Королевская канарейка (СИ) - Кокарева Анна

С утра в понедельник ехала во дворец без большого желания — видела, что свет подходящий для скульптора Наина, стало быть, можно не сомневаться, что он в меня сразу же и вцепится.

Он и вцепился, но не затем, чтобы заставить позировать. Счастье случается: гнум, оказывается, завершил работу. Не ждала и не надеялась, и такой это стало радостью!

Наин тут же простодушно выложил, что сам король отложил дела, чтобы посмотреть на его работу, и что только меня не хватало. Но вот я здесь, и можно пойти — и рукой указующе ткнул, куда.

171. Стату́й

искусствоведов группа тихо

восторженно глядит на холст

и вдруг один седой и строгий

отчетливо сказал говно

© yapavlik

Однако свернули мы не к мастерской, гнум целенаправленно так двигался в другую сторону. Догадливо, с уважением спросила:

— По традиции, в мастерской смотреть нельзя? Это будет торжество в специальном месте, с наилучшим светом?

Наин отмахнулся, переходя на рысцу:

— Нету места. Место потом будет, галерею-то владыка как раз под статую заказал. Их Величество на конюшне, оленя объезжают.

Вот ведь какое занятое существо, не то, так это…

Олень оказался маленьким каким-то, с лошадь размером, и безрогим. Королевские олени были реликтом с Северных пустошей, рога всю жизнь растили, не сбрасывая — стало быть, олешек юный совсем, потому и маленький.

Но гонору у него было, как у взрослого, судя по тому, каким чёртом он по загону со всадником на спине скакал, взмыкивая дурным голосом. И да, становилось очень понятно, почему владыка оленей лошадям предпочитает: длинноват он для лошади, нет того величия. Впрочем, свита смотрела с почтением. Мы с гнумом присоединились. Я осторожненько встала подальше от деревянной огорожи — скачущий по загону олень периодически копытами по брёвнышкам тюкал, и они с треском подламывались. Щепки так и летели. Казалось, такие скачки кого хочешь должны быстро уморить, но нет, олень не терял задора.

Ждать, пока животное сдастся, пришлось долго, но наконец оно хотя бы остановилось. Владыка победно приосанился, нашёл меня взглядом:

— Valie, — тягучий мягкий голос, и не запыхался совсем, — рад видеть тебя.

Хотел ещё что-то сказать, но тут олень решил, что ещё не всего себя показал, и снова начал брыкаться. Владыка, досадливо подобравшись, так, похоже, сдавил бедную животину бёдрами, что та аж покачнулась и окончательно смирилась.

Олень еле стоял на разъезжающихся копытах и тяжело поводил боками, всхрапывая, и пену с губ ронял. Владыка вид имел свеженький, даже малый венец держался, как приколоченный. Магия, наверное.

Опустила глаза, думая, что не всегда, видно, высокородные с животными договариваются миром. А этот маленький ещё такой, и рогов-то нет.

— Valie, — мягко, увещевательно, — не всегда можно договориться миром. Иногда сначала нужно показать силу, а потом договариваться, тогда мир получается значительно крепче, — король уже спешился, гладил и кормил дрожащее животное чем-то вкусным, судя по тому, что олешка косился испуганно, но чавкал исправно.

Владыка обернулся к смотрителю конюшни:

— Эру Эльмо, бычок неплох. Не очень умный, но, когда войдёт в пору, ему не будет равных по выносливости. Завтра буду в то же время, подготовьте его, — и, уже мне: — А’maelamin, когда он станет быком и отрастит рога, с ним уже никто ни о чём не договорится. Да и сейчас — этот конкретный упрям хуже гномской свиньи, и объезжать приходится самому, иначе вряд ли он будет меня уважать.

Упоминание о гномских свиньях, похоже, сменило ход его мысли, и владыка крайне благосклонно улыбнулся в сторону скульптора, и даже голову склонил:

— Мэтр Наин, я полагаю, вы готовы показать своё творение?

Мэтр Наин по мере приближения к мастерской становился всё суровее и печальней.

В мастерской молча сдёрнул полотно со статуи и замер с одухотворённым и скорбным лицом, и мне неудобно стало, что я, наверное, недостаточно хорошей натурщицей была.

Меня поразило, как это он смог из камня изваять хрупкие тычинки на цветах, в которых утопали ноги богини. Каменную себя собой я вовсе не ощущала. Поэтому без стеснения обошла скульптуру, ещё раз поразившись, что даже лёгонький золотистый пушок на округлостях пониже спины как-то смог мэтр Наин изобразить. Поймала заинтересованные взгляды свиты и поняла, что моя реакция их увлекает и забавляет — может быть, больше, чем скульптура, и постаралась выглядеть бесстрастной.

Мастерство скульптора было выше всяких похвал, на мой взгляд, но, если он и пытался решить какую-то сверхзадачу, то я не понимала, какую, и удалось ли ему. Судя по скорбному лицу, мастер не считал, что у него получилось. Ну, или просто принято было так себя вести.

Король, похоже, тоже вёл себя, как принято: с видом тонкого ценителя не спеша рассмотрел, отходя и приближаясь. Потом начал хвалить: проникновенно рассказал мастеру, как тот великолепно понял душу камня, как естественную слоистость и более тёмную жилу внутри сумел использовать для эффекта свечения. Про тонкую работу подудел и про храбрость и новаторство — изображения Великой Матери, которые королю доводилось видеть, были гораздо схематичнее.

Мастер слушал с тонкой скорбной улыбкой. Прочувствованно поблагодарил и заметил:

— Я не смог ухватить и передать… — он помялся, — основное. То тайное пламя, тот древний ужас, живущие в смертном хрупком теле… её глаза, они иногда бывают такими старыми и далёкими от мирского… не смог, — и, покручинившись ещё, — верю, что смогу. Если Ваше Величество изволят позировать вместе с богиней…

В этом месте я огорчилась, что, оказывается, у меня глаза старые, и не особо вслушивалась в дальнейшие разговоры.

У короля, как выяснилось, был день отдыха, и дальше мы двинулись в подвалы, вино пробовать. Свитских Трандуил отпустил, захватив с собой только мэтра Наина (напоить хотел и утешить?), эру Ангрода и эру Гэлиона.

Гэлиона я видела впервые, но он оказался довольно-таки разговорчивым, и по пути в погреба рассказал, что недавно вернулся из Линдона. Светлые серые глаза выделялись на загорелом лице — похоже, не в лесах жил в последнее время. Хотела спросить, так ли это и каково живётся в Линдоне, да что он там делал, но постеснялась и смолчала.

Визит в погреба был отчасти деловой — вино не просто так пробовалось, нужно было решить какое, куда и когда подавать. Поэтому все были при деле. Гнуму на входе в погреба выдали мешок с крантиками, которые полагалось всобачивать на место выдернутой из бочки пробки. Эру Гэлион взял поднос с крохотными, на один глоток, серебристыми стаканами, похоже, откованными из любимого и гномами, и эльфами сплава серебра с мифрилом. Эру Ангрод из шкафчика выкопал мелок — помечать опробованные бочки, какая куда годится, и свиток, в который собирался это заносить. Даже мне блюдо с закуской вручили. Без дела остался только ослепительный король. Впрочем, он, видимо, собирался делать самое сложное: думать и принимать решения)

Закусывать вина предполагалось сырами, разные сорта разными, и, пока мы не спустились в темноту погребов, я рассматривала в ярком солнечном свете громоздящиеся на блюде ломти. Плесень на их корке лоснилась, отливая медными тонами, они таяли, истекая белой жижей, норовившей выплеснуться на лежащие рядом куски выдержанного сыра, твёрдого, как череп. На вид они тоже были похожи на кость, обрызганную кровью — в выдержанный добавляли ягоды бузины. Рядом лежал а-ля-рокфор, испещрённый синими и жёлтыми жилками, и его едкий запах вплетался в сладковатую тухлинку полужидкого. Ещё один сыр, палевый, тоже пах лежалым, но иначе, с животными нотками, и от него драло в горле, как от паров сернистой кислоты. Всё это великолепие теснилось на одном блюде — и своеобразный запах каждого врывался резкой нотой в насыщенную до тошноты мелодию смрада. Хотелось откусить того и этого, но вспомнился анекдотец про алкашей, у которых была на троих бутылка водки и леденец. Первый выпил и занюхал, второй выпил и занюхал, а третий выпил и лизнул, и первые два тут же возмутились, что он сюда не есть пришёл. Подумалось, что король обсмеёт, и сдержалась, но слюни глотала.