По следам неведомого - Ариадна Громова

Поезд остановился на станции Курзеонг на высоте 1350 метров. Мы уже оделись по-зимнему — и все же потирали руки от холода. Я теперь с удовольствием отхлебнул виски из фляги Милфорда, хотя напиток этот мне не очень понравился, — на мой взгляд, наша «Столичная» куда лучше. Я, конечно, не сказал этого Милфорду, но он, к моему удивлению, сам заявил: «Конечно, бэби, русская водка лучше, но здесь ее нет!» Мне стало тепло и хорошо. На станции мы все перекусили, погуляли по платформе, подставляя лицо прохладному ветру, дующему с еще невидимых снежных высот.

Нас атаковала толпа темно-коричневых от смуглоты и грязи ребятишек с копнами спутанных черных волос. Они наперебой предлагали нам каких-то бабочек величиной с воробья, громадных жуков, расписанных всеми цветами радуги, совали в руки букеты орхидей, папоротников. Мальчишка лет десяти на вид, крепыш с монгольскими узкими глазами, ткнул мне в руки прекрасный букет золотых с белым орхидей. Я было покачал головой — на что мне цветы в дороге? Но Милфорд, смеясь, посоветовал мне взять букет и заплатить хоть что-нибудь.

— Я этих сорванцов знаю, — добавил он, — того и гляди, в отместку сунут вам в карман или за шиворот какую-нибудь вонючку — неделю потом не отделаетесь от аромата тропиков!

Он сказал что-то мальчишке на языке хинди — тот засмеялся и ответил на ломаном английском: «Не понимаю!»

— Ну, конечно, шерп! — сказал Милфорд. — Будущий проводник экспедиции. Джомолунгма, Кангченджунга, Аннапурна, э?

Мальчишка заговорил, оживленно жестикулируя и показывая на север. Милфорд вслушался.

— Он не шерп, а тибетец. Разбойник отчаянный, видно. Берите букет, дайте монетку, бэби. Энергию надо уважать.

За Курзеонгом вдоль дороги стали попадаться хвойные деревья; их становилось все больше. Отсюда открывался вид на громадную равнину Индии — над ней все время клубились облака, в их разрывах виднелись леса и ослепительно сверкала под горячим южным солнцем река. Поезд шел в облаках; иногда становилось темно, как ночью, — свинцово-серые клубящиеся тучи заволакивали все вокруг. Мы жадно вглядывались в туман, застилавший дорогу впереди, — неужели не покажутся хоть на миг вершины Гималаев? И вот на каком-то крутом повороте разорвалось серое полотно тумана, и перед нами вдали возникла сверкающая гряда на Синем, девственно-чистом небе. Под нами плыли облака, освещенные солнцем, но мы не отрывали глаз от сияющих вершин. Еще поворот пути — и горы исчезли.

Мы приближались к Дарджилингу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В Дарджилинге-то все и началось. Такие это были необыкновенные места, что тут только чудесам и случаться. Но ничего подобного я, конечно, не ожидал. И вообще хочу сказать, что я никогда особенно не тянулся к приключениям. Судя по моим дальнейшим поступкам, иной читатель, пожалуй, подумает, что у меня какой-то беспокойный характер. Но, по-моему, это не так. На активные действия меня толкнула необычайность событий, — а, может быть, отчасти и сама обстановка… Да вот, я расскажу, и сами судите — как бы вы поступили на моем месте? Конечно, при условии, что вы молоды и здоровы…

Но сначала я должен сказать несколько слов о Дарджилинге. И не только потому, что это очень интересный и красивый город; просто иначе будет непонятно многое из того, что со мной произошло.

Мы приехали в Дарджилинг в самое золотое время — в конце апреля. Весной удобней всего идти в горы. Когда зимние жестокие ветры сдувают снег со склонов гор, идти вообще невозможно. А в июне начинают дуть теплые ветры-муссоны; им сопутствуют сильнейшие метели, снегопады, лавины. В горах безопасней всего во второй половине мая — начале июня, либо осенью.

Пока снаряжали экспедицию, мы слонялись по Дарджилингу. Это — волшебное место. Кажется, что тут царит вечная весна щедрая, южная весна. Впрочем, это только кажется. Вездесущий Милфорд побывал здесь в период дождей и при воспоминании об этом посещении гримасничал, будто хину глотал.

— Сначала жуткая духота, как в тераях, а потом светопреставление — вой, грохот, стекла летят, деревья скрипят и стонут, и дождь гремит, как тысяча африканских барабанов. Ни черта не слышно и не видно, кроме этого самого дождя. Сначала любопытно — падают не то чтобы струи, а сплошная серая дымящаяся стена. Думаешь — не может быть такого, что-то тут неладно. А через день понимаешь, что все в порядке, так оно и есть и будет чуть ли не три месяца. И тогда эта репетиция всемирного потопа перестает тебя интересовать. Тем более, что это можно видеть и в Индии… Климатическая станция, нечего сказать…

Но хоть Милфорд и ворчал, Дарджилинг ему нравился, по крайней мере сейчас. Он часами бродил по этому райскому уголку, такому зеленому, ароматному и свежему. Я от него не отставал ни на шаг. Иногда с нами ходили еще немец Кауфман и итальянец Массимо Торе, чернявый, низенький, смуглый, похожий на местных жителей. Оба они говорили по-английски, я вдобавок неплохо знал немецкий, а Милфорд свободно изъяснялся по-итальянски, — так что взаимное понимание было обеспечено.

Я уже говорил, что Дарджилимг — это горная климатическая станция. Сюда приезжают из Индии в жаркое время года и наслаждаются чудесным горным воздухом, в то время как внизу, в Бенгалии, люди изнывают от жары и духоты. Дарджилинг находится на высоте 2250 метров над уровнем моря, и вначале тут дает себя знать горная болезнь — побаливает голова, звенит в ушах, одолевает слабость. Но здоровый человек быстро привыкает к такой незначительной высоте.

Город — весь в зелени и цветах; дома и веранды густо оплетены вьющимися растениями. Над городом, уходя вершинами в небо, сияет цепь снежных гор. Эвереста отсюда не видно, зато здесь — его младшая сестра, красавица Кангченджунга, белая и чистая, как легкое облако; она всего на 260 метров ниже этого великана. Бросишь взгляд вниз — меж зеленых обрывистых берегов, где-то в страшной глубине течет река Рангут. Дарджилинг окружен горными лесами и луговыми склонами с густой травой и прекраснейшими в мире цветами.

Конечно, меня интересовала здесь не только природа. Жители Дарджилинга и окрестных селений — такой своеобразный народ, что поневоле заинтересуешься их бытом и нравами. Странные это люди — так мне показалось поначалу. Впрочем, многого у них я и позднее не мог понять. Я уж не говорю об их страстной приверженности к буддизму — загадочной и могучей религии, — но в быте и нравах у них вообще много удивительного.

Мы поселились в новой части Дарджилинга. Здесь живут англичане, богатые индийцы, — и дома устроены в общем на европейский лад, хоть и с поправкой на субтропический климат. Имеются и роскошные магазины, и кафе, и кинотеатр.