Путь к свободе - Иван Митрофанович Овчаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Арбы были нагружены. Асан дал сигнал трогаться. Когда обоз миновал последнюю хату, охранники выпрягли волов и погнали их обратно в деревню. Асан-оглы был горд и доволен. Он оставил крестьян так близко от деревни для того, чтобы они могли видеть, что будет он делать с их домами. Асан хотел показать людям, что они не смогут вернуться обратно. Он приказал прикатить два мотка проволоки. Концы обоих огромных мотков сцепили вместе и стали разматывать толстую, в палец, проволоку, окружая, словно арканом, убогие, осиротевшие хатенки. Потом к каждому концу прицепили по двадцать сильных, сытых волов и заарканили первый домик.
— Давай вперед, давай! — кричал с коня, размахивая рукой, Асан.
С криком и свистом охранники погнали сразу сорок волов, медленно и натужно тянувших концы проволоки.
Люди, сидевшие на арбах и стоявшие возле, измученные горем, смотрели на все это с ужасом и отчаянием. Вдруг до них докатились звон и дребезжание стекла. Вслед за тем упал крайний домик, мелькнула слетевшая с него крыша, послышался грохот, поднялась туча пыли.
Асан подъехал к рухнувшей хате. Он повернулся к жителям и густым, охрипшим голосом кричал:
— Идите к большевикам в Россию! Здесь татарская земля!.. Продолжай! — Он взмахнул плетью.
Не прошло и часа, как на том месте, где стояла деревушка, виднелись только груды обломков, соломы и сена, над которыми поднималась удушливая пыль, словно дым потухающего огромного пожара. Лишь кое-где вокруг уцелели акации, молодые тополя, и ветер сиротливо шумел в их голых ветвях, уныло тянувшихся вверх.
3
Поздно вечером Киричаев приехал в большую татарскую деревню Кагалча. Своих людей он оставил у богатого татарина Мухтара Алгала. Али предупредил гостеприимного хозяина, что он торопится — ему необходимо встретиться с одним человеком, — и отказался от ужина.
Дойдя до жилища Ибрагима, Киричаев долго не осмеливался войти.
Наконец он нерешительно постучал в маленькое окошечко, закрытое ставней.
Ему открыла высокая худая Айше, жена Ибрагима. Она обрадованно поздоровалась с Киричаевым и провела его в комнату. Ибрагим, худой и бледный, лежал в постели.
— Али, мой дорогой Али! — воскликнул старый Ибрагим, протягивая к нему руки.
Киричаев бросился к Ибрагиму, дрожащими руками обнял его плечи и почувствовал, как немощен, слаб отец Алиме.
Айше подала Киричаеву маленькую скамеечку, и Али уселся у ног Ибрагима.
— Я уже слышал, что ты возвратился к Абдулле, — сказал Ибрагим, как бы желая предупредить Киричаева.
— Рад, что ты знаешь об этом, теперь я даже не смог бы тебе передать, как это произошло.
Ибрагим заметил, что Али с волнением ждет его ответа, и успокаивающе сказал:
— Русские люди говорят: «Все, что ни делается, — к лучшему».
Киричаев облегченно вздохнул.
— Алиме дома?
— Дома, — ответил Ибрагим, — она тоже больна.
— Больна? — Киричаев встал. — Что с ней? Значит, я не увижу ее сегодня?
— Потерпи, — с горькой улыбкой сказал Ибрагим, — увидишь, успеешь… Она, бедная, из-за меня больна.
Лицо его сморщилось, и он вдруг жалко, по-стариковски, всхлипнул.
— При советской власти, — слабым голосом стал рассказывать Ибрагим, — общество дало мне двух жеребят, которые принадлежали Абдулле. Я почти год растил их. Абдулла отобрал у меня взрослых коней. Я не давал… Асан избил меня…
Киричаев молча зашагал по комнате.
— Я слышал, ты приехал тоже отбирать наше добро?
Киричаев сел и закрыл лицо руками.
— Ладно! — сказал Ибрагим. — Иди повидай Алиме!
Киричаев и Айше отправились в комнату Алиме. Та уже знала, что Киричаев сидит у постели отца, но не смела и подумать, что отец разрешит Али зайти к ней.
Алиме лежала в постели. Ее смуглые маленькие руки с ярко накрашенными ногтями лежали поверх одеяла. Осторожно ступая, Али подошел к ней.
Он остановился у постели и тихо проговорил:
— Алиме!
Алиме, не глядя на него, протянула руку.
Маленькая комната была освещена небольшой лампой. На окнах висели белые занавески, расшитые дешевой серебряной и золотой мишурой. Низкие стены были сплошь завешаны коврами, на полу лежал войлок.
— Видишь… больная… — выговорила наконец Алиме.
— Я все время думал о тебе…
— Я думала, ты стал чужим… Твой хозяин бил отца…
Али нахмурился и отвернулся.
— Али! — воскликнула она и охватила его шею своими тонкими руками. — Я соскучилась по тебе!
— Алиме… бежим в Турцию! — тоскливо бормотал Киричаев. — В Турцию… Алиме!
Дверь скрипнула, и вошла в комнату мать Алиме.
— Али, иди кушать мясо!..
Али и Ибрагим молча ели мясо. Потом Али ушел к своим охранникам.
Вскоре прискакал рабочий и сообщил ему, что белогвардейцы арестовали Мамбета.
Киричаев вскочил с лежанки.
…Синее южное небо еще до ночи очистилось от осенних дождевых туч. Утро выдалось солнечное и теплое. Почти прозрачный туман стлался по земле, и равнина казалась молочно-голубоватым морем, а холмы — островками.
На вершине одного из холмов появились трое всадников.
То были Али Киричаев и его два товарища. Али стоял в стременах и, подавшись вперед, пристально смотрел в сторону дороги, которая вела к городу.
— Вижу! — вскрикнул один из всадников.
Все трое, вытянув шеи, впились глазами в быстро мчавшуюся по дороге тачанку, запряженную тройкой лошадей.
Киричаев поправил бурку, надвинул на лоб смушковую шапку и крикнул:
— Айда! Не дам Мамбета!
Всадники галопом помчались вниз, выскочили на дорогу и устремились за тачанкой.
В тачанке сидели два офицера в серых шинелях, в ногах у них валялся старик Мамбет. Его покрасневшие от холода руки были привязаны к сиденью.
Кучер заметил скачущих всадников и замедлил бег лошадей.
— Машут… наверно, нам.
Один из военных, смуглый прапорщик, приказал остановить лошадей. Обеспокоенно шепнул соседу:
— Приготовься. Может, бандиты.
— Ха, бабасыны! — радостно воскликнул кучер. — Это наша управляющий, Киричай Али. Смотри, наша жеребца Фуртана!
Прапорщик облегченно вздохнул и поставил карабин на предохранитель.
— Ми — управляющий Абдулла Эмир! — крикнул Киричаев и что-то сказал ехавшему посредине невооруженному всаднику.
У самой тачанки он остановил взмыленного жеребца и сказал:
— Вот еще одна подозрительный человек. Абдулла Эмир сказал: «Арестовай его и бери на город контрразведку, они большевик». Слезай! — крикнул он безоружному всаднику и направил на него дуло револьвера.
Мамбет был в недоумении.
Киричаев торопил:
— Ну, ну, садись!
— Стой! Что на ноги лезешь? — толкая сапогом пленника закричал толстый офицер с хищным выражением глаз. — Магомет необузданный! Вот здесь, в ногах, садись. Я тебе дыру проковыряю в боку, пока довезу, хам…
Пленник, крепкий, жилистый татарин, уперся ногами в середину тачанки, взглянул на толстого военного и добродушно заговорил:
— Поджалуйста, джаном, джаном, мы просим тебе. Ны нада бить мине.
Протянув руку, он схватил военного за
