Ловушка для примерной девочки - Ирина Волчок

И если Кирилл будет законным сыном Наташи, она будет верным союзником его бабушки.

Да, будет! Наташу нисколько не расстроила возможная измена мужа. Что это значит? Что она не только не любит мужа, а рада бы от него избавиться? А вот сына этого мужа для нее потерять невозможно. Почему? Она так к нему привязана? Или так его жалеет?

Или дело только в том, что мы в ответе за тех, кого приручили?

Да не важно — почему. Важно, чтобы Кирюшка был с ней, а она — с ним, вот и все.

Наташа долго шла по петляющей тропинке, потом остановилась под развесистой старой яблоней и прислонилась к ее шершавому прохладному стволу.

Наверное, когда-то это был совхозный сад, и ему было много лет. Теперь он стал личной территорией усадьбы генерального директора. Вернее, его отдаленной от дома частью, ухаживать за которой у садовников, наверное, не доходили руки. А может, сад специально оставляли в одичавшем виде. Этот одичавший сад был на редкость живописным и каким-то уютным, какими никогда не бывают строгие ряды ухоженных деревьев.

Здесь было спокойно и сонно. Кто-то летал и жужжал, кто-то шуршал в высокой траве, пахло наливающимися яблоками, малиной и мятой.

Там, вокруг дома-замка, был другой мир — с высокой оградой и стражниками у ворот, с аллеей, обсаженной «экзотами», с бассейном и сауной, с альпийскими горками и плетеными креслами-качалками, в которых покоились пушистые пледы, брошенные с тщательно продуманной небрежностью. Мир Ольги Викторовны.

А здесь был мир, который принимал Наташу. Принимал и понимал. И спрятал ее сейчас от всего чужого и болезненного, что она так неосторожно впустила в свою жизнь вместе с сиреневым туманом.

И сейчас ей хотелось только одного: вычеркнуть из жизни прошедшие пятнадцать месяцев. Как на компьютере: «выделить все» и «вырезать». Вот и ей бы — вырезать. Как… злокачественное новообразование.

Наташа сидела под яблоней, закрыв глаза. Так легче было забыть, что чужой мир совсем рядом. И вдруг она почуяла запах этого чужого мира. Она открыла глаза. Перед ней стоял Артур.

— Мама сказала, что ты по этой тропинке пошла. И что хочешь со мной поговорить. — Голос вроде спокойный и вполне дружелюбный. А взгляд холодный и неуверенный.

— Я не говорила ей такого, — с досадой ответила Наташа и поднялась на ноги. — Наоборот, сказала, что хочу побыть одна.

— Да? Ну, извини, — обронил он небрежно, оглядывая все вокруг. — Здесь сроду садовники не были! Надо маме сказать…

— Да-да, здесь явно отсутствуют шик и симметрия. Это так не по-коротаевски!

Артур подозрительно и с интересом посмотрел на нее. Она просто видела, что он сейчас думает: ирония? Язвительность? У Наташи?

— Ну ладно… О чем ты хотела со мной поговорить? Ах да, ты не хотела…

— Перестань, Артур!

Артур сделал большие глаза:

— Что перестать?

— Кривляться перестань.

— Я — кривляюсь? — Он выразительно вздохнул, развел руки в стороны, закинул голову и засмеялся. Надо сказать, вполне естественно засмеялся. На сцену бы этому красавчику. В маму талантом пошел. Где же оператор с камерой? Где восхищенные зрители?

Нет никаких зрителей, одна Наташа. И никакого восхищения в ее глазах нет. Ничего в ее глазах нет — ни восторга, ни любви, ни ревности. Даже ненависти нет.

Только ирония есть.

Он будто ударился об эту иронию, даже отшатнулся и чуть не упал. Пришлось хвататься за ствол дерева.

Наташа этого словно не заметила.

— Вот что, Артур… — сказала она решительно. — Раз уж ты здесь, то слушай. Мы женаты уже больше года. Кирилл меня принял. Пора мне его усыновить.

Его глаза на миг стали совершенно пустыми. Потом эту пустоту заполнила растерянность. А потом растерянность сменилась яростью.

— Ты что задумала, а? Что задумала?! — заорал он, сжимая в карманах кулаки. — Ты… моего сына?! Отобрать?! У меня?!

Он надвинулся на нее, задышал прямо в лицо. Она подняла голову и посмотрела в злые глаза. Почему она раньше так боялась его — такого? А сейчас не боится, сейчас просто противно.

И она отвернулась.

Но Артур расценил то, что она отвела глаза, по-своему. Он засчитал себе очко. Откровенно обрадовался и злобно выпалил:

— A-а, ты не отобрать его надумала?! Ты надумала меня удержать таким способом?!

Наташа коротко рассмеялась:

— От кого удержать, Артур?

И тут он смешался. Понял, что сказал что-то абсолютно неподходящее. Выдал себя.

— Просто — удержать.

— Зачем?

— Что — зачем?!

Она поморщилась:

— Не кричи, горло заболит… Зачем мне тебя удерживать?

Ну, известно, зачем! Плохо тебе живется, что ли? Как сыр в масле…

— Что-то подобное я уже слышала, — перебила Наташа. — Только я сыром быть не хочу. И никогда не хотела… — Она вздохнула, сорвала травинку, покусала ее. — Разговора у нас не получается, Артур. Так что давай закончим на том, что я усыновляю Кирилла. Ты как хочешь, а ребенка я ей не отдам!

Она шагнула вперед и попыталась обойти его, чтобы попасть на тропинку.

— Нет, погоди! — Артур схватил ее за плечо и сильно дернул. — Погоди… Кому — ей?

Наташа повела плечом, стряхивая его руку, спокойно ответила:

— Нике.

И пошла себе по тропинке — не к дому, а дальше, в глубину сада.

Артур изумленно смотрел ей вслед. Все ее слова, весь ее вид были так неожиданны, словно у него на глазах в скромной травке вдруг расцвели звезды. Кто знает, может, от них идет ядовитое излучение? Или… Ну мало ли что. Обжечься об них можно, например.

Он пытался придумать тактику, которая помогла бы ему взять над этой новой Наташей верх. Как легко ему это раньше удавалось!..

Ну ладно, сейчас не до того. Пусть пока думает, что она победила. Все равно окончательное решение принимает он. Подумать только — усыновления захотела! Совершенно не понятно, зачем ей это нужно. Вообще ничего не понятно с этой глупой бабой. Такая тихоня была, такая примерная, аж противно. А тут вон как вдруг заговорила. Он был готов к истерике, допросам, угрозам… Но не к этой новой Наташе.

Злой и растерянный, он брел по узкой тропинке в сторону здания. Надо поговорить с матерью. Она посоветует что-нибудь дельное.

Он бы никому ни под какими пытками не признался, что сам разыскал Нику. Это Наташа виновата, конечно. Не надо было ей бросать его в одиночестве. Он три дня маялся, а на четвертый сдался и просто поехал туда, где жила мать Ники.

Когда Наташа рассказала ему, что объявилась Ника, в нем все задрожало и поехало в сторону, как в вагоне во время крушения поезда. И больше всего ему захотелось думать не о том, как спасать Кирилла. А спросить, как выглядит Ника. И говорила ли она что-нибудь о нем. И… не заметила ли Наташа какую-нибудь ревность? Ну хоть тень ревности? Ничего такого он у Наташи спрашивать, разумеется, не стал, а сама она сказать не догадалась. Он был просто уверен, что Ника ревнует, не может не ревновать! И Наташа это заметила, а ему не сказала.

Он, конечно, сам себя убедил, что встречах Никой необходима. Он обязан припугнуть бывшую жену, чтобы не показывалась сыну на глаза. Напомнить ей, что она официально отказалась от материнских прав. Так что сейчас она Кирюшке — никто. Вот это и надо сказать ей, чтобы не рассчитывала ни на что.

Он ехал и надеялся ее застать. И боялся, что она уже покинула город и умчалась со своим байкером. Или дайвером. Или… как их там нынче называют? В общем, парашютистом. Или еще каким-нибудь любителем экстрима. Он сознавал, что должно быть наоборот: он должен надеяться, что она умчалась с байкером — дайвером… И уж ни в коем случае ничего не должен бояться.

Он долго сидел в машине у дома ее матери, с брезгливостью разглядывая обшарпанную пятиэтажку.

Наташа говорила, что Ника была на роликах. Двадцатисемилетняя баба носится на роликах по городу в бандане и мальчишеских шортах! Ни в какие ворота…

Он часто говорил Наташе, что не собирается шляться по бабам. Она, небось, думает, что муж так верен ей потому, что безумно любит. Ну да, что ей еще думать? Он не собирался говорить ей, что вся его верность — от элементарной брезгливости. Сейчас столько всяких болячек открыли, что лучше уж побыть верным, чем нечаянно напороться на СПИД. В Наташе он уверен — она его. Как зубная щетка. Купленная в аптеке, запакованная в пылеводонепроницаемую оболочку. Абсолютно надежная вещь.

А вот Никой он почему-то не брезговал. Сначала — было, да… Но эта брезгливость перекрывалась такой волной!.. И даже дополняла его страсть, как особая приправа — сама по себе отвратительная, а в сочетании с основным составляющим блюда…

Он не видел Нику больше трех лет. Они даже развелись заочно. Но в нем ничего не изменилось! Его тянуло в эту нищую пятиэтажку, на пятый этаж, в квартиру, где всегда пахло перегаром и еще черт знает чем… Непреодолимо тянуло.