Не зови меня дурой - Наталия Доманчук

– Все-таки не выдержала!

– Да, я же тебе писала, что нервы на исходе. Теперь я безработная.

– Что будешь делать? Заначка хоть есть?

– Да, на год хватит. Буду искать дальше, что мне еще остается делать…

Болтали мы до поздней ночи, и только когда Васька заснул у меня на руках, мы с Аленой решили, что утро вечера мудренее, и улеглись спать.

Эта история началась в моей прошлой жизни. Но я хочу начать свой рассказ не с этого дня, а с момента моего появления на свет. Роды были затяжными и длились почти двое суток. Бог не хотел являть меня миру, но я была настойчива и, с лету взяв ноту фа, чуть не выскользнула на холодный пол.

Самым счастливым временем для меня было детство, ведь малышам не надо вести умных, высокоинтеллектуальных бесед, не нужно думать, где промолчать, а где блеснуть эрудицией, чтобы произвести хорошее впечатление на собеседника, в детстве можно быть самим собой и ни о чем не беспокоиться.

Именно в этом возрасте я была красивым, толстощеким карапузом и даже не догадывалась, какая необыкновенная судьба меня ожидает и как много мне нужно будет преодолеть препятствий.

С первого по четвертый класс я была круглой троечницей, и, как родители ни занимались со мной, результаты были нулевыми. Иногда в моем дневнике проскакивала четверка, но последующая двойка все возвращала на круги своя.

Я делала домашнее задание не час-два, как мои одноклассники, а четыре-пять часов. Больше всего я не любила учить стихи. На самое простое четверостишие у меня уходило полчаса, а иногда и час. Я заучивала не просто слова, я зазубривала каждую буковку, находила ассоциации и только благодаря своей усидчивости получала тройку. В седьмом классе мои зубриловские плоды, а может, просто натренированная память сделали свое дело, и в дневнике появились первые пятерки. У меня не было подруг, и с каждым днем после уроков я все сильней стремилась домой, к моему письменному столу, к моим квадратным уравнениям и закону Ома. Вскоре я стала получать удовольствие от учебы, хотя по-прежнему мне приходилось все заучивать и зазубривать.

В десятом классе меня посетила большая и светлая любовь. Любовь посещала меня очень часто, но на этот раз она была не похожа на все предыдущие, потому что была не безответной. Его звали Игорь, он был моим одноклассником и стал моим первым мужчиной. К концу десятого класса обнаружилось, что я беременна, а так как в планы Игоря не входили ни ранняя женитьба, ни рождение ребенка, в подпольных условиях мне сделали аборт. В эту же ночь у меня поднялась высокая температура, я пряталась в своей комнате и боялась рассказать обо всем родителям. Конечно же они обо всем узнали на следующий день, когда я все-таки пошла в школу и потеряла сознание сидя за партой.

В больнице пролежала почти месяц. Мама постоянно плакала, папа старался держаться, но я чувствовала, как они за меня переживают.

Выпускные экзамены я сдала на одни тройки и уехала поступать в институт в другой город, чтобы не видеть, как страдают мои родители.

Экзамены провалила, но нашла работу швеи-мотористки в одном из ателье рядом с институтом. Мне выделили комнату в общежитии, и каждый день после работы я сидела и зубрила, чтобы на следующий год обязательно поступить в желаемый вуз.

В свои двадцать лет я уже училась на втором курсе и была две недели замужем за молодым человеком, которого звали Сергей.

Прожила я с ним более пяти лет, к этому времени окончила институт и устроилась на работу. В свободное от работы время зубрила иностранные языки и читала художественную литературу. Каждую ступеньку я пробивала головой, набивая такие шишки, что, если собрать их вместе, была бы точной копией Чебурашки. После каждой полученной ссадины долго зализывала раны, плакала и каждый день спрашивала у подушки: «Почему? Почему у меня такая судьба? Почему в моей жизни нет праздников и подарков фортуны? Почему самое простое я должна заслужить?»

На все мои «почему» я получала очередной удар. В день моего двадцатипятилетия муж поставил вопрос ребром: если я не забеременею в течение полугода – мы разводимся.

То, что я не забеременею никогда, я знала. Поэтому не стала ждать полгода, собрала вещи и ушла.

По ночам с большим усилием пытала подушку, просила и молилась Богу, чтобы в моем туннеле появился хоть тусклый свет, пусть очень далеко, впереди, но – свет.

Мои молитвы были услышаны, в моем туннеле появился не просто свет, а огромная яркая вспышка.

Мы познакомились с ним банально. Да это и не важно, как мы познакомились. Важно было то, что мы сразу поняли, что друг без друга мы не сможем прожить и дня. Я сразу призналась ему, что я не могу иметь детей, на что он сказал: «Значит, усыновим».

Я засыпала и просыпалась на его плече, и моя подушка за это время успела высохнуть от слез. Но, как оказалось, ненадолго. Он погиб в авиакатастрофе через полгода после нашего знакомства. Я сама провожала его в аэропорту, сама видела, как самолет взлетел, а вот как он приземлился, не видел уже никто.

Моя несчастная судьба встретила меня с распростертыми объятиями, теперь я точно знала, что в моей жизни не будет ничего хорошего. Полюбить так, как я любила, я уже не смогу – так любят только раз.

Потом тянулись десять лет без него. Это была не жизнь, даже не существование. Это была боль. Самая настоящая физическая боль, от которой я сворачивалась в клубок и скулила как собака. Иногда эта боль приходила во сне. Мне снилось, что мы опять вместе, а наутро, когда я просыпалась, боль волной накрывала меня, как будто мы только что расстались и как будто я только сейчас его потеряла. Говорят, что время лечит. Не верьте. Оно калечит, заглушает, как после сильного обезболивания, но проходят час, два, и боль опять оживает, разбрасывает свои семена по всему телу.

Но как бы мне ни было больно, я никогда не думала ставить на своей жизни жирную точку. Я была единственным ребенком у родителей и понимала, какой для них это будет удар. Поэтому и жила. Для них. Купила большую квартиру, перевезла их к себе, каждый вечер мы вместе ужинали, обсуждали прожитый день, и я уходила к себе в комнату, к своей подушке, которой каждый вечер задавала все тот же вопрос: «Почему?»

И вот настал день, вернее ночь, когда мне ответили: «Возвращайся назад и исправь все, что ты хочешь». Кто это был? Я не знаю. Только проснулась я десятилетней девочкой в родном городе. На стене висел любимый ковер с волком и зайцем из «Ну, погоди», на мне была любимая пижама с поросятами. Тело принадлежало мне, десятилетней девочке, а вот голова, вернее, то, что было в ней, – мне, сорокалетней: знающей жизнь, помнящей все песни, которые еще не спеты, все поступки, которые еще не совершены, все слезы, которые еще не пролиты.