О психологии образа трикстера - Карл Юнг

Идея вытеснения здесь не совсем подходит, потому что трикстер, очевидно, представляет исчезнувший уровень сознания, который лишен силы выразить и утвердить себя. Более того, подавление помешало бы его исчезновению, поскольку подавленное содержание имеет больше шансов на выживание, так как мы знаем из опыта, что то, что содержится в бессознательном, не может быть изменено. И потом, рассказ о трюкаче не является неприятным для сознания виннебаго или несовместимым с ним, наоборот, он доставляет им удовольствие, что не ведет к подавлению. Похоже на то, как если бы миф активно поддерживался самим сознанием. Это может быть, так как лучше всего хранить образ Тени в сознании, подчиняя его критике разума. Хотя такая критика иногда имеет характер позитивной оценки, мы можем ожидать, что с развитием сознания более грубые аспекты мифа постепенно отомрут и даже не будет существовать опасности их быстрого восстановления под давлением цивилизации белой расы. Мы часто видели, как некоторые обычаи, первоначально жестокие или фанатичные, становились с течением времени лишь формальными.

Как показывает история, процесс, в течение которого образ трюкача становится безобидным, занимает очень долгое время; мы можем обнаружить его следы даже на высоком уровне развития культуры. Его выживаемость можно объяснить силой и жизнеспособностью состояния ума, описанного в мифах, и тайным очарованием, которое это состояние имеет для разума. Хотя чисто причинная гипотеза из биологической области будет не очень убедительна, тем не менее надо отдать должное факту, что в случае трикстера высший уровень сознания скрывает низший, которого уже нет. Воспоминание о нем, однако, обязано главным образом тому интересу, который проявляет к нему сознание, неизбежно смешиваясь с примитивным образом духа, который первоначально был самостоятелен и даже способен к действию.

Обращение к причинно-следственному подходу позволяет нам дать более содержательные интерпретации не только в медицинской психологии, где мы рассматриваем индивидуальные фантазии, рожденные из бессознательного, но и в случае коллективных фантазий, то есть в мифах и сказках.

Как видно на примере Радина, сам процесс цивилизации начинается в рамках цикла трикстера, и это ясное указание на то, что первобытное состояние преодолено. В любом случае черты глубоко бессознательного отпадают от трюкача; и вместо грубых, диких, глупых и бесчувственных действий, к концу цикла его поведение становится целенаправленным и осмысленным. Эта переоценка прежней бессознательности проявляется даже в мифах, и возникает вопрос: что же случилось с его негативными качествами? Наивный читатель может вообразить, что темные аспекты исчезли, потому что в реальности их уже нет. Но это вовсе не так, как показывает опыт. В действительности разум смог освободиться от размышлений о зле и перестал быть обязанным существовать в нем. Тьма и зло не рассеялись как дым, они просто остаются бессознательными, пока с сознанием все в порядке. Но когда разум оказывается в критической или двусмысленной ситуации, становится ясно, что Тень не исчезла, а только ждет благоприятного случая, что проявится в проекции на нашего ближнего. Если этот трюк удается, между ними тут же возникает мир первобытной тьмы, где может произойти все, что является характерным для трюкача — даже на высочайшем уровне цивилизованности. Лучшие примеры этого, — "обезьяньи штучки", — как в народе образно называется состояние дел, когда все идет плохо и не происходит ничего разумного, за исключением ошибки в последний момент, — обычно можно найти в политике.

Так называемый цивилизованный человек забыл трюкача. Он вспоминает только переносный и метафорический смысл его образа, когда, раздраженный собственной беспомощностью, говорит о судьбе, играющей с ним злые шутки, или о заколдованных вещах. Он не подозревает, что его собственная скрытая и, очевидно, безвредная Тень обладает качествами, которые превосходят его самые дикие сны. Поскольку люди собираются вместе и подчиняют себе индивида, Тень мобилизуется и, как показывает история, может даже быть персонифицирована и воплощена.

Чудовищная идея, что все в человеческую душу попадает извне и, таким образом, возникает на чистом листе, породила ошибочное мнение, что в нормальных обстоятельствах психика человека находится в совершенном порядке. Поэтому он ищет спасения у государства и заставляет общество платить за то, что он не способен сделать сам. Он думает, что смысл существования будет ясен, когда бесплатная еда и одежда будут лежать у него на пороге или когда каждый будет иметь автомобиль. Такие ребяческие идеи занимают место бессознательной Тени и хранят ее в неосознанном состоянии. В результате подобных предрассудков индивидуум чувствует себя полностью зависимым от своего окружения и теряет всякую способность к самосознанию. Его нравственность замещается знанием того, что разрешено, что запрещено и что приказано. Как при таких обстоятельствах мы можем ожидать, чтобы солдат подчинялся приказу, высшей или нравственной власти? Он еще не открыл для себя, что он способен на спонтанные нравственные импульсы и может руководствоваться ими — даже когда никто этого не видит.

Эта точка зрения дает возможность понять, почему миф о трюкаче живет и развивается: как многие другие мифы, он оказывает целительное воздействие. Он предъявляет более низкий интеллектуальный и моральный уровень более развитой личности, чтобы люди не забывали, как мир выглядел прежде. Мы склонны полагать, что то, чего мы не понимаем, никак не может помогать нам. Но это не всегда так. Человек редко понимает только разумом, в особенности примитивный. Из-за своей божественной природы миф напрямую влияет на бессознательное, не важно, понимают его или нет. То, что его повторяющиеся эпизоды прекращают свое существование, когда устаревают, я думаю, объяснимо с точки зрения пользы. Понять это трудно, так как здесь участвуют две противоположные тенденции: с одной стороны, стремление избавиться от прежних условий, а с другой — желание не забыть их. Не забыть что-либо — значит хранить его в сознании. Если враг исчез из моего поля зрения, значит, возможно, он позади меня, что делает его еще более опасным.

Очевидно, Радин также чувствовал это, так как он писал: "С психологической точки зрения можно предполагать, что история цивилизации является во многом суммой человеческих попыток забыть свою трансформацию из животного в человека". А несколькими страницами ниже он говорит (о Золотом веке): "Такой упрямый отказ забыть прошлое не случаен". Мы начинаем противоречить самим себе, как только пытаемся сформулировать парадоксальное отношение человека к мифу. Даже наиболее просвещенные из нас украшают для детей новогоднюю елку, не имея ни малейшего понятия о смысле этого обычая, и готовы пресечь в зародыше любую попытку его интерпретации. Удивительно, как много так называемых суеверий популярно сегодня и в городе, и в деревне, но если спросить кого-либо ясно и напрямую: "Верите ли вы в привидения, в ведьм, в заклинания и магию?" — он с возмущением будет это отрицать. Он не желает слышать о таких вещах и считает все это вздором. Но втайне он верит в них не меньше обитателя джунглей. Общество знает о них очень мало, так как каждый убежден, что в наш просвещенный век этот вид суеверий вырван с корнем, и существует общее соглашение действовать так, словно никто о них не слышал, даже не упоминать о вере в них.

Но ничего не исчезло, даже договор с Дьяволом, который подписывали кровью. Внешне забытое живет внутри. Мы действуем как уроженцы южных склонов Элгонской горы в Восточной Африке, один из которых был моим проводником в джунглях. У развилки тропинки я заметил новую "ловушку духов", прекрасно выстроенную как маленькая хижина около пещеры, где он жил с семьей. Я спросил его, он ли ее построил. Он отрицал это в крайнем волнении и утверждал, что только дети могут делать такие глупости. В конце концов он ударил по хижине, и она развалилась на куски.

Такую же реакцию мы наблюдаем сегодня в Европе. Внешне люди более-менее цивилизованы, но внутренне они все еще дикари. В человеке есть нечто, что побуждает его не отрываться от корней, и в тоже время он верит, что он выше всего этого. Это противоречие однажды представилось мне в самом драматическом виде, когда я наблюдал за заклинаниями "струдела" (одного из местных врачевателей) над конюшней. Конюшня находилась непосредственно за железнодорожной линией Готтхарда, и во время церемонии мимо нее проследовало несколько международных экспрессов. Их пассажиры вряд ли подозревали, что в нескольких ярдах от них совершался первобытный ритуал.

Конфликт между двумя измерениями сознания — это просто выражение двойственной структуры души, которая, как и все другие энергетические системы, зависит от напряжения противоположностей. Поэтому нет общих психологических положений, которые не могли бы быть перевернуты, и это доказывает их ценность. Мы никогда не должны забывать о том, что в любой психологической дискуссии не мы говорим о душе, но душа говорит о себе. Бесполезно думать, что мы можем выйти за рамки души посредством "ума", даже если ум утверждает, что он независим от души. Как он может это доказать? Мы можем сказать, что одно утверждение происходит из души, оно лишь "душевно", а другое "духовно" и, следовательно, выше того, что душевно. Но оба утверждения основаны на постулатах веры.