Саботажник - Олег Дивов

– Изменятся! – сказал капеллан твердо. – Я думал об этом сегодня.

– С точки зрения священнослужителя? – Воровский, полулежа в глубоком кресле, сверкнул хитрым глазом.

– Ну? – Капеллану почудился в этом вопросе какой-то подвох, он даже сел прямее.

– Вы сколько лет при воротничке? Пять с лишним? И раньше были набожны? – допрашивал Воровский.

– Набожен – это чересчур, но, в общем, да… Интересовался.

– Как вас занесло в священники, падре? То есть мотивы ваши мне известны, вы сами рассказывали. А чисто по жизни – как это произошло?

– Да если честно, родители все устроили, – усмехнулся Причер. – Когда меня по инвалидности списали. Я мог, конечно, на штабную работу пойти, но это был дохлый номер – характером не вышел, манеры неподходящие, да и вообще закалка не та. Короче, засел дома. Пенсию изничтожаю, и душу свою заодно. Пью, в общем.

– Пошел по-русски, – напомнил прапорщик.

– Да уж. Как вспомню, до сих пор стыдно. Ко мне иногда мама заезжала, старалась поддержать, а я каждый раз то в слезах, то в блевотине… Фу. Ну, мама не выдержала, рассказала отцу, как я загибаюсь. Тот пошел в отдел условно годного резерва, треснул кулаком по столу – что же вы, говорит, сволочи, делаете?! Мальчишка всего себя армии отдал, а вы, как только ему какая-то падла ногу откусила, – капитана в зубы и на пенсию? Хотите, чтобы он в двадцать семь лет спился и руки на себя наложил? Кстати, недалек был от истины. Я совсем вкус к жизни утратил. Поначалу Господа молил – подскажи что-нибудь, укрепи, помоги, – только без толку. Чересчур себя жалел, Господь таких обычно игнорирует. Чтобы получать свыше ответы, нужно грамотно ставить вопросы. «Милый Боженька, почему так херово жить без ноги и не отрастишь ли ты мне новую?!» – это, честно говоря, не вопрос, а розовые сопли атеиста.

– А как правильно? – мягко спросил Воровский.

– Хм… Сказал же Моисей: «Избери себе жизнь, чтобы жить».

– Это вопрос?

– Это ответ. Ну и, короче, в один прекрасный день приходит ко мне папуля. Заявляется ни свет ни заря, да ка-ак начнет костылем бутылки колошматить! Не признает расхлябанности в людях, одно слово – генерал. Спасибо, меня не отдубасил, вспомнил, наверное, что с инвалидами воевать нехорошо, и вообще – солдат ребенка не обидит. Бар разнес и ушел. Только я успел за пивом смотаться, гляжу – сообщение: вызов в штаб Службы поддержки. А там – опыт работы с личным составом? Ну, имеется… По общей психологии зачем курс прослушал? Так командиру полезно… Чем вообще занят? Бухаю… Назад в армию хочешь? Есть вакансия на ускоренных курсах полевого капеллана. Если святые отцы решат, что годен, шесть месяцев отучишься – и в строй. Я говорю – ребята, да какой из меня капеллан?! Мне в ответ: не придуривайся, священники, с которыми ты служил, подтверждают – нормальный падре хреновней занимается, десантника изображает. И особисты тебя рекомендуют крайне положительно. Вот, собственно, и вся история. Уф-ф… Знаете, Воровский, а вы умеете правильно слушать. Вовлеченно. Прямо исповедник. То-то я заливаюсь…

На слове «заливаюсь» глаза капеллана обратились к канистре – видимо, рефлекторно.

– Интересная у вас профессия, – задумчиво произнес Воровский. – Совмещающая элементы служения и власти. Очень похоже на литературу, если, конечно, относиться к ней серьезно. Допустим, падре, достанься вам это самое бессмертие – вы бы так и остались священником?

– Я был бы должен, – сказал Причер убежденно. – Вы не представляете, что начнется, если креатин действительно окажется эликсиром жизни. Бессмертие – такая адская вещь…

– Не очень укладывается в церковные догмы?

– Дело не в догмах вообще. Тут сложнее во сто крат. Не вредно ли физическое бессмертие душе – вот в чем проблема. Расскажу как-нибудь. Просто это долгий разговор, целая…

– Проповедь, а? Ну и закатите проповедь.

«Кто-то мне это уже говорил, – вспомнил Причер. – Только кто именно?»

– Чтобы люди знали вашу точку зрения, – продолжал Воровский. – А то чего вы мучаетесь в одиночку. Пусть у них тоже ежики под черепом побегают.

– Дельная мысль, – согласился капеллан. – Я подумаю.

– Адская штука, говорите? – Похоже, Воровский сейчас размышлял вслух. – И вправду, есть в бессмертии какая-то бесовщина. Повторяю, я не религиозен. Но чует мое сердце, что вечность рано или поздно убивает. В общем, на бессмертии я не настаиваю. Однако зачем мне подошла бы очень-очень долгая жизнь – предполагаю. Интересно вам?

– Давайте уж, – согласился Причер обреченно. – Хоть умного человека послушаю. Задолбали дураки – прости, Господи!

– Видите ли, падре, я довольно спокойно воспринимаю себя как писателя. И не в восторге от своих текстов. Каждый раз, просматривая вышедшую книгу, остаюсь недоволен. Это в общем-то нормально, потому что я вполне осознанно учусь писать. Учусь делать это как можно лучше. Но есть смутное подозрение, что жизни моей короткой не хватит, дабы научиться писать так хорошо, как мне хотелось бы. Достичь… Ну, не совершенства, это понятие слишком относительное. Но чего-то достичь. Увы, падре, я не гений. Они способны выстреливать поразительные тексты, опираясь на недостаточный опыт. А мне приходится всего добиваться годами. Техника-то оттачивается быстро, а вот то неуловимое, знаете, что отличает хорошую книгу от обычной… Чтоб оно было, нужно жить. Копить личный опыт, подглядывать за людьми, впитывать новые впечатления. У меня лежат проекты трехлетней, пятилетней давности. Лежат в черновиках, потому что я пока не могу с ними справиться. Задумки хорошие, а простейшего жизненного багажа не хватает. Не знаний, не наблюдений, а уже другого, совсем другого… Просто возраста. Тебе должно быть не тридцать, а сорок, чтобы ты мог справиться с такой-то задачей. Ты должен ощущать себя на сорок. Ничего проблемка, да? Поэтому я с определенной надеждой гляжу на креатин.

– А зачем это вам? – спросил Причер.

– Не понял. – Воровский сел прямо и взялся за канистру. – Между прочим, вы тоже умеете слушать, падре. Вот, блин, встретились два исповедника.

– Не без этого. Я хотел задать глупый вопрос – что вы получаете взамен? Кроме денег и известности, конечно.

– Да какие в фантастике деньги… – улыбнулся Воровский, разливая спирт. Улыбнулся немного устало, видимо, «исповедь» далась ему нелегко. – Так, на прокорм. Что же я получаю… Знаете, падре, бывают удивительные моменты.

Подходят люди и говорят: мы прочли вашу книгу и получили огромное удовольствие, спасибо большое. А ты думаешь – надо же, эта мышиная возня, которую мы называем жизнью, все-таки может иметь смысл. И оказывается, смысл моей жизни – глубинный, потаенный, который вдруг открылся мне через улыбки читателей, – в том, чтобы им, моим читателям, стало хорошо! Каким-то совершенно незнакомым людям я принес радость. А теперь гляжу в их счастливые лица и так этим счастьем наслаждаюсь – без спирта пьяный. Впрочем, спирт тоже не помешает… Держите.

Причер с благодарным кивком принял стакан, покрутил его в пальцах и сказал:

– Понимаете, я к многим тут приставал с этим вопросом про бессмертие. И вы, прапорщик, единственный пока что на Кляксе человек, которому я без сомнений дал бы эликсир жизни.

– Польщен. Но, честно говоря, очень хорошо, что распределять эликсир не в вашей компетенции.

– Вы редкая язва, прапорщик. Да, не в моей компетенции. Но может быть, в моей власти. Может быть.

– О-о, так у вас страхи? – спросил Воровский голосом Кронштейна. – Ночные кошмары? А в постель мочитесь?

Причер даже не рассмеялся – заржал.

– Na zdorovie, господин капитан!

– Na zdorovie, господин прапорщик!

И стало хорошо. Началась ерундовая добродушная болтовня «за жизнь», байки и анекдоты. Потом в кабинете появился третий, правда, не Кронштейн, а какой-то дежурный по пирсу, а может, по кранцу, или что там еще у флотских бывает на берегу. Дежурный сказал, что ребята пока задерживаются, а девчонки наводят марафет и скоро будут здесь. Посетовал, что сам на посту, и с удовольствием помог собравшимся употребить очередную порцию спирта, после которой хорошо стало вообще. Совершенно. Вплоть до момента, пока разомлевший и утративший бдительность Воровский не спросил:

– И чего вы, падре, так вцепились в этот сраный креатин?

Капеллан пару секунд глупо моргал – вспоминал, наверное, что такое креатин и с чем его едят, – и вдруг побагровел.

– Да не я в него – он в меня вцепился! – заорал Причер, потрясая кулачищами. – Ко мне все лезут с этим вонючим креатином и долбаным бессмертием! Хотят вечности и боятся ее! А что б вы думали – вечность, мать-перемать! Не говно крокодилье! Вот и лезут – думают, утешу! Да хрен! Не утешения им надо, а п…дюлей!.. Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство?! Вся голова в язвах, и все сердце исчахло!.. Чье сердце? Мое! Ну не могу я, Воровский, понимаете, не могу в одиночку на себе такую ношу тащить! Помогите хоть кто-нибудь!