Клинок Гармонии (СИ) - Илья Кишин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как бы там ни было, сейчас от меня зависят жизни других людей из этого ордена, потому нужно поспешить и найти их как можно скорее, а затем разобраться, почему на нас напали и хотят всех убить. С этой мыслью я быстро достиг первого этажа, а затем свернул в сторону кабинета доктора Даяна. Лишь короткие детские ноги подводили в такой ответственный момент.
Стоило подбежать поближе к заветному месту, как вблизи двери показалась лужа крови, ведущая внутрь. Думать о плохом не хотелось, но в этот момент мое сердце замерло. Медленными шагами я поплелся внутрь, ступая в багровое пятно детскими кроссовками, пока перед лицом не показалась ужасающая картина. Посреди комнаты на животе лежало большое тело доктора Даяна, к которому, словно тропа, вел кровавый след через всю комнату. Его спина была залита пятнами того же цвета, по всей ее длине зияли дыры от пуль.
Не веря в происходящее, я рухнул на колени в лужу крови, а по щекам покатились слезы. Если Наташа до этого подавала хоть какие-то признаки жизни, Джозеф лежал неподвижно и бесшумно, отчего с каждой секундой мне становилось все больнее.
— Доктор Даян, — испуганным и дрожащим голосом окликнул его я. — Это же глупая шутка, да? Этого не может быть взаправду…
Сколько бы я его не звал, он лишь молчал и столь же неподвижно лежал на полу. Лишь красный свет от моих глаз освещал это тусклое помещение.
— Он мертв, прими это, — послышался голос Морфея. — Этого не обратишь и ничего с этим не поделаешь. Остается только смириться и жить дальше.
— ЗАТКНИСЬ! — истошно закричал я. — ОН НЕ МЕРТВ!
Морфи был прав, но я до самого конца не хотел верить в происходящее. Поднявшись с колен и кинувшись к телу Джозефа, я всеми силами старался перевернуть его, чтобы взглянуть в это лицо еще хотя бы один раз.
— Очнись же! Пожалуйста! Не притворяйся! — продолжал кричать я, толкая Джозефа, но это было тщетно.
Сколько бы я не пытался, он не хотел вставать. Сколько бы я не просил, он не хотел откликаться. Сколько бы надежд я не вкладывал, все они тут же рушились, словно карточный домик. Как же… больно…
— Пожалуйста, вставай, — жалобным детским голосом умолял я, уткнувшись ему в спину и безостановочно плача, пока в один момент в глаза не бросилось кое-что.
В руках доктора была какая-то бумажка, которую он продержал в ладони до самой смерти, не выпуская ни на секунду. Слабыми детскими руками я разжал ладонь и вытащил ее, а после и сам взглянул. Это была фотография, да и не какая-то случайная, а очень старое фото, на котором были совсем маленький я, маленькая Юми, доктор Фишер и сам доктор Даян. В углу фотографии от руки было написано: «Моя семья. 2051».
Едва увидев эту фотографию, я впервые расплакался настолько сильно, что мой крик невозможно было сдержать. Истошные вопли разлетелись по всему зданию, мои руки сжались в бесконечной ненависти к тем, кто сотворил это с человеком, которого я любил. Почему? Почему это должно было случиться?
Только сейчас я наконец осознал, что такое любовь.
Лишь теряя дорогого сердцу человека, мы понимаем, как сильно любили его при жизни. Лишь улавливая теплые воспоминания с этим человеком, мы проливаем слезы горечи по его утрате. Джозеф был тем, кто любил меня до самой смерти, даже учитывая то, что он не был мне ни отцом, ни братом, ни кем-либо еще. Ему просто нравилось играть со мной, следить за тем, как я расту, получать в свой адрес те искренние редкие теплые слова, которые я мог себе позволить произнести вслух. Он любил меня не потому, что его обязали любить, а потому, что он сам так хотел.
Я любил тебя так же, как и ты меня, Джозеф. Нет! Я любил тебя сильнее, чем ты меня! Зачем же ты вот так уходишь, не попрощавшись? Почему ты не сказал мне ничего напоследок, как это сделала Наташа для Ашидо? Как ты мог вот так поступить со мной?
— Тебе больно? — заговорил Морфей.
— Да, — исполняясь горечи, промямлил я.
— Тебе одиноко?
— Да.
— Ты злишься?
— Да.
— Ты хочешь отомстить тем, кто сделал это с ним?
— Да.
— Ты хочешь разорвать их?
— Да.
— Стоит ли мне помогать тебе, Каспер?
— Помоги мне, Морфей.
— Как пожелаешь, дитя.
В этот момент по комнате стала расползаться темнота, все вокруг тонуло в черной беспросветной пелене. Сердце переполняла боль утраты одного из тех немногих, кого я искренне любил. Теперь я заставлю их испытать ту же боль, заставлю утонуть в страхе и утоплю в кошмаре собственными руками. Я покажу им, какими беспощадными могут быть люди.
— Это здесь, скорее сюда! — послышались крики гвардейцев из коридора.
Громкие шаги приближались к этой комнате, и уже через мгновение толпа гвардейцев заглянула внутрь, замерев в непонимании.
— Ребенок? — оторопел один из них, даже не думая снимать меня с мушки.
— Я заставлю вас заплатить за то, что вы сделали, — сквозь ненавистный оскал прорычал я. — Утоните в кошмаре, погрузитесь в самый страшный сон, пути назад из которого уже не будет. Я стану последним, кого вы увидите перед смертью, потому хорошо запомнить лицо человека, имя которому «Ловец снов».
— Огонь! — закричал один из гвардейцев, после чего остальные принялись стрелять.
Стоило очереди из винтовки раздаться, она тотчас затихла вместе с тем, как черные щупальца в мгновение пронзили всех, кто попался на глаза. Их предсмертные хрипы бальзамом легли на уши, их стоны звучали подобно колыбельной, их падающие на пол тела приносили спокойствие, но этого было недостаточно для того, чтобы заглушить мою боль.
Сейчас уже по всем трем этажам расползлась тьма, и теперь я отчетливо вижу каждого, кто пытается от меня укрыться, вижу каждого, кто виновен в моей горечи. Каждый здесь умрет от моей руки, а их крики о помощи и мольбы о пощаде не будут услышаны. Это ли называется местью?
— Кошмар идет за вами.
***
Некоторое время ушло на то, чтобы прикончить оставшихся в живых гвардейцев, и лишь после того, как огонь внутри меня утих, в здании снова раздался треск огня, разрушающего то место, которое я мог назвать домом. Все еще со слезами на глазах, совсем позабыв о том, что должен сделать, я бесцельно поплелся на кухню, вспоминая о тех нежных ароматах, которые исходили оттуда, что сейчас перебивались заполнившим здание дымом.
Стоило мне подойти ко входу, как сразу раздался громкий женский