Дерзкий репетитор по русскому языку. Для тех, кто хочет говорить и писать правильно - Анастасия Сергеевна Малявина (Рубэк)

https://www.youtube.com/watch?v=50nlHgRYp1I

В довоенные годы не меньшей грубостью считалось сокращение метрополитена до метро. А сейчас это слово нисколько нас не коробит.

В сокращениях комп, ноут и норм тоже нет ничего страшного. Их частое употребление не означает, что мы забудем слова компьютер, ноутбук и нормально. Просто, вероятно, станем употреблять полные формы реже. Язык из-за этого не обеднеет и не испортится. Так работает закон речевой экономии: мы всегда стремимся говорить и писать короче и проще.

Язык эволюционирует веками: в алфавите становится меньше букв, слова сокращаются, правила пунктуации упрощаются. Например, в церковнославянской азбуке было около 40 букв, и некоторые существовали в разных вариантах написания. А в древнерусском языке было четыре формы одного только прошедшего времени.

Нет ли у ревнителей русской словесности желания вернуть эти славные времена? Надеемся, что нет.

Упрощение – это не уникальная традиция русского языка, такое со временем происходит во всех культурах, со всеми языками. Например в английском.

Мы любим английский язык за то, что в нём мало окончаний и меньше согласований, чем в русском. Достаточно расставить слова в правильном порядке – и готово.

В древнеанглийском было наоборот. Имели место сложная морфология и много склонений и окончаний, зато слова в предложении можно было расставлять в произвольном порядке. В этом плане он был ближе к современному русскому.

Ну например. Если мы поменяем порядок слов в современном английском, смысл фразы изменится: Marina stroked the capybara (Марина погладила капибару), The capybara stroked Marina (капибара погладила Марину).

А на русском мы можем сказать Марина погладила капибару и Капибару погладила Марина. Благодаря окончаниям смысл фразы сохраняется. В древнеанглийском было так же.

Нет, этот страх точно можно отбросить.

Новояз – это вымышленный язык из романа-антиутопии Джорджа Оруэлла «1984». По сюжету партия сократила словарь, ликвидировала смысловые оттенки и ввела гору аббревиатур. Из-за этого люди могли выражать не все свои мысли и чувства, а только те, которые не противоречили политике партии. Оттенков смысла стало меньше, а аббревиатуры укоротили фразы, но совсем не упростили – их пришлось заучивать.

Когда язык упрощается естественным путём, нам, наоборот, становится легче выражать мысли и понимать друг друга. Новое слово или фраза не станут нормой до тех пор, пока большинство не начнёт их понимать.

Человек, который не хочет, чтобы язык менялся, ведёт себя как родитель, мечтающий, чтобы ребёнок не взрослел и всегда оставался улыбчивой румяной трёхлеткой. Нам свойственно ностальгировать по периодам в жизни, когда было особенно хорошо и приятно, но мир так не работает и многие вещи происходят сами собой. Как нельзя запретить ребёнку расти, так нельзя запретить языку меняться. Ни с помощью законодательных запретов, ни с помощью народной граммар-полиции, которая высмеивает за ошибки в интернете.

Иностранные слова действительно засоряют язык?

Не будем. Перенимая иностранные слова, мы внедряем их в свой язык и как бы обрабатываем их. Они встраиваются в наш синтаксис, обрастают суффиксами, начинают склоняться и со временем ассимилируются настолько, что мы перестаём распознавать в них эмигрантов.

Многие слова, которые кажутся нам родными, в своё время были заимствованы. Например, кукла, кровать и сахар – из греческого. Акула, кнут и ябеда – из скандинавских. Деньги и халат – из тюркских. И даже родной хлеб берёт начало где-то в германских языках.

Важно отметить, что заимствования не лезут в чужой язык со своим уставом, а как бы получают в новом языке второе гражданство и начинают жить по его законам. Взаимный обмен лексикой – естественный процесс для народов, которые живут рядом и тесно общаются.

Единственный способ оградить язык от заимствований – прекратить все международные отношения.

Мы действительно неравномерно заимствуем слова. И всегда периоды эмиграции иностранных слов в русский язык связаны с историческими событиями.

Больше всего слов русский язык перенимал во время культурных, социальных и научно-технических реформ и революций: переселение, принятие христианства, монголо-татарское нашествие, петровские реформы, революции ХХ века, распад Советского Союза. Мы тоже живём в исторические времена, и незаметно для языка они не пройдут.

Чтобы не быть голословными, мы составили небольшую таблицу. Она очень общая и включает лишь основные вехи, не суди нас строго.

А ещё через европейские языки мы освоили латынь, через тюркские – арабизмы, всех концов не ухватить. Но наша цель не в этом. Мы просто хотели показать, сколько всего намешано в русском языке.

В действительности в разные эпохи русский язык заимствовал гораздо больше слов, чем до нас дошло. Лексика обтёсывалась о быт, проходила проверку временем. Часть слов не закрепилась, часть продержалась несколько веков, а некоторые мы используем до сих пор. Поэтому не стоит думать, что все нынешние англицизмы пришли в русский язык навсегда и в полном объёме.

Сейчас происходит переваривание языком новой лексики. Можно только гадать, что он усвоит, а что выплюнет, но наблюдать за процессом чертовски интересно.

Можно, но это не всегда рационально. Чтобы проверить, реально ли остановить поток заимствований, нам даже не нужно ставить эксперимент. Достаточно обратиться к истории.

В начале XIX века, когда аристократические умы были увлечены галломанией настолько, что знали французский язык лучше русского, общество раскололось на две части. Интеллектуалы вели споры о заимствованиях во многих сферах: в моде, искусстве, этикете и языке. В историю этот период вошёл как спор шишковистов с карамзинистами.

Шишковисты, сторонники министра народного просвещения Александра Шишкова, считали, что нужно ориентироваться на народное творчество, церковнославянскую книжность и народные просторечия. Если уж в жизни и появляются новые предметы и явления, то названия для них нужно придумывать по славянским моделям, а не перенимать иностранные. Например, не попугай, а переклитка; не пара, а двоица; не колонна, а