След лисицы (СИ) - Красовская Марианна

— Да, видела.

— Наран-гуай прибыл? Копию договора мне передал?

Лисяна вздрогнула, как от удара. В глазах плеснулся страх.

— Откуда знаешь? Донесли уже?

— Нет. Я его и ждал.

— Зачем, почему?!

— Если кто и сможет убедить Яромира союз военный заключить, то только он. Слава о Наране по всем народам идет, кого угодно этот кох уболтать может. Не иначе, как магия.

Вздохнула нервно, не замечая, как внимательно на нее смотрит Матвей. А тот только улыбнулся грустно. Девочка его, порой такая умная, такая сильная, так ничего и не поняла. Жаль. Он-то надеялся…

— Копию князь мне дал, сказал тебе лично в руки отдать, и чтобы ты замечания свои сказал. Прочитать тебе?

— Не надо, я его наизусть помню. Мы вместе с Ольгом Бурым его писали. Почти год выглаживали. Я потом сам погляжу, утром. Со свежей головой. Это тело у меня немощно, а дух бодр.

Боярыня прикрыла глаза, подумав про себя, что с княжеского поста Вольского убрали, а он так с этим и не смирился. Норовил под себя власть загребать, вопросы какие-то решать, союзы заключать. Для пользы народа своего, конечно, но с каким нетерпением некоторые члены совета ждут его смерти!

Терпеливо накормив мужа, поправив подушки и рассказав новости, Лисяна ушла к себе, зябко растирая плечи. Несмотря на то, что в их доме давно уже не экономили дрова, она мерзла, особенно по вечерам.

Комнаты ее были под самой деревянной крышей, небольшие и с невысокими потолками, чтобы лучше сохранялось тепло. Красивые — она сама их обстановкой занималась. Завесила стены шелковыми тканями, на полу — ковры угурские, баранья шкура. Подушки цветные, низенький круглый столик с глиняным кумганом (*кувшином для умывания с узким горлышком) на нем. Широкое ложе застелено лоскутным одеялом. Вдоль одной из стен – сундуки, накрытые узорчатым покрывалом.На них можно сидеть и даже спать.

Сейчас на покрывале развалилась толстая пушистая кошка.

— Так, Мурка, ленивая ты скотина, придется тебе подвинуться, — сурово заявила Лисяна. Но кошку взяла ласково и аккуратно перенесла ее на кровать. — И не мурчи на меня. Так надо.

Приподняла покрывало, откинула крышку сундука, достала оттуда пузатую бутыль с притертой пробкой и небольшой золотой, украшенный каменьями кубок. Налила из бутылки в кубок рубиновую жидкость. Принюхалась, вздохнула и залпом опрокинула в себя.

Знакомое тепло прокатилось по горлу, согревая, успокаивая. Боярыня снова тяжко вздохнула, убрала вишневую настойку обратно в сундук, поправила покрывало и медленно, словно старуха, принялась раздеваться. Ей всего лишь тридцать два года, а порою кажется, что не меньше сотни. Так же ворчит по-старушечьи, копируя во многом Матвея Всеславовича, устает от шумных сборищ и глупых пиров, с трудом засыпает, часто вовсе ворочаясь до рассвета. Настойка хоть помогает уснуть, без нее было бы совсем плохо. Хотя пора с этим завязывать, этак Лисяна совсем сопьется! Как же она устала быть сильной и смелой! Хочется… спрятаться в чьих-то руках. И позволить себе, наконец-то, заплакать.

Лисяна забралась под тяжелое одеяло, вздыхая и размышляя над сегодняшней встречей. Так странно было снова увидеть Нарана! Словно луч теплого солнца, словно порыв степного ветра он привез с собой. Такой родной, такой чужой… Представила вдруг, как он ее обнимал когда-то, вспомнила, как он ей в любви признавался много лет назад. И пусть, что не любила, но такие слова ни одна женщина не забудет! Солнцем ее называл, дождем… За руку держал так трепетно и нежно, у ног ее сидел…

С мыслями о нем женщина и уснула под мерное тарахтение кошки.

И проснулась — тоже с мыслями о нем. Что ей снилось, не помнила, только подушка была влажная от слез.

— Ну ты дрыхнуть, мать, — одеяло с Лисяны содрали совершенно бесцеремонно. — Почти полдень! И это ты меня на утренний чай пригласила? Поздновато же ты завтракать изволишь, моя ленивая подруженька!

— Ерофеевна, — простонала Лисяна, закрывая лицо подушкой. — Какого лешего?

— А вот это я должна у тебя, Матвеевна, спрашивать, какого лешего? Или… водяного? Или… кто у вас там в степи водится, а?

— Шулмусы, — старательно припомнила Лисяна степных демонов.

— Вот! Какого шулмуса ты все еще в постели? И какого шулмуса твой Ингвар так похож на рыжего посла кохтэ, я тебя спрашиваю?

24. Путешественник

Наран всегда отличался неуемным любопытством и острой любовью к жизни. Спутники его после устроенного князем пира, закончившегося только под утро, еще спали, а сам он как обычно вскочил на рассвете. Глупо было тратить такой прекрасный день на всякие пустяки вроде сна и расхаживания по палатам.

Впрочем, назвать день прекрасным он поторопился. Это в степи постоянно светит солнце, даже зимой. А здесь, в Лисгороде, небо затянуто низкими свинцовыми тучами. Нет дождя, нет снега, просто — нелепые и бессмысленные серые облака.

Наран качнул головой, тихо улыбнулся и, очень быстро одевшись, выскользнул из княжеского дома. Ему хотелось побродить по Лисгороду в одиночестве. К кохтэ здесь относились благосклонно, впрочем, он отличался от своих соплеменников и ростом, и мастью. Только характерный узкий разрез глаз выдавал в нем уроженца южных степей.

Даже выбранный наряд никак не мог сказать, какого он рода или сословия. Теплый бархатный кафтан на меху спускался почти до земли, расшитая рубаха с поясом доходила до колен, шерстяные штаны были заправлены в высокие кожаные сапоги. На голове – шапка, отороченная мехом кусарок. Оружие брать не стал, только длинный кинжал на поясе и нож в сапоге. Нечего народ смущать луком за спиною.

В своих странствиях Наран предпочитал одеваться согласно обычаям того места, где он был в гостях. В Дарханае ходил полуголый, в штанах широких, жилетке и тапках без задника, лишь на пиры одеваясь в шелка и драгоценности, среди угуров – в традиционных их халатах.

Сейчас он был похож на обычного горожанина среднего достатка – купеческого сына, а может, заезжего мореплавателя. Он чувствовал себя вполне свободно: бродил по улицам, разглядывая дома, удивляясь вывескам и еще — количеству рыжеволосых людей вокруг. И в самом деле — лисье царство! Купил горячую еще булку на углу, приценился к оружию в маленькой лавчонке и, наконец, вышел к рынку. Здесь было куда тише, чем он ожидал. Лениво переругивались торговцы рыбой, негромко беседовали мясник и торговец прошлогодними мятыми яблоками, сонно бранились дородные тетки с корзинами. Забавно: у кохтэ в базарный день невозможно было расслышать собеседника, идущего в двух шагах, а тут все очень пристойно. Замороженные все какие-то.

Невольно прислушался к болтовне баб и замер удивленно.

— Я тебе говорю, помрет Вольский со дня на день. Недолго ему осталось. Змея эта степная его со свету сводит, кровушку его пьет!

— Ну полно, боярыня Вольская за мужем своим ходит, как за отцом родным! Челядь говорит, сама кормит, сама моет.

— Вот! Травит его, как есть травит! Где это видано, чтобы девка молодая в самом соку о старике пеклась! Помрет Матвей Всеславович, и останется она богатеханька!

— Ой ли, у Всеславовича еще двое сынов и и дочери имеются! Много ли жене останется?

— Так она не просто жена ему, а еще сына родила. Вот и гребет все под себя. Вспомни, что третьего дня на базаре творила? Ведь Мраковне всю торговлю сгубила! Мало Матвеевне лавки с заморским товаром, еще и меха себе забрала! Гляди, пустит всех купцов по миру! А Мраковна-то вдова…

— Твоя правда, нехорошо вышло. Богатеет с каждым днем Матвеевна, а все ей мало, все мало. Того и гляди, потом рыбу начнет ловить или еще что удумает!

Наран хмыкнул, качая головой. Надо же, Листян какая умница! Не ожидал он от такой легкомысленной девчонки деловой хватки. Богатейка, значит? Как интересно! Торговка заморскими товарами?

Бабы между тем начали обсуждать какую-то Ерофеевну, что в хлеб какие-то травки добавляет да пряники горькие печет, и степняк пошел дальше. У обувщика купил несколько пар детских ботиночек из козлиной кожи, красивых, мягких, наверное, удобных. В лавке с мехами выбрал разных искусно выделанных шкурок и женскую шапку: Дженне понравится, наверное. Для Баяра разыскал кинжал в украшенных каменьями ножнах.