Миры Роберта Хайнлайна. Книга 4 - Роберт Хайнлайн

Фарнхэм поднялся и подошел к жене, тупо кивающей в телевизор.

— Грейс! — позвал он. — Грейс, дорогая, тебе пора ложиться. — Он помог ей дойти до спальни.

Вернувшись в гостиную, он застал сына в одиночестве.

— Дьюк, я хотел извиниться перед тобой за тот разговор во время обеда.

— Ах, это! Да я уже и думать забыл.

— Я предпочел бы пользоваться твоим уважением, а не снисхождением. Я знаю, что ты не одобряешь мою «дыру». Но ведь ты никогда и не спрашивал, зачем я построил ее.

— А что тут спрашивать? Ты считаешь, что Советский Союз собирается напасть на нас, и надеешься, что, укрывшись в земле, спасешься. Обе эти идеи нездоровы по сути. Болезненны. И более чем вредны для матери. Ты просто принуждаешь ее пить. Мне это не нравится. И еще больше мне не понравилось то, что ты напомнил мне — мне, адвокату! — что я не должен вмешиваться в отношения между мужем и женой. — Дьюк поднялся. — Пожалуй, я пойду.

— Сынок, ну пожалуйста, разве защита не имеет права высказаться?

— Что? Ну ладно, ладно. — Дьюк снова сел.

— Я уважаю твое мнение. Я не разделяю его, и я не одинок. Множество людей придерживается моей точки зрения. Хотя, впрочем, большинство американцев и пальцем не пошевелило, чтобы попытаться спастись. Но как раз в тех вопросах, которые мы обсуждали, ты не прав. Я не считаю, что СССР нападет на нас, и сомневаюсь, что наше убежище спасет кого-нибудь в случае ядерного удара.

— Тогда зачем же ты все время таскаешь в ухе эту штуку, сводя мать с ума?

— Я никогда не попадал в автомобильную катастрофу. Но я застрахован от нее. И бомбоубежище — это своего рода страховка.

— Но ведь ты сам только что заявил, что бомбоубежище никого не спасет!

— Нет, это не совсем так. Оно могло бы спасти наши жизни, если бы мы жили милях в ста отсюда. Но Маунтин-Спрингс — цель первостепенного значения, и ни один человек не может построить убежище, которое выдержало бы прямое попадание.

— Тогда о чем же беспокоиться?

— Я уже сказал тебе. Это лучшая страховка, которую я могу себе позволить. Наше убежище не выдержит прямого попадания. Но если ракета уйдет немного в сторону, оно выдержит, — а ведь их ракеты весьма капризны. Я просто постарался свести риск к минимуму. Это все, что я мог сделать.

Дьюк колебался.

— Отец, дипломат из меня никудышный…

— Тогда и не старайся быть дипломатом.

— В таком случае я задам вопрос в лоб: стоит ли сводить мать с ума, превращать ее в пьяницу только ради того, чтобы продлить свою жизнь на какие-нибудь несколько лет с помощью этой земляной норы? Да и имеет ли смысл дальнейшая жизнь после войны, когда страна будет опустошена, а все твои друзья мертвы?

— Может, и нет.

— Тогда зачем все это?

— Дьюк, ты пока не женат…

— Это бесспорно.

— Сынок, я тоже буду откровенен. Я давным-давно перестал заботиться о собственной безопасности. Ты уже взрослый человек и стоишь на собственных ногах, и твоя сестра, хоть она и учится в колледже, достаточно взрослая женщина. А что касается меня… — Он пожал плечами. — Единственное, что меня еще по-настоящему занимает, так это хорошая партия в бридж. Как ты, наверное, заметил, мы с твоей матерью практически перестали понимать друг друга.

— Да, я вижу это. Но это твоя вина. Это ты ведешь мать к помешательству.

— Если бы все было так просто… Во-первых, ты еще учился на адвоката, когда я построил это убежище, — как раз во время Берлинского кризиса. Тогда твоя мать приободрилась и снова стала самой собой. Тогда она за весь день могла выпить один мартини, а не четыре, как сегодня вечером, и ей этого вполне хватало. Дьюк, Грейс просто необходимо это убежище!

— Что ж, может быть. Но ты определенно выводишь ее из себя, снуя по дому с этой затычкой в ухе.

— Вполне возможно. Но у меня нет выбора.

— Что ты имеешь в виду?

— Грейс — моя жена, сынок. А «любить и заботиться» включает в себя и заботу о том, чтобы продлить ей жизнь, насколько это в моих силах. Это убежище может сохранить ей жизнь. Но только в том случае, если она будет находиться внутри него. Как по-твоему, за какое время до атаки нас успеют предупредить?.. В лучшем случае минут за пятнадцать. А для того чтобы укрыть ее в убежище, достаточно будет и трех минут. Но если я не услышу сигнала тревоги, у нас в распоряжении не окажется и трех минут. Поэтому-то я и слушаю непрерывно радио. Во время любого кризиса.

— А если сигнал поступит в то время, когда ты спишь?

— Когда обстановка напряжена, я сплю с пуговицей в ухе. Когда она напряжена до предела, как, например, сегодня, мы с Грейс ночуем в убежище. Девушкам тоже придется сегодня ночевать там. И ты, если хочешь, можешь присоединиться к нам.

— Пожалуй, нет.

— Напрасно.

— Отец, даже если предположить, что атака возможна, — только предположить, потому что русские еще не сошли с ума, — зачем же было строить убежище так близко к стратегической базе? Почему ты не выбрал место, которое было бы отдалено от любых возможных целей, и не построил убежище там? Опять же, только предположив, что оно необходимо матери для успокоения нервов, что, в принципе, возможно, и тем самым избавив ее от ненужных страданий?

Хьюберт Фарнхэм тяжело вздохнул.

— Сынок, она никогда бы не согласилась уехать отсюда. Ведь здесь ее дом.

— Так заставь ее!

— Сынок, тебе приходилось когда-нибудь заставлять женщину делать то, чего она по-настоящему не хочет? Кроме того, дело осложняется ее склонностью к выпивке. С алкоголиками довольно трудно сладить. А я должен, по возможности, стараться ладить с ней, насколько это в моих силах. И… Дьюк, я уже говорил тебе, что у меня не так-то много причин стараться остаться в живых. И одна из них вот какая…

— Ну, продолжай же!

— Если эти проклятые лживые подонки когда-нибудь сбросят свои смертоносные бомбы, то я хотел бы отправиться на тот свет как подобает настоящему мужчине и гражданину — с восемью мертвыми врагами, лежащими вокруг меня. — Фарнхэм выпрямился в кресле. — Я не шучу, Дьюк. Америка — лучшая страна из всех, что люди создали за свою долгую историю, по крайней мере, на мой взгляд, и, если эти мерзавцы убьют нашу страну, я тоже хотел бы убить хотя бы несколько из них. Человек восемь, не меньше. Я почувствовал большое облегчение, когда Грейс наотрез отказалась переезжать.

— Почему?

— Потому что я не хочу быть изгнанным из своего родного дома каким-нибудь крестьянином со свиным рылом и скотскими манерами. Я свободный человек. И надеюсь до конца остаться свободным. Я подготовился к этому как смог. Но бегство не в моем вкусе и… Девочки возвращаются.