Мальчики Берджессы - Элизабет Страут

– Это она-то нормальная?

– Ну, нормальная для Коннектикута.

– То есть в Коннектикуте это нормально – ходить в белых мокасинах?

– Они бежевые.

В следующем году Джим с Хелен переехали в Мэн, и Барбара к ней привыкла. Они поселились в часе езды от Портленда, так что все было не так уж плохо. Джим работал помощником генерального прокурора штата по уголовным делам. Он быстро приобрел репутацию человека жесткого и порядочного и прекрасно умел общаться с журналистами. Родным он прямо заявлял, что намерен податься в политику. Баллотироваться в законодательное собрание штата, занять пост генерального прокурора, потом стать губернатором. Все считали, что ему это по силам.

Прошло три года, и Барбара захворала. Болезнь сделала ее сентиментальной. Она говорила Сьюзан: «Ты всегда была мне хорошей дочерью. Вы все у меня хорошие дети». Сьюзан тихо плакала неделями напролет. Джим заходил в палату и выходил, не поднимая глаз. Боб был совершенно ошарашен, и лицо у него часто делалось как у маленького ребенка. От этих воспоминаний Пэм пришлось достать платок. И самое поразительное: через месяц после смерти Барбары Джим с Хелен и новорожденным ребенком переехали в роскошный дом в Западном Хартфорде. Джим заявил Бобу, что ноги его больше не будет в Мэне.

– Спасибо. – Пэм заметила, что кореянка выжидающе смотрит на нее, протягивая салфетку. – Большое спасибо.

Быстро кивнув, кореянка проложила кусок салфетки между пальцами Пэм, чтобы не смазался лак.

В Парк-Слоуп с деревьев нападало так много листьев, что дети играли в шуршащих кучах, хватали целые охапки и подбрасывали в воздух. Матери наблюдали за ними с бесконечным терпением. А вот Хелен Бёрджесс все раздражало. Она нервничала, когда люди на улице вдруг останавливались или шли не пойми как и ей из-за них приходилось нарушать ритм собственного шага. Сама от себя не ожидая, она сердито вздыхала, если очередь в банке была слишком длинной, и говорила соседям: «Ну почему у них работает так мало операционистов?» В супермаркете она стояла в очереди в экспресс-кассу, считала покупки в тележке впереди стоявшего человека и еле сдерживалась, чтобы не сказать: «У вас четырнадцать товаров, а тут написано до десяти!» Ей самой не нравилось быть такой нервной, Хелен всегда думала, что она выше подобных мелочей. Стараясь понять, когда же она стала раздражительной, Хелен вспомнила: в день, когда они вернулись с Сент-Китса, она разбирала вещи в одиночестве, вдруг схватила черную балетку и швырнула ее через всю комнату. «Чтоб вас!» – воскликнула она, взяла белую льняную блузу и едва не разорвала пополам. Хелен села на кровать и заплакала, потому что совсем не хотела быть человеком, который швыряется туфлями и кого-то за глаза ругает. Она считала, что злиться вообще недостойно, и учила детей не держать ни на кого зла и не ложиться спать не помирившись. Она почти не замечала, что Джим то и дело бывает зол, отчасти потому, что его гнев редко был направлен на нее, отчасти потому, что это была ее задача – успокоить мужа, и она справлялась весьма успешно. Но приступ гнева тогда, в отеле, выбил ее из равновесия. Хелен вдруг осознала, на кого именно ругалась, разбирая чемодан, – на Сьюзан и на ее чокнутого сына. И еще на Бобби. Они украли у нее отпуск. Они украли у нее время близости с мужем. Момент, когда Джим показался ей таким отталкивающим, никак не хотел стираться из памяти. И в то же время Хелен боялась, что и она в его глазах выглядит непривлекательно. Эти мысли ее удручали. Она чувствовала себя старой. И сварливой. Это было несправедливо, потому что на самом деле она не такая! В глубине души Хелен понимала, что счастливый брак возможен только тогда, когда пара счастлива в постели. Это как будто маленький секрет, который знают лишь двое. И хотя она никогда бы в этом не призналась, прочитанное в той книге – про домработницу, которая находила всякие зажимы для сосков и прочие подобные вещи, – не давало ей покоя. Им с Джимом всегда хватало друг друга, они не нуждались ни в каких приспособлениях. По крайней мере, Хелен раньше так думала. Но кто знает, как принято у других людей? Много лет назад, еще в Западном Хартфорде, она водила своих девочек в детский сад, и туда же приводил дочек один мужчина. Иногда он поглядывал на Хелен, и взгляд у него был такой мрачный, жесткий… Они не перемолвились ни единым словом, но Хелен чувствовала: он видит в ней трясину животной сексуальности. Хелен подозревала, что эта трясина есть где-то у нее внутри, и никогда к ней не приближалась – иначе она не была бы Хелен. Теперь же у нее порой закрадывались мысли, что уже слишком поздно и эту свою сторону она так и не узнает. Мысли, конечно, очень глупые, потому что она никогда бы не променяла свою жизнь ни на какую другую. Но ее всерьез беспокоило то, как на острове Джим отдалился от нее и часами играл в гольф или пропадал в спортзале. А теперь она дома, сидит на краю пустого гнезда, и никого это вообще не волнует.

Самое удивительное, что ее обида на Бёрджесcов никак не проходила. Шли дни, Хелен отправила детям подарки, купленные в отпуске, – футболку и кепку сыну в Аризону с наказанием кепку обязательно носить, он ведь не привык к такому солнцу; свитер – Эмили, в Чикаго; пару серег – Марго, в Мичиган. Она оплатила накопившиеся счета, разобрала зимние вещи, убранные на лето. И пока она занималась всеми этими делами, злость на Бёрджессов то и дело вспыхивала с новой силой. «Вы меня обокрали, – думала она. – Обокрали!»

Однажды вечером Джим сообщил ей, что его могут попросить выступить на демонстрации в Ширли-Фоллз.

– Господи! – воскликнула Хелен. – Ну и какая будет польза от твоего выступления?

– Что значит – какая польза? Вопрос в том, захочу ли я выступать. Вполне очевидно, что если я все-таки решу выступить, от этого будет польза.

Джим ел грейпфрут, не положив на колени салфетку, и Хелен видела, что ее слова его задели.

– Спасибо, Ана, – сказала Хелен, когда домработница поставила на стол бараньи отбивные. – На сегодня вы можете быть свободны. Вас не затруднит убавить свет, когда будете выходить?

Невысокая симпатичная Ана кивнула, провела пальцем по панели управления, приглушая свет, и вышла из комнаты.

– Я впервые слышу об этой безумной идее, – произнесла Хелен. – Мне интересно, кто ее подал и почему ты не счел нужным поставить меня в известность.

– Я сам только сегодня узнал. Понятия не имею, чья это идея. Она просто возникла.

– Идеи просто так не возникают.

– Возникают. Чарли говорит, мое имя в Ширли-Фоллз на слуху. В хорошем