Последний дракон в Паутине - Ирина Бондарь

— Извините, пожалуйста, — улыбнулась ему. — Вы меня тоже напугали.

Спрятала катану в ножны. С таким человеком не придется драться. Аура чистая, спокойная, никаких признаков злобы. Лишь темная полоса печали пронзает наискось красивый яркий рисунок. Видно, горе у человека. Да и кто бы торчал в одиночестве в поле, когда, судя по всему, время уборки еще не пришло.

— Вы откуда и куда, милая барышня? — он отряхнул одежду, аккуратно свернул лежащий на земле платок и нехитрые обереги. Наверное, произносил молитву матери-земле, когда я об него споткнулась.

— Я иду в столицу, в Айнору, там у меня дела. Спешила затемно добраться до какого-нибудь населенного пункта, чтобы переночевать не под деревом, — ответила честно, а подробности и так ни к чему. Улыбнулась. Хороший человек передо мной, располагающий.

— Могу проводить вас до нашей деревни, я как раз оттуда, — он махнул рукой, — и, если пожелаете, останетесь у меня. Мы с женой живем не сильно богато, но накормить и дать кров над головой усталому путнику всегда сможем.

О! Чуть не бросилась обнимать доброго дяденьку.

— Вы несказанно добры! Это как раз то, что нужно! Если я вас не стесню.

По дороге в деревню мы познакомились. Мужчину звали Тихон, он был местным кузнецом. Дома его ждали жена, трехлетняя дочь, сынишка девяти лет и семнадцатилетняя племянница, дочка покойного старшего брата и его супруги, погибших позапрошлой зимой на заснеженном тракте. При упоминании о девочке голос Тихона слегка дрогнул. Я решила не спрашивать ни о чем, пока мы не попадем в дом, после чего я, возможно, пойму, что случилось.

Поля и деревья остались позади, сменившись постепенно утоптанной дорогой. Мы с Тихоном вошли в ворота его деревни. Мужчина перекинулся несколькими словами с привратником, и свернул на одну из широких улочек. Я с любопытством оглядывалась по сторонам. Низкие деревянные дома с яркими ставнями на окнах кое-где разбавлялись каменными строениями. В каждом дворе были свой сарай, огород, слышались блеяние и квохтанье разнокалиберной живности, создававшие неповторимую атмосферу, присущую небольшим поселениям.

Дом Тихона тоже был каменным, одноэтажным. К нему, насколько я рассмотрела, примыкала кузница. На пороге стояла кроха в голубом платьице и с любопытством глядела на нас. При виде дочери, такой же огненноволосой, как и отец, лицо Тихона снова осветила улыбка.

— Даюшка, здравствуй! — Мужчина подхватил кроху на руки, расцеловал в пухлые щечки и покружил. — Папку ждешь?

— Неть, — ответило рыжее чудо, радостно хихикая в сильных руках.

— А кого? — спросила я, мне тоже было любопытно. А еще уютно и радостно внутри. Счастье, которым лучились эти двое, было так ощутимо, что можно было потрогать руками.

— Неть, — повторила девочка, хитренько щуря голубые глазки.

— Дайна, ты с кем там разговариваешь? — на пороге появилась румяная темноволосая женщина с закатанными высоко рукавами и в переднике. Руки были перепачканы в муке, на щеке тоже след от муки.

— Это мы, — Тихон с дочкой на руках поцеловал жену, нежно отерев ладонью ее измазанную щеку. — Пироги печешь?

— Да, — глаза пары были наполнены такой любовью, что мне стало неудобно: появилось эдакое растрепанное нечто и нарушило идиллию.

— Тарина, у нас сегодня гостья, — Тихон показал на меня, я кивнула и улыбнулась. — Аррлея путешествует в Айнору, некрасиво заставлять человека искать ночлег так поздно.

— Конечно, — женщина забрала притихшую дочку с мужниных рук и приглашающее взмахнула рукой в сторону открытой двери. — Проходите, милая, вы, видно, устали с дороги?

Я в очередной раз подивилась их гостеприимству. Незнакомого человека в своем доме редко когда принимали настолько радушно.

Я умылась в бочке с водой на заднем дворе, пока никто не видел привела магией в порядок волосы, и уселась ужинать с семьей. Все оказались рыжими: и маленькая Дайна, и сын хозяев Милен, и бледненькая болезненная Фиана — племянница Тихона. Атмосфера за столом витала семейная, дружелюбная, но чуть портили впечатление печальные взгляды, изредка бросаемые Тариной и ее мужем на племянницу. Девушка была тоненькой и изящной, с тяжелой золотистой косой до пояса. Под серыми глазами залегли глубокие тени, в сочетании с молочно белой кожей создававшие ощущение фарфоровой хрупкости и надломленности.

Я объелась домашними пирогами до отвала. Пожелав спокойной ночи гостье, хозяева разошлись по разным комнатам, что немало удивило меня. Тихон со спящей Даюшкой и Миленом ушли в хозяйскую спальню, Тарина с Фианой скрылись в детской, смежной с кухней, где мое уставшее тельце уже возлежало на теплой печи. С мыслью о том, что все это в крайней степени непонятно, я провалилась в сон.

Всю ночь я прометалась в бреду. Восстановление магического резерва требует очень много сил, но мне чудились крики и приглушенные стоны, полные мучений, нечеловеческих страданий. Чувствовала, как холодный пот струйками стекает по моему лицу, но не могла вырваться из липких объятий кошмаров. И уже с рассветом, когда в кухне послышались осторожные тяжелые шаги Тихона, я, наконец, справилась с собой и резко села на своей постели. Хозяин замер, не донеся ко рту глиняную кружку с водой. От вчерашнего счастливого мужчины, который кружил в объятиях дочь, целовал жену, ласково гладил по голове сына и племянницу, осталась бледная копия. В потемневших глазах стояли слезы.

Резким движением откинув одеяло, я, как и была в ночной рубашке, решительно двинулась в детскую, отпихнув по пути Тихона. Открылась дверь, открывая моему взгляду душераздирающую картину. У постели Фианы сидела заплаканная хозяйка, прикладывавшая в момент моего вторжения ко лбу девочки мокрый компресс. Сама же девушка стонала и извивалась на кровати, как будто ее трясли незримые руки. Под моим изумленным взглядом она вдруг изогнулась неестественной дугой, касаясь кровати лишь головой и ногами, затем бессильно упала на простыни. И тут я догадалась перейти на магическое зрение, чуть не вывалившись из комнаты от того, что происходило передо мной.

Над тоненьким телом девочки нависла темная тень, очертаниями напоминавшая женскую фигуру. Тень крепко держала Фиану за голову призрачными руками. Я зарычала. Тварь, которая пила жизнь из девочки, называлась ханошши. Дух женщины, покончившей с собой из-за предательства любимого человека. Прицеплялась к жертве и, обычно, выпивала за неделю ее жизненные соки. Теперь все стало ясно: и болезненный вид Фианы, и темные полосы в ауре Тихона, и измученное лицо его жены, уставшей от ночных дежурств у постели больной племянницы.