О духовной жизни современной Америки - Кнут Гамсун

Если бы вспахали всю пригодную для обработки землю Америки, она могла бы прокормить шестьсот миллионов человек (основываясь только на расчетах, сделанных на основе урожая, собранного за последний отчетный год, то есть в 1879 году, который выдался среднеурожайным). Эдвард Аткинсон, известный американский эксперт по вопросам сельского хозяйства, в очередной своей работе указывает, что та же американская ферма, которая ныне кормит всего с десяток людей, вполне могла бы прокормить двадцать человек — нужно лишь вести хозяйство современными методами, внедрить сколько-нибудь целесообразную в агропромышленном плане систему эксплуатации земли. Потому что американское солнце такое теплое, что плоды созревают там за несколько дней, а американская почва такая жирная, что в ней утопаешь, будто в хвойной пене. Значит, если обращаться с ней разумно, она может дать необыкновенно щедрый урожай, однако американский фермер не способен воспользоваться этой возможностью. Он эксплуатирует свою землю двадцать-тридцать лет подряд, не удобряя ее, а семенами пользуется лишь такими, какие вывел сам, на одном и том же поле он десять, а то и двадцать лет подряд высеивает пшеницу, никогда не прибегает к травопольной системе и не дает полю отдых. По подсчетам Эдварда Аткинсона, при минимальной разумной обработке всей американской полезной площади Соединенные Штаты могли бы прокормить один миллиард двести миллионов человек, то есть примерно всех ныне живущих на земном шаре.

Стало быть, людей в Америке не хватает[1].

А разговоры о том, что страна якобы уже полностью заселена, не соответствуют действительности (это пустое утверждение, попросту смехотворное). Во-первых, страна Америка «заселена» настолько, что многие акционерные общества захватили десятки тысяч акров земли, однако не возделывают ее, а просто владеют ею в ожидании максимального вздорожания земельных участков. Одна компания приобрела семьдесят пять тысяч акров, другая — сто двадцать тысяч акров и т.д. и т.п. Стало быть, на самом деле страна вовсе не заселена, просто землей завладели люди, которые ее не обрабатывают. Во-вторых, данные за последний отчетный год показывают, что, несмотря на подобную практику землевладения, в девятнадцати американских штатах обнаружен пятьсот шестьдесят один миллион шестьсот двадцать три тысячи девятьсот восемьдесят один акр необработанной, но вполне пригодной для земледелия земли, находящейся в общественном владении. Одна эта огромная земельная пустошь, по подсчетам Аткинсона, способна прокормить сто миллионов жителей, пусть даже они едят втрое или вчетверо больше того, к чему привыкли скандинавы.

Стало быть, Америка не заселена в достаточной мере.

Предложения ограничить иммиграцию лишены сколько-нибудь серьезного обоснования. Это всего лишь незрелые плоды американского патриотизма; американцам важно лишь отвергнуть любую помощь и любое влияние со стороны чужеземцев. Тому причиной — непомерная закоснелая самоуверенность американцев, считающих, что нет необходимости в иностранной рабочей силе и по качеству она уступает американской. Вот до чего дошел американский патриотизм, вот в какой мере его исповедуют американцы. Комиссия конгресса, из множества проблем выбравшая для обсуждения проблему ограничения иммиграции, разослала американским посланникам во всех странах запрос: не полагают ли они целесообразным и необходимым закрыть Америку для иностранцев уже сейчас — чем не гигантская патриотическая акция? И все послы, во всех странах, как один, клянясь именем Вашингтона, ответили: «Истинно говоришь ты!»

Самым простодушным из всех оказался американский посланник в Венеции. Описав итальянских эмигрантов, их нищету, их лохмотья, он затем буквально заявил следующее: «Они (итальянцы) не более способны исполнять обязанности гражданина, чем рабы, только что отпущенные на свободу. У них и в мыслях нет стать гражданами Соединенных Штатов. Они хотят одного — получить более высокую плату за свой труд, но за эту плату трудиться как можно меньше». Вот какие скверные итальянцы! Это зловещее обличение итальянских иммигрантов журнал «Америка» сопроводил следующим кратким и веским редакционным примечанием:

«Слова посланника должны запечатлеться в сознании каждого американского патриота, их следует хранить в памяти как величайшую истину, высказанную о величайшем современном зле»[2].

Накал и всеохватность американского патриотизма совершенно непостижимы для всех, кто не испытал его гнета в повседневной жизни. Такой силы достигает он, что вынуждает чужестранцев отказываться от своей национальности и лгать, приписывая себе американское происхождение, если только им представляется такая возможность. Быть уроженцем Америки — сплошь и рядом это непременное условие для получения работы, особенно когда речь идет о сколько-нибудь ответственной должности, как, например, в банке, общественном учреждении или в железнодорожном ведомстве. Единственный народ, который пользуется уважением американцев, вопреки ненависти к этой нации со времен Войны за независимость, — это англичане. Во многих отношениях Англия по-прежнему служит Америке образцом и примером; даже последний крик моды в современной Америке сплошь и рядом всего лишь отсвет старинной британской культуры. Кто захочет польстить американскому щеголю, тот пусть притворится, будто принял его за англичанина; щеголи эти шепелявят, как истинные британские лорды, а садясь в трамвай, такой тип непременно протянет кондуктору для размена золотую монету или крупную банкноту.

II. Враждебность ко всему чужеродному

Так каков же уровень народа, знающего только собственную культуру? Как складывается духовная жизнь в стране, чьи граждане исповедуют столь пылкий патриотизм?

Будь Америка старым сообществом, имеющим долгую историю, способную отметить человеческие характеры своей особой печатью, словом, наделить народ самобытной, оригинальной духовной жизнью — тогда, может быть, эта страна, по крайней мере формально, и впрямь могла бы довольствоваться своей самобытностью и отгородиться от внешнего мира. В современных условиях аналогичным примером может служить консерватизм парижской литературы, ее притязание на самодостаточность. Но в такой стране, как Америка, с ее разбродом и хаосом, в этом юном сообществе, где еще не пустила корни собственная культура, где не закрепился еще определенный духовный склад, — в такой стране самодостаточность и самоуверенность сильно препятствуют всем попыткам открыть новые пути развития. Такая психология и самодовольство порождают своего рода вето, запрет, который нельзя безнаказанно нарушать. Вот почему в стране Америке не раз случалось, что разгневанные патриоты отечества свирепо расправлялись со всеми творениями духа, отмеченными влиянием европейской культуры. Поэта Уолта Уитмена в 1868 году уволили со службы в вашингтонском ведомстве внутренних дел за его литературную дерзость в сборнике «Листья травы» — притом такую, какую мы у себя дома допускаем даже в рождественских рассказах. Правда, впоследствии Уитмена помиловали и допустили на службу в другое ведомство, но не потому, что наконец-то признали его литературные заслуги, а лишь в силу того, что неожиданно вспомнили следующий факт: во время войны против рабства Уитмен как патриот служил в войсках медицинским братом. Вот за что ему была оказана честь, а не за что-либо другое. И поныне его не жалуют американские законодатели литературы, его бойкотируют, никто больше не покупает его книг: семидесятилетний Уитмен сейчас живет исключительно на добровольные пожертвования, присылаемые из Англии.

Некий молодой американец, по фамилии Уэллс, в 1878 году выпустил в свет сборник под названием «Богема». Уэллс был человеком тонкого таланта, начинающим, но очень даровитым поэтом, однако его очень скоро заставили замолчать. Оказалось, что этот молодой человек находится под влиянием европейской литературы, что его лирика чужеродна и является своеобразным поэтическим вызовом лакировочной американской поэзии. И ему велели замолчать крупные литературные журналы. Он, видите ли, читал Шелли, чего уж никак не следовало делать, и кое-чему научился у Альфреда де Мюссе, что и того хуже; недоумевали, как это вообще могли издать стихи столь чужеродного поэта[3]? Молодого человека попросту выдворили из американской литературы. Имя его — Чарльз Стюарт Уэллс.

Просто удивительно, до чего же Америка тщится обнести высокой оградой свой собственный мир в этом мире. Подобно тому как она уверяет, будто ей достаточно людей, точно так же утверждает она, будто ей хватает интеллекта, и, пребывая в этом блаженном заблуждении, силой препятствует притоку в страну извне всех плодотворных течений духовной жизни: американцы убеждены, что ни в какой сфере приток свежих импульсов из чужих краев им не нужен. Это не сразу бросится в глаза, если попросту пересечь страну из конца в конец. Только в повседневности почувствуешь это, в зале суда и в церкви, знакомясь с театрами и литературой, совершая поездки на Восток и Запад Америки, бывая в свете, посещая американские школы и американские семьи, читая газеты и прислушиваясь к разговорам американцев на улице, плавая вместе с ними по их рекам и трудясь вместе с ними в прериях — только проникнув в гущу американского народа таким вот образом, сможешь составить себе сколько-нибудь полное представление о всеохватности этого американского самодовольства. Именно Америка, где смешение космополитических элементов много больше, чем в любой другой стране, сознательно отгораживается от всех современных культурных течений в мире. Американская культура несет на себе печать старости, а еще и обычаев других народов, это заимствованная культура, принесенная в страну первыми поселенцами, культура, уже отжившая в Европе и ныне умирающая в Америке, попросту говоря, английская культура. «В своем большинстве мы воспитаны в духе британского менталитета, — писал один на редкость самокритичный американский автор, — и мы еще не приспособили своей натуры к новым условиям нашей жизни. Наши философы еще не открыли нам, что же есть наивысшее благо, также и наши поэты еще не воспели высшую красоту жизни, той, какою мы живем. Поэтому мы читаем лишь книги, содержащие старинную английскую премудрость, и играем старинную музыку»[4].