Полночная месса - Пол Боулз

Она удивленно посмотрела на него.

— Я только об этом и думаю, — сказала она. — Ты же знаешь, как я счастлива, что замужем за тобой.

Он уставился на нее так, словно не понял, что она сказала. Миг спустя взял ее за руку и прижал к себе.

— И я счастлив.

Однако Малика видела: он что-то задумал. Позднее, когда они остались одни, он сказал, что, разумеется, это правда, они женаты, но он имел в виду брак с документами.

— С документами, без документов! Это ведь одно и то же, правда? Если два человека любят друг друга, при чем тут документы?

— Это власти, — объяснил он. — Они хотят, чтобы у женатых людей были документы.

— Конечно, — согласилась она. — В Марокко тоже. Многие люди женятся с документами.

Она чуть было не добавила, что документы важны, если собираешься заводить детей, но вовремя осеклась, почувствовав, что ступает на опасную почву. И все же, по некоторым вопросам, которые он задавал, заподозрила, что его беспокоит, не беременна ли она. Его вопросы позабавили ее, поскольку были основаны на уверенности, что до Текса не было Тима, который научил ее предохраняться.

Как-то утром в начале весны, когда она пожаловалась на усталость, он спросил ее напрямую.

— Думаешь, марокканские женщины ничего не знают? — вскричала она. — Если они хотят завести детей, они их заводят. Если не хотят, не заводят.

Он кивнул с сомнением:

— Эти домашние средства не всегда помогают.

Ей и так ясно, что все в порядке. Он ничего не знает о Марокко.

— Мои помогают, — сказала она.

Она никогда не заговаривала с ним об Америке и не спрашивала о его семье, потому что вообще не могла вообразить его тамошнюю жизнь. Текс же об Америке говорил все чаще. Никогда еще он не жил за границей так долго, объяснял он. Малика истолковала эти замечания как предупреждения, что ему все надоело и он обдумывает перемену. От этой мысли ужас закрался в ее сердце, но она решила скрывать свои чувства от Текса.

Время от времени она ловила его на том, что он с глубоким недоумением всматривается в нее. Теперь, по настоянию Малики, они часто говорили по-английски. Она думала, что этот язык подходит ему больше, чем испанский: казалось, у него совершенно другой голос.

— Ты хочешь выйти замуж? В смысле — с бумагами?

— Да, если ты хочешь.

— А ты? — настаивал он.

— Конечно, я хочу, если хочешь ты.

Они поженились в доме протестантского священника, который заметил, отведя Текса в сторону, что не одобряет, когда невеста такая юная, как Малика.

— По моему опыту, — сказал он, — немногие из этих браков сохраняются навсегда.

Для Малики этот эпизод был из разряда той чепухи, которой так увлекаются назареи. И все же ей было ясно, что это предмет высочайшей важности для Текса. И действительно, после церемонии его характер, похоже, слегка изменился: теперь Текс стал более самонадеянным. Таким он ей нравился гораздо больше, и она пришла к выводу, что втайне он весьма благочестивый человек. Бумаги были явно требованием назарейской религии: теперь, заполучив их, он чувствовал себя увереннее.

Всего лишь через две недели после этого, Текс, выпив вина чуть больше обычного, объявил, что они едут домой. Малика выслушала известие с тягостным чувством. Ясно было, что он рад покинуть мир отелей и ресторанов, и она подозревала, что жизнь в его доме будет совсем другой и отнюдь не такой веселой.

Снова она не видела ничего из самолета, но на сей раз путешествие продолжалось так долго, что она начала беспокоиться. Текс дремал, и она несколько раз будила его и спрашивала:

— Где мы?

Дважды он весело отвечал:

— В воздухе.

На третий сказал:

— Где-то над океаном, видимо, — и украдкой поглядел на нее.

— Мы не двигаемся, — сказала она. — Стоим на месте. Самолет застрял.

Он только рассмеялся, но так, что Малика поняла: она совершила какую-то ошибку.

— Мне не нравится этот самолет, — сказала она.

— Поспи, — посоветовал ей Текс.

Она закрыла глаза и сидела тихо, чувствуя, что забралась слишком далеко — так далеко, что теперь оказалась нигде.

— Вне мира, — шепнула она себе по-арабски и поежилась.

Жизнь в Лос-Анджелесе убедила Малику, что она была права: она оставила позади все, что было постижимо, и оказалась в совершенно ином месте, законы которого понять невозможно. Они приехали из аэропорта на вершину горы, где стоял дом, скрытый в лесу. Текс рассказывал ей о нем, но она представляла нечто совсем другое, вроде Горы в Танжере, где стоят виллы, окруженные садами. Этот же дом был погребен среди деревьев — она не увидела его целиком, даже когда они подошли к двери.

— Посреди леса, — заметила она удивленно.

Дверь им открыл уродливый маленький филиппинец в белой куртке. Он низко поклонился и произнес короткую официальную речь, приветствуя Малику. Она поняла, что он говорит по-английски, но это был не тот английский, которому ее учили в Лозанне. Она сухо поблагодарила его.

Позднее она спросила Текса, о чем говорил человечек.

— Он говорил, что надеется, что ты будешь счастлива в своем новом доме, вот и все.

— Моем доме? Но это твой дом, не мой.

— Конечно, твой! Ты ведь моя жена, верно?

Малика кивнула. Она знала, как бы кто ни притворялся: когда мужчинам надоедают их жены, они выгоняют их и берут новых. Она любила Текса и верила ему, но не ожидала, что он будет непохож на других мужчин. Было ясно — когда придет время, он найдет предлог от нее избавиться. Важнее всего было оттянуть роковой момент, сделать так, чтобы он наступил как можно позже. Она снова кивнула и сказала с улыбкой:

— Мне нравится этот дом, Текс.

У комнат были неправильные стены, с неожиданными альковами и нишами, где стояли мягкие диваны, заваленные подушками. Исследуя дом, Малика с удовлетворением заметила, что окна забраны стальными решетками. Массивную входную дверь с тяжелыми засовами она уже видела.

Вечером, когда они сидели у камина, она услышала тявканье койотов.

— Шакалы, — прошептала Малика, прислушавшись. — Очень плохо.

Ей казалось непостижимым, как может придти в голову потратить деньги и построить такой милый дом в глухомани. Кроме того, она не могла понять, почему не срубили деревья, растущие так близко к дому. Она твердо решила никогда не выходить без сопровождения Текса и ни при каких обстоятельствах не оставаться в доме без него.

На следующее утро, когда Текс собрался поехать в город, Малика стала носиться из комнаты в комнаты, крича:

— Подожди! Я поеду с тобой.

— Тебе будет скучно, — сказал он. — Мне надо зайти в адвокатскую контору. Оставайся здесь с Сальвадором.

Она не могла сказать Тексу, что боится оставаться в доме; это было бы непростительным оскорблением.

— Нет, нет, я хочу посмотреть город, — сказала она.

Он поцеловал ее, и они отправились в город. Машина была больше той, что он накануне брал напрокат в аэропорту.

— Я всегда хочу быть с тобой, куда бы ты ни поехал, — призналась Малика, надеясь, что эти слова смогут убедить его раз и навсегда.

Несколько недель Малика наблюдала жизнь на улицах, но не смогла постичь ее логику. Люди постоянно куда-то шли и всегда спешили. Она прекрасно понимала, что все выглядят по-разному, и все же не могла определить, кто есть кто. В Марокко и в Европе всегда были люди, занятые каким-то делом, и те, кто за ними наблюдал. Всегда, не важно где был человек и чем занимался, рядом находились зеваки. У нее создалось впечатление, что в Америке все куда-то спешат и никто не сидит и не смотрит. Это раздражало. Она чувствовала себя далеко, очень далеко от всего знакомого. Автострады внушали ей ужас она не могла отделаться от мысли, что случилась какая-то неведомая катастрофа, и машины полны беженцев, спешащих оттуда. Она часто видела бесконечные ряды домиков, стоящих впритык, и сравнивала эти скромные жилища с домом на горе. В конце концов, ей пришло в голову, что, возможно, ей повезло, раз она живет так, как сейчас. Как-то раз, когда они ехали в город, она повернулась к Тексу:

— У тебя больше денег, чем у этих людей?

— Каких людей?

Она махнула рукой.

— Которые живут в этих домах.

— Меня чужие деньги не волнуют. Знаю только, что мне вечно своих не хватает.

Она смотрела на ряды жалких деревянных домов среди пыльного кустарника и не могла ему поверить.

— У тебя ведь больше денег, — заявила она. — Почему ты не хочешь это признать?

Это его рассмешило:

— Все, что у меня есть, я заработал сам. Когда мне исполнился двадцать один год, отец дал мне чек и сказал: «Ну вот. Посмотрим, что ты с этим сможешь сделать». За три года я заработал в четыре с половиной раза больше. «Ты это имел в виду, папа?» — спросил я его. «Я это имел в виду, сынок», — сказал он.

Малика задумалась и наконец сказала: