Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

– Пошлите лучников, сэр Генри. Пусть развлекутся, посостязаются в стрельбе по мишеням, а то ведь скоро стемнеет. Стрел не жалеть, неприятеля отогнать за реку. Теперь мой приказ ясен?

Рыцарь снова поклонился. Сэра Генри Брэйбрука донимал фурункул на ноге, который надо было проткнуть, да еще натертая ступня сочилась гноем, несмотря на все мази и припарки. Из еды его ждали разве что похлебка да черствый хлеб с глотком кислого вина, чтобы пропихнуть кусок в сухую глотку. На лошадь Генри влез осмотрительно, чтобы не задеть своих болячек. Резни он не любил, хотя эти безбожники-монголы заслуживали того, чтобы их стерли с лица земли. А приказ короля надлежало выполнять из-за обета послушания, который приносили братья-рыцари.

Королевский приказ Генри Брэйбрук исправно передал полку лучников – четырем тысячам стрелков под командованием венгерского принца, который ему не нравился и не вызывал уважения. Лишь дождавшись, когда стрелки пешим строем двинутся к мосту, рыцарь с урчащим животом отправился в свое расположение за миской похлебки и сухарем.

Чагатай взглянул на яркое солнце. В руке он держал кусок желтоватой бумаги, проделавший с гонцами путь длиной больше тысячи миль. От дорожных превратностей бумага покрылась пятнами и замаслилась, но скупые строки заставляли сердце бешено стучать. Доставивший письмо ямской гонец все так и стоял на коленях, напрочь забытый с того самого момента, как Чагатай начал вчитываться в поспешно накарябанные цзиньские иероглифы, которые складывались в слова настолько вожделенные, что от них даже пробирал озноб. Он ждал их все эти годы. Угэдэй наконец-то умер.

Это меняло все. Чагатай остался последним из уцелевших сыновей несравненного Чингисхана; последним прямым потомком отца державы, хана из ханов. Чагатай, можно сказать, слышал в голове голос отца, думая о том, что ему предстоит. Время быть безжалостным, зубами вырвать власть, некогда обещанную и принадлежащую ему по праву. Глаза обожгли слезы, частично от воспоминаний об ушедшей юности. Он наконец-то мог стать тем, кем прочил ему отец. Бумажный лист Чагатай машинально скомкал в руке.

Против наверняка выступит Субудай – во всяком случае, на стороне Гуюка. Чагатая орлок не поддерживал никогда. Придется его тихо умертвить, иного выхода нет. Простое решение, открывающее все прочие пути в грядущее. Чагатай кивнул своим мыслям. Вместе с Угэдэем и Субудаем он стоял во дворце Каракорума и слышал, как брат рассуждает о преданности орлока, хотя сам Чагатай знал, что не доверится ему. Слишком много всего накопилось между ними, и в суровых глазах Субудая ему не виделось ничего, кроме обещания смерти.

Ключ к замку – это, конечно, Каракорум. Традиции прямого перехода власти на сегодня нет, во всяком случае среди племен, составляющих монгольский народ. Хан всегда избирался из лучших воинов, которые могли стать вождями и повести за собой. Ну и что, что Гуюк – старший сын, которого Угэдэй назвал своим наследником? Коли на то пошло, Угэдэй тоже не самый старший из братьев. У народа любимцев нет – примет всякого, кто возглавит город. Пойдет за тем, у кого есть сила и воля завладеть столицей. Чагатай задумчиво улыбнулся. Сыновей у него много – хватит, чтобы заполнить все комнаты дворца и продолжить род Чингисхана хоть до скончания времен. Воображение рисовало потрясающие картины: империю от страны Корё на востоке до самых западных морей, и всё под одной сильной рукой. Цзиньцам подобное и не снилось. А вообще, владения настолько обширные, что так и тянет попробовать удержать их.

Сзади послышались шаги. В комнату вошел слуга Сунтай. На этот раз известие Чагатай получил раньше своего главного осведомителя. Раскрасневшееся уродливое лицо Сунтая вызывало улыбку: не иначе как от бега запыхался.

– Время, Сунтай, – произнес Чагатай с глазами, блестевшими от слез. – Хана больше нет, и я должен собирать в дорогу свои тумены.

Взгляд слуги упал на застывшего в согбенной позе ямского гонца, и, мгновенно сориентировавшись, он тоже встал на колени. Только голову склонил еще ниже.

– Твое слово, мой повелитель хан.

Гуюк, галопом скачущий по лесной тропинке, подался в седле, держа на весу копье. Впереди среди листвы, в пестрых пятнах солнца, мелькала спина сербского конника, рискующего на такой скорости расстаться не только с конечностями, задевающими острые сучья, но и с головой. От тяжести поднятого для удара копья мышцы руки горели. Гуюк на скаку привстал в стременах, чтобы не так ныли бедра, чуть сменив положение корпуса. Сражение вот уже несколько дней как закончилось, но они с Мунке все еще гонялись со своими туменами по лесам за недобитыми врагами, чтобы в живых их осталось как можно меньше и они не смогли бы прийти на помощь венгерскому королю. Гуюк снова подумал о численности этнических венгров, что попадались по обе стороны здешнего приграничья. Субудай, конечно же, был прав, направив сына Угэдэя на юг, где столько деревень могло откликнуться на призыв Белы. Теперь они этого не сделают: их с Мунке бросок по этим землям не оставил им шанса.

Заслышав дальний звук рога, Гуюк ругнулся. Он уже приблизился к сербу настолько, что видел, как тот то и дело в ужасе озирается. Но уговор есть уговор. Подхватив брошенные на деревянный седельный рог поводья, он плавно их натянул. Лошадь послушно перешла с галопа на рысь, а перепуганный серб исчез за деревьями. Гуюк напоследок насмешливо отсалютовал ему копьем, подбросив, ухватил оружие за середину и сунул в притороченный сбоку чехол. Рог зазвучал снова, а затем в третий раз. Гуюк нахмурился: что там у Мунке такого срочного?

Он поехал обратно по тропе, видя, как тут и там из-под