Белый Тигр - Аравинд Адига

Подъезжаю к парадному входу. Мистер Ашок прохаживается в обнимку с какой-то девушкой. 

Глаза у нее раскосые, кожа желтоватая. Непалка.  Не его касты, не его круга. Склонившись над сиденьем — я сам его начищал, — она втягивает носом воздух и запрыгивает на подушку.

Мистер Ашок обнимает девушку за обнаженные плечи. Отвожу взгляд от зеркала.

Никогда не одобрял, чтобы в машине безобразничали, господин Цзябао.

Но по одному тому, как перемешались ароматы духов и одеколона, стало ясно, что творится за моей спиной.

Думал, едем домой, ан нет. Представление продолжается. Катим в киноцентр «Сакет». 

Киноцентр огромный, сэр. Десять, не то двенадцать залов. Вход в каждый — 150 рупий с хвостиком.  Да-да, сто пятьдесят рупий! И, кроме кино, еще масса заведений, есть где покушать — побаловаться пивом — выпить кофе — потанцевать — снять девушку.  Этакий кусочек Америки в Индии. 

А рядом, сразу за последним сверкающим огнями кафе, — второй центр. Каждый крупный магазин в Дели на самом деле состоит из двух магазинов — получше и поплоше. Тот, что поплоше, понятное дело, помещается на задах того, что получше. 

Его клиенты — слуги. Сразу прохожу во второй торговый центр, иду вдоль выстроившихся в ряд ресторанчиков, чайных, гигантских сковородок, на которых поджаривается хлеб. Здесь питаются те, кто работает в кинозалах, билетеры, уборщики. Здесь ночуют нищие.

Беру чай, вада[37] с картошкой и сажусь под баньяном.

— Брат, дай три рупии, — тянет руку тощая старуха.

— Мать, я не из богатых, иди на ту сторону и проси у них.

— Брат...

— Дай мне поесть! Оставь меня в покое! 

Она отходит. Откуда ни возьмись появляется точильщик, вместе со своим колесом с ножным приводом располагается в двух шагах от меня, берет сразу два ножа и принимается за дело. Искры от затачиваемых ножей не долетают до меня совсем чуть-чуть. 

— Нашел же место, брат! — говорю я ему. — Не видишь — здесь человек ест?

Он прерывается, тупо моргает, потом опять берется за работу. Будто и не слышал.

Швыряю картошку прямо ему под ноги и плетусь назад.

— Сколько в вас дури, люди!

Нищенка семенит неподалеку от меня. Она одергивает сари, намечает жертву, кто с виду побогаче, набирает в грудь воздуха и начинает свое вечное:

— Подай, сестра. Хоть три рупии. С самого утра ни крошки во рту не было...

Перед торговыми павильонами — словно мандала вокруг священного огня на свадьбе — возвышается целый штабель книг. За книжными бастионами почти не видно хозяина — сидит посередке на стопке журналов и ноги скрестил, ну вылитый священнослужитель. К книгам меня тянет словно магнитом, но жрец сразу охлаждает мой пыл:

— Все книги на английском.

— Да ну?

— Читаешь по-английски?

— А ты сам? — парирую я.

В точку. Тон разговора сразу меняется. То слуга обращался к слуге, а теперь человек беседует с человеком. Торговец оглядывает меня с головы до ног и сообщает со сладкой улыбкой, словно осмотр доставил ему удовольствие:

— Нет.

— А как же ты, не зная английского, торгуешь книгами?

— Зато я знаю, где какая, по обложке. Вот это «Гарри Поттер». Вот Джеймс Хедли Чейз. Это Калиль Джибран, это Адольф Гитлер, это Десмонд Бегли. Вот книга про радости секса. В один прекрасный день мне подсунули «Гарри Поттера», у которого обложка была как у Гитлера. Целую неделю я с ним промучился. 

— Я постою рядом, ладно? У меня была как-то книжка. В детстве.

— Ладно. Располагайся.

Он торгует, я бью баклуши. От книг, даже если они на иностранном языке, будто электрические импульсы исходят. Точно вам говорю, Ваше Превосходительство. Типа увидел толпу девушек в облегающих джинсах, и у тебя встал.

Только эти импульсы воздействуют на мозг.

Мысли всякие появляются.

Я задумался о буром конверте, который получил от Пинки-мадам.

4700 рупий.

Странная какая-то сумма. Некруглая. Что-то тут не так. Может, она сперва хотела мне сунуть пять тысяч, а потом жадность одолела — богатые, они ведь жадные, вспомни Мангуста, который потерял в машине рупию, — и три сотни забрала себе.

Нет! Богачи рассуждают не так, болван. Неужели еще не научился?

Десять тысяч она тебе хотела дать, вот что! А потом передумала и выделила только половину. Да и из нее три сотни изъяла — сто, еще сто, еще сто — и оставила себе. Богатые — они такие. За грош удавятся.

Так что она собиралась раскошелиться на целых десять тысяч. А если по-честному, сколько мне причиталось? Раз в десять больше?

— Поднимай выше, раз в сто!

Торговец поворачивается ко мне в своем сложенном из книг колодце:

— Что ты сказал?

— Ничего.

В руках у него газета на хинди. Он кричит мне поверх газетных страниц:

— Эй, а чем ты занимаешься?

Поворачиваю воображаемый руль на сто восемьдесят градусов.

— Как я сам не догадался. Шоферы — умные ребята, столько всего услышишь, сидя за баранкой. Ведь так?

— Другие, может, и подслушивают. Я — нет. 

— Конечно, конечно. Ну говорить-то ты, наверное, по-английски умеешь? Научился поди от хозяев? 

— Не очень-то. Говорю тебе, я их не слушаю. Как тут научишься?

— А скажи мне, что значит это газетное слово? — И он произносит по слогам: — Кон-фи-ден-ци-аль-ность.

— Оно значит: не лезь не в свое дело. 

— Отлично. — Он благодарно улыбается. — Когда родные забрали меня из школы, мы как раз начали проходить английский алфавит.

Так ты человек-полуфабрикат, товарищ по несчастью! Моя каста.

— Эй, — кричит он мне опять, — полистай, если хочешь. — И протягивает журнал для богатых юнцов с американкой на обложке. — Тебе понравится.  

Листаю. Он прав: мне понравилось.

— Почем журнальчик? — спрашиваю.

— Шестьдесят рупий. Нет, ты представляешь?  Шестьдесят рупий за неновый журнал. А один тип на Кхан-Маркет торгует журналами из Англии по пятьсот восемь рупий за штучку. Подумать только! 

Задираю голову и присвистываю. 

— С ума сойти, сколько у них денег, — говорю как бы про себя. — А к нам отношение как к животным. 

Вроде бы мои слова сильно его задевают. Уставившись на меня, он замирает, потом подбирается к самому краю своего колодца и, прикрываясь газетой, что-то шепчет.

Я приставляю руку к уху:

— Еще раз повтори.

Он озирается и произносит чуть громче:

— Так не может долго продолжаться.

— Почему нет? — Я придвигаюсь поближе. 

— А ты слыхал про наксалитов? — еле слышно спрашивает он. — У них есть оружие. У них целая армия. Они день ото дня сильнее. 

— Серьезно?

— Почитай газеты. Понимаешь, китайцам на руку, чтобы в Индии вспыхнула гражданская война. Китайское оружие поступает в Калькутту через Бирму и Бангладеш. А повстанцы идут на юг, в Андхра-Прадеш, во Мрак. Придет день, и вся Индия... 

Он резким движением разжимает кулаки. 

В таком духе мы говорим еще какое-то время, но приятельство между слугами непродолжительно, хозяин кликнул — и дружбе конец. Компания юнцов просит показать им непристойный американский журнал, а тут как раз из бара, слегка пошатываясь, выходит мистер Ашок со своей непалкой. От них пахнет спиртным.

В машине они сперва орут во всю глотку, а потом настает черед ласкам и поцелуям. Подумать только, ведь этот человек женат на другой! Со злости я четыре раза подряд проскочил на красный свет и чуть не врезался в повозку, запряженную неторопливыми буйволами, хорошо, мои пассажиры не заметили. 

Резко торможу у нашего подъезда. 

— Спокойной ночи, Балрам, — кричит мне мистер Ашок, выходя из машины рука об руку со своей девицей.

— Спокойной ночи, Балрам, — вторит она.  Сквозь стеклянную дверь вижу, как они по очереди тычут пальцем в кнопку вызова лифта. 

Врываюсь в свою комнату и роюсь под кроватью.  Вот он — наряд магараджи, который он мне в свое время всучил, и тюрбан здесь, и темные очки. Напяливаю все это на себя.

Вновь сажусь за руль и качу в город. Безо всякой цели еду от одной торговой галереи к другой. Завидев хорошенькую девушку, жму на сигнал. 

Включаю музыку. Запускаю кондиционер. 

В конце концов возвращаюсь домой, ставлю машину в гараж, прячу очки в карман и снимаю маскарадный наряд.

Харкаю на сиденья машины и полирую кожу.

Наутро вызова наверх не последовало. Я поднялся на лифте и замер у дверей квартиры. Меня мучила совесть за то, что вытворял вчера вечером, хотелось даже во всем признаться. Несколько раз тянул я палец к звонку и отдергивал руку.

Через некоторое время из квартиры послышались негромкие голоса. Я прижал ухо к двери и прислушался.

— Но я изменился.

— Перестань все время извиняться.