что такое измена Родине. Измена президенту – пожалуй, да, имеет место. Но Родину свою я не предавал. Что в моих действиях было конституционно, что нет, – надо разобраться. Я считаю, что подписание новоогаревского договора явно неконституционно. Организатор этого акта – Горбачев. Более того, раньше, еще на апрельском Пленуме ЦК КПСС 1985 года, он вещал с трибуны о необходимости улучшить жизнь народа. Тогда никто и думать не смел о развале государства, о ликвидации политической системы.
