Перелом - Дик Фрэнсис

«После твоей болезни...»

Алессандро признался, что никогда не расспрашивал отца. Задавать ему вопросы на эту тему было невозможно.

Я подумал, что болезненное отношение к Алессандро, единственному ребенку, объяснялось тем, что у Энсо не могло больше быть детей, а так как Энсо был преступником, то есть человеком ненормальным, его любовь к сыну приняла уродливую форму.

Когда успехи Алессандро нельзя было больше назвать случайными, Этти довольно резко изменила отношение к нему, а о Маргарет и говорить не приходилось. В течение четырех дней мы работали в мирной обстановке, что при первом знакомстве с молодым Ривера казалось таким же нереальным, как снег в Сингапуре.

Но это продолжалось только четыре дня. Затем Алессандро явился утром и, глядя на меня чуть ли не со страхом, сказал, что его отец прибывает в Англию. Прилетает сегодня днем. В голосе его не слышалось радости.

Глава 13

Энсо остановился в «Форбэри Инн», и уже на следующий день после его приезда в поведении Алессандро произошла явная перемена. Он отказался поехать в Эпсом на моей машине: его отвезет Карло.

— Ну, конечно, — спокойно ответил я, и мне показалось, что Алессандро хочет как-то объяснить свое поведение... извиниться, в конце концов, но преданность отцу сильно ему мешает. Я печально улыбнулся и добавил:

— Если когда-нибудь надумаете, можете опять поехать со мной.

Что-то мелькнуло в его черных глазах, но он быстро отвернулся и, не отвечая, направился к «Мерседесу», а когда мы прибыли в Эпсом, я увидел, что вместе с ним из машины вылезает Энсо.

Энсо поджидал меня у весовой: безобидный толстяк невысокого роста, наслаждающийся апрельским солнышком. Без пистолета с глушителем. Без гангстеров в резиновых масках. Без веревок, стягивавших мне руки, и шприца с промазином. И тем не менее у меня по спине пробежали мурашки.

Энсо держал в руке мое письмо, и враждебный взгляд, который он бросил на меня из-под набрякших век, превзошел бы любой взгляд из богатой коллекции Алессандро.

— Ты нарушил мои инструкции, — сказал он голосом, от которого и не такие смельчаки, как я, бежали куда глаза глядят. — Я сказал тебе, что Алессандро должен заменить Томми Хойлэйка. Я вижу, что этого не произошло. Ты даешь моему сыну какие-то крохи. Ты это исправишь.

— Алессандро, — ответил я, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение, — предоставлялось значительно больше возможностей, чем обычным ученикам за первые шесть месяцев.

Глаза Энсо сверкнули подобно прожектору в тысячу киловатт.

— Ты не будешь разговаривать со мной в таком тоне. Ты сделаешь то, что я тебе говорю. Ты понял? Я не потерплю постоянного нарушения моих инструкций.

Я задумался. В ту ночь, когда меня похитили, он разговаривал очень расчетливо и хладнокровно, но сейчас, казалось, его пожирал какой-то внутренний огонь. От этого Энсо не становился менее опасным. Скорее наоборот.

— Сегодня днем Алессандро участвует в скачках с препятствиями на очень хорошей лошади.

— Он говорит, эти скачки не важны. Он говорит, что важно выиграть большой приз Метрополии. Он должен участвовать в этих скачках.

— Он вам сам сказал? — с любопытством спросил я, потому что на эти скачки мы заявили Движение, и даже Томми Хойлэйк не слишком радовался предстоящему событию.

— Конечно, — очень уверенно заявил Энсо, но я ему не поверил. Видимо, он просто вынудил Алессандро сделать подобное заявление.

— Боюсь, не удастся уговорить владельца, — ответил я, стараясь, чтобы сожаление в моем голосе прозвучало как можно искреннее. — Он настаивает на Томми Хойлэйке. Он непреклонен.

Энсо запыхтел, но отказался бороться за проигранное дело.

— В будущем ты приложишь больше стараний, — произнес он. — Сегодня я тебя прощаю. Но не может быть никаких сомнений, даже тени сомнения, что Алессандро будет участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней. На этой твоей лошади. Архангеле. На следующей неделе он сядет на Архангела. Ты меня понял? На Архангела.

Я ничего не ответил. Посадить Алессандро на Архангела было сейчас так же невозможно, как и раньше, даже если бы я этого захотел. А я не хотел. Банкир никогда не согласится заменить Томми Хойлэйка учеником с пятинедельным стажем, тем более на единственном фаворите в дерби, которого он приобрел первый раз в жизни. И ради благополучия моего отца я просто обязан был найти для Архангела самого хорошего жокея. Энсо принял мое продолжительное молчание за знак согласия, выразил на лице удовлетворение и повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен.

Алессандро провел скачки просто отвратительно. Он знал, что перед ним та же дистанция, что в дерби, и понимал, что я даю ему возможность попрактиковаться перед большими скачками учеников, которые должны были состояться через два дня. Но он безнадежно все перепутал, плохо вошел в поворот, не сумел сохранить равновесия до и после прыжка через препятствие и, соответственно, не смог до конца использовать скоростные данные лошади.

Спешившись, Алессандро быстро отвернулся, чтобы не встретиться со мной взглядом.

А когда Томми Хойлэйк выиграл большой приз Метрополии (причем Движение выглядел после этого таким же изумленным, как я сам), Алессандро куда-то исчез на весь день.

На этой неделе он участвовал еще в четырех скачках, и ни в одной из них себя не проявил. Алессандро отдал победу на скачках учеников в Эпсоме по собственной глупости, не правильно рассчитав время и оказавшись последним за полмили до финиша. Сделав резвый бросок слишком поздно, он проиграл расстояние в полголовы скакуну, занявшему третье место, хотя преодолел последний этап быстрее всех.

В Сандауне в субботу днем два владельца заявили мне, что лошади их слишком дорого стоят и они не согласны с моим мнением об Алессандро как хорошем наезднике. Они упомянули моего отца, который сразу разобрался бы что к чему, и потребовали другого жокея.

Я передал их слова Алессандро, послав за ним в раздевалку и проведя весь разговор в весовой. Мне просто не представлялось возможности поговорить с ним в ином месте. По утрам к нему было не подступиться, вечером он уходил сразу же после проездки, а на скачках его с двух сторон, подобно конвойным, сопровождали Энсо и Карло.

Алессандро слушал меня с выражением отчаяния на лице и даже не сделал попытки оправдаться, прекрасно понимая, что скакал из рук вон плохо. Но когда я высказал ему все, что думал, он задал один-единственный вопрос:

— Можно мне участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней на Архангеле?

— Нет, — ответил я.

— Пожалуйста, — настойчиво сказал он. — Пожалуйста, скажите, что можно. Я прошу вас. — Я покачал головой. — Вы не понимаете. — В голосе его звучала мольба, но я не мог и не хотел пойти ему навстречу.

— Если ваш отец действительно выполнит любую вашу просьбу, — медленно произнес я, — попросите его вернуться в Швейцарию и оставить вас в покое.

Теперь уже Алессандро покачал головой.

— Пожалуйста, — вновь повторил он, понимая, что я не соглашусь. — Я должен... участвовать в скачках на Архангеле. Мой отец уверен, что вы мне разрешите, хотя я говорил ему, что нет... Я так боюсь, что он уничтожит конюшни... и тогда я никогда больше не смогу стать жокеем... а мне не вынести... — Он умолк, захлебнувшись словами.

— Скажите ему, — очень спокойно предложил я, — что, если он причинит вред Роули Лодж, вы возненавидите его на всю жизнь.

Он онемело посмотрел на меня.

— Мне кажется, я так и сделаю, — сказал он.

— В таком случае поторопитесь, пока он не выполнил своей угрозы.

— Я... — Алессандро сглотнул. — Я попытаюсь.

Алессандро не явился на проездку следующим утром — первый раз с того времени, как упал с Движения и ударился головой. Этти заметила, что пора бы дать шанс другим ученикам, и рассказала, что неприязнь к Алессандро вернулась к ним с удвоенной силой.

Я согласился с Этти во имя спокойствия и отправился с очередным воскресным визитом в больницу.

Мой отец мужественно переносил наши удачи и утешался редкими поражениями. Однако он наверняка хотел, чтобы Архангел выиграл приз. Отец рассказал мне о своих долгих телефонных разговорах с Томми Хойлэйком и об инструкциях, которые ему дал.

Он сообщил мне, что его помощник начал подавать признаки жизни, хотя врачи предполагают у него полное нарушение мозговой деятельности, так что отец подумывает о замене.

Нога у отца наконец-то стала срастаться как полагается. Он надеется попасть домой к скачкам в дерби, и после этого я вряд ли ему понадоблюсь.

День, проведенный с Джилли, был для меня, как всегда, оазисом среди пустыни.

Почти все газеты поместили статьи о предстоящих скачках на приз в две тысячи гиней, где оценивали шансы Архангела на победу. Пресса в один голос утверждала, что хладнокровие, которое Томми Хойлэйк проявляет на скачках, — залог успеха.