Новые мелодии печальных оркестров - Фрэнсис Фицджеральд

— Ничего особенного — пока, — вялым тоном промолвил доктор. — На все требуется время, миссис Хемпл.

Произнесенные сухо и монотонно, эти слова не показались обидными, и все же Луэлла чувствовала, что гость зашел слишком далеко. Она встала.

— Такого рода люди, как вы, встречались мне раньше, — сказала она холодно. — По какой-то непонятной причине вы, похоже, вообразили себя «старинным другом семейства». Но я не завязываю дружбу так скоро и не давала вам права на подобную… — Она хотела сказать «развязность», но что-то ее удержало. — Подобную фамильярность.

Когда за доктором закрылась дверь, Луэлла пошла в кухню узнать, поняла ли прислуга, что нужно приготовить три разных обеда: для Чарльза, для ребенка и для нее самой. Трудно обходиться одной прислугой в доме, когда дела так запутаны. Нужно бы позвонить в другое агентство по найму — у этих, похоже, уже кончается терпение.

К своему удивлению, она застала кухарку сидящей за кухонным столом в пальто и шляпе и читающей газету.

— Что такое? — Луэлла пыталась вспомнить фамилию. — В чем дело, миссис…

— Меня зовут миссис Дански.

— В чем дело?

— Боюсь, я не смогу вам угодить. Я самая обычная кухарка, готовить для больных не обучена.

— Но я на вас рассчитывала.

— Мне очень жаль. — Миссис Дански упрямо помотала головой. — Мне нужно о собственном здоровье думать. Когда я устраивалась, они не сказали, что это за работа. А когда вы велели прибраться в комнате вашего мужа, я поняла: мне это не по силам.

— Не нужно нигде прибираться, — в отчаянии проговорила Луэлла. — Будьте добры остаться до завтра, а там я найму кого-нибудь еще.

Миссис Дански вежливо улыбнулась.

— У меня тоже дети есть, мне о них нужно думать.

Луэлла уже собиралась предложить ей больше денег, но не выдержала и сорвалась:

— Ну и эгоизм, в жизни ничего подобного не слышала! Бросить меня в такое трудное время! Дура старая!

— Извольте заплатить мне за отработанное время, и я пошла, — хладнокровно отозвалась миссис Дански.

— Ни цента не получите, если не останетесь!

Луэлла тут же раскаялась в своих словах, но гордость не позволяла взять их обратно.

— Извольте мне заплатить!

— Ступайте прочь!

— Уйду, когда получу свои деньги, — возмутилась миссис Дански. — Мне о собственных детях нужно думать.

Луэлла набрала в грудь воздуха и шагнула вперед. Испуганная ее яростью, миссис Дански, что-то бормоча себе под нос, метнулась за дверь.

Луэлла сняла телефонную трубку, вызвала агентство и объяснила, что прислуга ушла.

— Не могли бы вы прислать мне кого-нибудь прямо сейчас? У меня больны и муж, и ребенок…

— Простите, миссис Хемпл. В конторе уже никого нет. Пятый час.

Луэлла немного попрепиралась. Наконец ей было обещано, что агент позвонит знакомой женщине, работавшей на подменах. Ничего лучшего до завтра они придумать не могли.

Она обзвонила еще несколько агентств, но было похоже, что индустрия обслуживания на сегодняшний день прекратила свою деятельность. Дав Чарльзу лекарство, Луэлла на цыпочках вошла в детскую.

— Как дела? — спросила она рассеянно.

— Девяносто девять и один,[8] — прошептала няня, поднося термометр к свету. — Только что вынула.

— Это много? — нахмурилась Луэлла.

— Превышение — каких-то шесть десятых.[9] Не так уж много для второй половины дня. При простуде это не редкость — легкий жар.

У кроватки Луэлла приложила руку к горящей щеке сына, тревожась и отмечая одновременно, как он похож на невероятного херувимчика в автобусной рекламе мыла «Люкс».

Она обернулась к няне.

— Вы умеете готовить?

— Ну… с грехом пополам.

— А не смогли бы вы вечером приготовить что-нибудь для ребенка? Эта старая дурища уволилась, на ее место никого не найти, и я ума не приложу, что делать.

— Да, я что-нибудь придумаю.

— Ну, отлично. А я попробую состряпать обед для мистера Хемпла. Пожалуйста, не закрывайте у себя дверь, чтобы услышать колокольчик, когда придет доктор. И дайте мне знать.

Ох уж эти доктора! Они бывали в доме постоянно. Каждое утро — специалист и семейный врач, потом детский врач, а сегодня, в гостиной, доктор Мун, невозмутимый, настойчивый, непрошеный. Луэлла отправилась в кухню. Она умела готовить яичницу с беконом — это часто приходилось делать после театра. Но Чарльзу полагались овощи, их нужно сварить, стушить или что-нибудь в этом роде, а в плите так много дверок и духовок, поди пойми, какую выбрать. Луэлла взяла синюю кастрюльку, новую на вид, нарезала морковь и добавила немного воды. Когда она поставила кастрюльку на плиту и стала вспоминать, что делать дальше, зазвонил телефон. Звонок был из агентства.

— Да, миссис Хемпл у телефона.

— Женщина, которую мы к вам посылали, вернулась сюда с жалобой, что вы не заплатили ей за отработанное время.

— Я уже вам объясняла, что она отказалась остаться, — с горячностью возразила Луэлла. — Она нарушила соглашение, и мне кажется, я не обязана…

— Мы должны следить за тем, чтобы нашим сотрудникам платили, — сообщил представитель агентства. — Иначе какой им от нас прок, так ведь? Простите, миссис Хемпл, но мы не сможем предоставить вам другую прислугу, пока это маленькое недоразумение не будет улажено.

— О, я заплачу, заплачу! — крикнула Луэлла.

— Конечно, нам желательно сохранять добрые отношения с нашими клиентами…

— Да-да!

— Так что если вы завтра отправите ей ее жалованье… Семьдесят пять центов в час.

— Но как же насчет сегодняшнего вечера? Я не могу без прислуги.

— Сейчас уже очень поздно. Я и сам собираюсь домой.

— Но я миссис Чарльз Хемпл! Неужели не понятно? Я полностью отвечаю за свои слова. Я жена Чарльза Хемпла, Бродвей, дом четырнадцать…

И тут Луэлла осознала, что Чарльз Хемпл из дома четырнадцать по Бродвею — беспомощный больной и рассчитывать на его защиту совершенно бесполезно. В отчаянии от внезапно открывшейся жестокости мира, она повесила трубку.

Яростно провозившись в кухне минут десять, она пошла к няне, которую недолюбливала, и призналась, что обед для мистера Хемпла не получился. Няня заявила, что у нее раскалывается голова и по горло хлопот с больным ребенком, но согласилась, пусть неохотно, показать Луэлле, что нужно делать.

Смиряясь с унижением, Луэлла слушалась приказов, пока няня ворча экспериментировала с непривычной плитой. Худо-бедно стряпня пошла. Потом няне настало время купать Чака, Луэлла одна устроилась за кухонным столом и стала слушать, как фырчало, убегая из кастрюльки, ароматное варево.

«Вот этим женщины занимаются каждый день, — размышляла она. — Тысячи женщин. Стряпают и ухаживают за больными, и еще ходят на работу».

Но она не видела, что ее объединяет с этими женщинами, за исключением того общего признака, что у них, как и у нее, по две ноги и руки. Все равно что сказать: «Островитянки южных морей носят в носу кольцо». Просто она занималась сегодня несвойственной ей работой по дому и не получала от этого никакого удовольствия. Это было всего лишь нелепое исключение из правил.

Внезапно послышались медленные шаги; они миновали столовую, потом буфетную. Испугавшись, что это опять доктор Мун, Луэлла подняла взгляд: из буфетной вышла няня. Луэлла подумала, что у нее тоже нездоровый вид.

И верно, едва добравшись до двери кухни, няня пошатнулась и схватилась за ручку, как птица, которая садится на ветку и плотно обхватывает ее когтями. Потом она молча рухнула на пол. В тот же миг зазвонил колокольчик, и Луэлла с облегчением вскочила: это прибыл детский доктор.

— Обморок, только и всего, — заключил он, уложив себе на колени голову девушки. Ее веки дрогнули. — Да, всего лишь обморок.

— Вокруг настоящий лазарет! — в отчаянии хохотнула Луэлла. — Сплошь больные, одна я здорова.

— Она тоже здорова, — чуть помедлив, заверил врач. — Сердце бьется ровно. Просто потеряла сознание.

Луэлла помогла доктору усадить приходившую в себя девушку в кресло, потом поспешила в детскую и склонилась над кроваткой. Спокойно откинула железное боковое ограждение. Жар вроде бы спал — румянца больше не было. Луэлла наклонилась и коснулась щеки сына.

И тут у нее вырвался крик.

Даже после похорон сына Луэлла не могла поверить, что потеряла его. Вернувшись к себе, она стала ходить кругами мимо детской и повторять его имя. Устрашившись собственного горя, она села и уставилась на белую качалку с нарисованным сбоку красным цыпленком.

— Что теперь со мной будет? — шепнула она. — Когда я пойму, что больше не увижу Чака, случится что-то ужасное!

Пока она еще в этом не уверилась. Быть может, стоит дождаться сумерек и няня приведет сына с прогулки. Ей помнилась трагическая сумятица, когда кто-то сказал ей, что Чак умер, но если это так, почему же вся обстановка детской ждет его возвращения, почему все так же лежат на комоде миниатюрные гребень и расческа и что здесь делает она, его мать?