Первый к бою готов! - Сергей Самаров

– Я дозвониться тебе никак не могла...

Можно подумать, что она пыталась... Они с отцом если и выходили из дома, то только к соседке тетке Валентине за самогонкой. Да и то отец едва ли ходил... Мать обычно гнал... Тетка Валентина самогонку делает такую, что этой отравой можно клопов морить... И потому у нее покупают только те, кто живет рядом и на другой конец деревни за хорошим самогоном дойти не может. Я, грешен, в хорошем настроении пребывая, перед Новым годом послал родителям пять тысяч «деревянных»... Похоже, кончились, иначе мать не позвонила бы...

– Что ты хочешь?

– Сынок, скоро опять праздник ведь...

– Какой?

– Крещение... Морозы обещают, а у нас дров нет... – мать не решилась сказать, что праздник хотела бы отпраздновать, но не на что, и потому про крещенские морозы вспомнила.

– А у меня собственного леса нет... Негде мне дрова рубить...

Нынешняя зима такая, что дрова, похоже, и не понадобятся никому... Ну, может, на Крещение дождь в снег перейдет, но это зиму менее противной не сделает...

– Может, поможешь как-то, а то у нас отец уже не ходит...

Начинается обычное нытье...

– Что, мне приехать, дров нарубить?

Мать злобного ехидства не слышит.

– Отец совсем плох стал...

– Я пришлю денег... – пообещал я с идущим из глубины души вздохом и почесал себе висок глушителем пистолета. Глушитель сам к виску тянулся, и от голоса матери палец готов был на спусковой крючок нажать. Правда, предохранитель в положение стрельбы я не опускал...

– Спасибо, родной...

Матери только этого и надо было. Это единственная цель ее звонка... Говорят, самогонка в последнее время подорожала – инфляция...

Как из дома выйду, заеду на почту – перевод отправлю...

Иногда я сам думаю: люблю ли я отца с матерью? Наверное, все же люблю, хотя всегда груб с ними, хотя раздражают они единственным своим желанием – получить с меня деньги и как можно скорее пропить их...

Они считают, что именно для этого меня и растили...

В маленькой комнате у меня зеркало тоже есть – дверь в кладовку зеркалом закрыта. Правда, в этой комнате всегда теневые шторы задвинуты. Шторы красные. Утром в комнате красиво. Воздух становится красным, потому что окно на восток выходит, солнце встает и пытается сквозь стекло пробиться в комнату, чтобы в зеркало посмотреться – дверь в кладовку как раз напротив окна. Летом окно открыть можно и солнце побаловать, но в середине января этого лучше не делать. Да и погода нынешней слякотной зимой не солнечная...

В полумраке пистолет, наставленный в зеркальное отражение, выглядит более грозно, чем при ярком освещении в ванной комнате. Автомат вечером выглядит совсем не так... Даже если он в руках чеченского боевика... Тогда, к концу плена, я совсем перестал бояться их автоматов, точно так же, как и их побоев... И мозоли на руках превратились в жесткие наросты. Это не мешало тренированно выкапывать себе очередную могилу...

...– Младший сержант Онуфрие-ен-н-нко-о-о... – в конце моей фамилии звучание обычно поднималось до львиного рыка. Этому уроду, нашему командиру роты капитану Петрову, ужасно нравилось так зычно мою фамилию произносить. И обязательно хохотнуть потом, радуясь собственной дури.

Я сейчас иногда смотрю по телевизору профессиональный бокс, и часто на боях представление боксеров проводит какой-то знаменитый их спецведущий... Баффер, кажется... Он точно так же в микрофон орет, как капитан Петров. Но этот Баффер свою манеру представления запатентовал, и если кто-то желает повторить ее, обязан патент купить. Говорят, покупают... Петрову, дураку, тоже следовало запатентовать свой рык... Тогда он мог бы и с Баффера денежки содрать... И с других офицеров... У нас среди офицеров дурь популярностью пользуется...

Звание младшего сержанта мне дали после окончания учебки. Полгода натаскивали. Но когда после учебки в часть приходишь, даже младшим сержантом, все равно «молодым» остаешься, поскольку службы, как считалось, пока не нюхал... И приходится нюхать... И от «стариков», и от «дедов», и от офицеров...

Не так страшен черт, как его малюют, конечно... Перед армией невесть чем пугали, а здесь было терпимо... Для большинства. И я, впрочем, терпел, хотя мне было легче, чем другим... Наши «старики» и «деды» моего взгляда не выдерживали. Я уже тогда знал, что, если долго кому-то в глаза смотрю, чуть голову опустив так, чтобы под зрачком полоска глазного белка была видна, мой взгляд мало кто выдержать может. Люди его пугаются и глаза старательно отводят... Я именно так на «стариков» и на «дедов» смотрел. Меня почему-то уважать стали. Хотя не баловали... Но тогда я еще не был злым... Добрым я никогда не был, но и злым не был тоже...

А командир роты меня всегда злил своей манерой мою фамилию произносить. Это потом мы сдружились, а сначала я его невзлюбил... Капитана, помнится, я тоже пытался взглядом «придавить», но он своими «пуговицами» в глаза никому и никогда долго не смотрел. Он руками, как баба, всплеснет, отдаст приказание и уже бежит куда-то еще, уже забыв о том, что тебе приказал...

Но на зов командира, раздавшийся из ротной канцелярии, откликаться положено сразу, тем более здесь, на войне, хотя мы тогда еще не знали, что это многолетняя война, и нам даже обещали, что, как только новый, 1995 год встретим, после этого вскоре назад отправимся... Правда, от нас до настоящей войны тоже не близко было... Мы в Моздоке стояли... Вернее, еще устраивались, потому что бригаду спецназа ввели в Моздок только в первых числах декабря...

...Капитан позвал, я сразу и пришел...

– Товарищ капитан, младший сержант Онуфриенко по вашему приказанию...

Петров меня жестом остановил. Сам какие-то бумаги разбирал. У него в канцелярии всегда стол бумагами завален был, и капитан никогда не мог сразу найти нужную.

– Так, значит... Онуфриенко Стас Палыч... – похоже, мое имя-отчество что-то капитану напоминало, и он под хорошее настроение его произносил тоже. – Бери сейчас своего ефрейтора Волка, и идите на склад батареи получать... Ночью вылетаем на операцию... С собой, значит, берете... Берете... – Петров наконец-то нашел нужную бумагу и стал мне читать. – «Р-394», «Северок» и «Ангару»[3]... Это у себя на узле... Комплект питания для интенсивной работы в течение пяти суток... Это на складе... Стоп... Шести суток... Комплект питания на шесть суток... Чтобы про запас было... Понял?

– Так точно, товарищ капитан.

– На продовольственном складе... Сухой паек на пять суток...

– Может, на шесть? – с легким ехидством переспросил я.

– На пять... Приказ – на пять суток... Больше не дадут... Получаете на двоих... Остальные сами получат... Понял?

– Так точно, товарищ капитан. Разрешите идти?

– Кати, да поживее... Как получите, валите отсыпаться...

Предстояло найти ефрейтора Волка. Только где его искать – городок большой. Он передо мной не отчитывается, куда двинул... Волк из «дедов» – последние полгода служит, вернее, уже меньше, чем полгода. Весной на дембель... Он не нашу учебку оканчивал, а только какие-то курсы перед армией, потому и ефрейтора только здесь уже, в части, получил. Здесь и работать по-настоящему учился. Но в телеграфном режиме клепал – такого радиста еще поискать надо... И меня до тошноты натаскивал... Ночью просыпался от писка в ушах...

Волка я нашел на спортивной площадке. Он «молодых» сержантов-связистов, что со мной прибыли, на турнике заставлял «выход силой» делать. При всех я приказ передавать не стал, в сторону отвел. Объяснил, что от нас Петров требует.

Ефрейтор плечами пожал, потом, подумав, улыбнулся почти обрадованно.

– А чего... Наконец-то на дело пошлют... – бодро шлепнул меня ладошкой по груди. – Готовь место для медальки... За такие рейды всегда награждают...

Официально мы с Волком числились в роте связи, но были закреплены за ротой капитана Петрова, он называл нас своей персональной стаей, к которой причислял еще и прапорщика Волкова, старшину роты. Волка и Волкова – за фамилии, меня – за волчий взгляд. И жили мы в казарме линейной роты, как и все другие радисты, кто за ротами был закреплен, а не за штабом. Но работали все на штабном радиоузле, и там дежурили, и в казарме тоже дневалить приходилось. В итоге никогда не скучали...

– А то война скоро кончится, а мы из бригады не выбрались...

Я оптимизма Волка не разделял, потому что за день до этого, когда на штабном узле дежурил, нечаянно подслушал разговор двух подполковников в курилке. Стоял недалеко и подслушал, хотя они и разговаривали не стесняясь. И я уже знал, что разведывательные операции обычно положено проводить под прикрытием войск и в тех местах, где войска активно действуют. Сейчас по всей Чечне войска действуют по трем направлениям. Туда пока не посылали... Но какой-то новый московский генерал, за наградами приехавший, чтобы показать свою профессиональную активность, требует выброса разведотряда в район Алхазорово, где наших войск нет, где только боевики хозяйничают и где вообще нет смысла разведку проводить, поскольку туда наши части еще не скоро доберутся. А когда доберутся, обстановка там измениться может кардинально... Совершенно ненужный рейд в совершенно неподходящее время, поскольку погода стоит почти постоянно нелетная, забросишь отряд, а назад и забрать не сможешь...