Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Барон услышал, как один из алебардщиков упомянул Тварь, и понял, что события приняли наихудший оборот. Ком сухой земли, смешанной с навозом, пролетел сквозь решетку и разбился о свод арки, осыпавшись на головы императорских гвардейцев. Солдаты сердито потрясали алебардами.

Йоганн заметил, что рядом с ним стоит рослый жрец Зигмара. На голове у служителя культа был капюшон, но барон без труда узнал в нем Хассельштейна.

— В чем дело?

Хассельштейн обернулся, но ответил не сразу. Йоганну показалось, что клирик раздумывает, является ли выборщик Зюденланда достаточно важной персоной, чтобы распинаться перед ним. Наконец жрец процедил:

— Это все Евгений Ефимович. Он подстрекает чернь к бунту, разжигая ее негодование рассказом об убийствах, совершенных Тварью.

До Йоганна доходили слухи о кровавых преступлениях. Каждое сообщение о шлюхе, растерзанной неподалеку от доков, наполняло душу барона тайным страхом. Убийства совершались с невероятной жестокостью, поэтому многие считали, что человек на такое не способен. Говорили, что Тварь — это демон или человекоподобное чудовище. Или волк.

— Но Ефимович — мятежник, не так ли? — заметил Йоганн. — Как я понимаю, обычно он разглагольствует о привилегиях аристократии и страданиях простого люда. Типичный демагог.

— То-то и оно, — отозвался Хассельштейн. — Смутьян утверждает, что Тварь — это аристократ.

Призрачный клинок вонзился Йоганну под ребра, и сердце барона судорожно сжалось. После долгой паузы оно снова забилось, но тревожное предчувствие все равно осталось.

Как можно равнодушнее Йоганн спросил:

— Какие доказательства он приводит?

Хассельштейн презрительно усмехнулся:

— Доказательства, барон? Ефимович — бунтовщик, а не законовед. Ему не нужны доказательства.

— Но ведь что-то стоит за его обвинениями?

Хассельштейн в упор посмотрел на Йоганна, и в первый раз выборщик заметил, сколь холодный и жесткий взгляд у жреца. Этот человек напомнил ему Освальда фон Кёнигсвальда. В его глазах читалось то же неистовство и стремление к всеобъемлющей власти. Барон не хотел испытывать судьбу в поединке с Леосом фон Либевицем, но Микаэль Хассельштейн мог стать гораздо более опасным врагом, чем виконт.

Архиликтор спрятал руку в складках своего одеяния и достал тяжелый молот, символизирующий культ Зигмара. Очевидно, этот предмет предназначался для религиозных целей, однако в руках Хассельштейна он выглядел как оружие, которым сокрушают черепа неприятелей. Йоганну пришло на ум, что любезный и уравновешенный исповедник Императора нередко мечтает размозжить голову своим оппонентам. Именно такие хладнокровные, внешне невозмутимые типы порой берут топор и выходят на городскую площадь в базарный день, чтобы устроить бойню среди покупателей во имя безвестных богов.

— Пропустите меня! — потребовал священнослужитель.

Алебардщики расступились, образовав свободный проход до ворот. Еще один комок грязи ударился о стену, но Хассельштейн лишь стряхнул пыль. Йоганн остался стоять на месте.

Взобравшись на плечи своих последователей, Ефимович ораторствовал.

— Слишком долго титулованные мерзавцы из благородных семейств Империи попирали нас своими надушенными башмаками! — надрывался он. — Слишком часто лилась наша кровь в их бессмысленных междоусобицах! И теперь один из них бродит по ночам с кинжалом в руках и убивает наших женщин…

Хассельштейн спокойно разглядывал оратора, похлопывая молотом по ладони.

— Если бы зарезали герцогиню или другую благородную даму, не сомневайтесь, Тварь уже схватили бы, заковали в цепи и подвергли пыткам в Мундсене. Но поскольку убитые не могут похвастаться родословной, которая прослеживается до времен Зигмара, имперский суд не даст и пары пфеннигов за их жизнь…

Хассельштейн тихо беседовал с капитаном дворцовой стражи. Йоганн не разобрал ни слова из их разговора, поскольку Ефимович кричал слишком громко. Однако барон заметил, что к алебардщикам присоединились мушкетеры. Уж не собирается ли жрец приказать палить по толпе? Император никогда этого не позволит.

— Мы знаем, где укрылись чудовища! — вопил Ефимович, вцепившись в ограду. — Посмотрите, вот они перед вами, словно дикие звери в клетке…

Мятежник тряхнул железные прутья. Его длинные волосы развевались по ветру. Один из стрелков взял мушкет на изготовку, прицелился в смутьяна и, щелкнув большим пальцем по кремню, высек искру.

Йоганн понимал, что не может стоять и смотреть, как Хассельштейн спровоцирует народный бунт, который закончится гибелью множества людей.

Барон взглянул на Ефимовича. Йоганн немало слышал о нем и даже читал его памфлеты, а вот видел возмутителя спокойствия впервые. Этот человек был пламенным оратором в буквальном смысле слова. Его лицо сияло, словно внутри у него бушевал огонь. Красные глаза Ефимовича горели, как у вампира. Мятежник прибыл из Кислева, спасаясь от царских казаков, которые гнались за ним по пятам. Одни говорили, что его семью перебили по капризу дворянина, другие — что он был аристократом по рождению, но, запятнанный вампирской кровью царицы Каттарины, он обратился против своих собратьев.

— Я здесь! — кричал Ефимович. — Вы боитесь меня, фавориты и лизоблюды? Я пью кровь принцев, ломаю хребты баронам и сокрушаю кости графов!

Йоганну стало понятно, почему у Ефимовича столько последователей. Он властвовал над публикой, как великий актер. Если бы о нем написали пьесу, только Детлеф Зирк смог бы достоверно изобразить на сцене его бунтарскую натуру. Хотя, памятуя о настойчивых призывах Ефимовича к кровавому перевороту, эту роль, вероятно, следовало бы доверить покойному и никем не оплаканному Ласло Лёвенштейну.

— Так это и есть Ефимович? — раздался возглас за спиной Йоганна.

Барон обернулся. Увидев перед собой Люйтпольда, он почувствовал всплеск раздражения, но сдержался.

— Ваше высочество, — заговорил Йоганн. — Я полагал…

— Вы всегда зовете меня «ваше высочество», дядя Йоганн, когда хотите напомнить мне о долге.

Принца сопровождал Леос. Положив руку на рукоять меча, фехтовальщик поглядывал вокруг с непроницаемым выражением лица. Такой человек, как виконт, мог оказаться полезным в нынешней ситуации. Подобно Йоганну, он присягал на верность Дому Вильгельма Второго. Если Люйтпольду будет угрожать опасность, ему понадобится защитник.

Между тем Хассельштейн закончил переговоры с капитаном, и офицер быстро ушел. Вероятно, он помчался выполнять полученные распоряжения. Жрец спокойно взглянул на Ефимовича. Их разделяло небольшое расстояние, так что противники могли бы прикоснуться друг к другу, если бы захотели.