Остап Бендер в Крыму - Анатолий Вилинович

— Кстати, уважаемые, не подскажете где проживает бывший дворцовый фотограф Мацков? Ведь именно он фотографировал Елизавету Андреевну, не так ли? — ласковым взглядом смотрел Остап на хозяина и не его супругу.

— Да, он. Но где этот фотограф и что с ним, сказать не могу, господин Богдан Османович. Фотограф приезжал из Ялты по приглашению графини.

— И довольно редко. Нам не приходилось с ним общаться, сударь — дополнила Ксения Алексеевна.

— Фамилия фотографа Мацков, вы говорите? Возможно… — Березовский помолчал и неожиданно перевел разговор на не менее интересующее великого искателя. — Садовник умер, но его супруга Дарье Семеновна еще живенькая, любезнейший. Разве что вам и с ней поговорить? — взглянул на Остапа он.

— Но только без нашего участия, Петр, — взглянула на мужа предупрежцающе Ксения Алексеевна, — нам совсем ни к чему лишние толки, как я понимаю, сударь, — сказала она эти слова уже гостю.

— Понимаю, понимаю, — закивал головой ей Бендер. — Я сам, разумеется, попробую поговорить с ней, но иначе, уважаемые. И где я смогу ее найти?

Березовский объяснил, как к ней пройти, поскольку жена садовника проживала не на территории дворцового комплекса, а в верхнем районе Алупки.

— И еще, уважаемые, возможно известна вам судьба штабс-ротмистра Ромова и двух поручиков? Перед отъездом графини они гостили во дворце, как мне сказали там… — снова указал рукой Бендер в сторону якобы заграницы.

Березовские переглянулись и Петр Николаевич ответил:

— Знаю только, что штабс-ротмистр Ромов являлся начальником пограничной зоны, прилегающей ко дворцу. И только. Что же касается поручиков, то нам даже имена и фамилии неизвестны, уважаемый Богдан Османович.

— А тем более их судьба после отбытия Елизаветы Андреевны, — пожала плечами Ксения Алексеевна.

— Да, к сожалению. И их роль в интересующем вас деле, разумеется, нам неизвестна.

— Ясно, господа, ясно, — встал Остап, поняв, что других сведений он здесь не получит, несмотря на доброжелательное к нему отношение хозяев.

Расстался Остап с Березовскими, как хороший давнишний их друг, как желанный вестник, передавший привет от родственников графини. Условились, при надобности встретиться и поработать над удовлетворением «просьбы родственников покойной графини Воронцовой-Дашковой». Уходя, Бендер сказал:

— Некоторое время я буду в Алупке. А вы не обращайте внимания на мое присутствие среди экскурсантов. Я подумаю о вашей мне помощи. И вы подумайте, чем можете помочь нашему делу.

Глава X. О ТОМ, КАК «ДЕТИ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА» УЗНАЛИ О РАССТРЕЛЕ «СВОЕГО ОТЦА»

К садовничихе Дарье Семеновне Остап пошел уже с «представителем «радиокомитета» Шурой Балагановым. Оставив Адама Казимировича с автомобилем у дворца, они отправились на Севастопольскую улицу пешком.

Была вторая половина дня. На площади между татарской мечетью и рестораном «Алупка» оживленно гудел местный базар. Пройдя его, молочные братья поднялись по улице к верхней дороге, ведущей к Севастополю. Отыскав без труда указанный Березовским дом, друзья были встречены старушкой, женой умершего графского садовника, и мило, располагающе улыбаясь ей, представились, как сборщики материалов для газеты и радио о жизни наследницы графа Воронцова.

— Ну, что ж, коли так, проходите в комнату, товарищи, — пригласила хозяйка компаньонов в дом.

Это была старенькая сухонькая женщина более восьмидесяти лет. Ее почти детские руки поминутно вытирали платочком слезящиеся глаза. Седые, как лунь, волосики были собраны в узелок, перевязанный черной лентой. Свободный сарафан никак не делал ее солидней, а наоборот, болтался на ней балахоном.

Комната, куда вошли Остап и рыжекудрый молодец, была небольшой, боковая дверь из нее вела, очевидно, в кухню. Мебель была довольно убогая и почти современная. Ничего не напоминало о прошлом, а тем более, о графском дворце. Осмотревшись, Остап как-то недоверчиво спросил:

— Мы не ошиблись, Дарья Семеновна, вы жена одного из покойных садовников графа Воронцова?

— Да уж я, это так, товарищи, — и указала рукой на стену.

Там, на солнечном пятне от окна, в красно-коричневой рамке под стеклом, висела грамота. Одна удостоверяла, что садовник Егоров Кирилл Филимонович является по велению графа садовником парково-садовых угодий, прилегающих к дворцу в Алупке. Что ему разрешается с ведома управляющего имением… И дальше указывался перечень того, что ему разрешается: уход и посадка растений, наем людей для садовых землекопных работ и другое. А внизу, в уголке этой грамоты красовалась сургучная печать с вензелем и гербом императорского наместника Таврии.

— Вот только и осталось от покойного, — сказала старушка, стоя позади гостей, которые прочли и рассматривали грамоту.

— Так вас переселили из хозяйственного корпуса сюда? — сочувствующе спросил Остап, опускаясь на стул.

— Так уже повелела власть. Когда были силы, я служила там дворничихой, до двадцать девятого, а когда здоровье не дало больше служить, то вот и выделили мне комнату, значит.

Балаганов сидел рядом со своим предводителем и с чувством жалости глядел на хозяйку.

— Так вы, очевидно, видели и, может быть, провожали последнюю владетельницу дворца графиню Воронцову-Дашкову?

— Да уж… Провожать не провожала, конечно, но как Елизавета Андреевна покидала дворец, видела… А вот Кирилл мой, покойник, царствие ему небесное, тот видел лучше, чем я. Он мне поведал все как было. Он тогда с рабочими в Нижнем парке, как раз у Чайного домика садоводством занимался.

— Ой, интересно, уважаемая Дарья Семеновна, — расплылся в улыбке Балаганов. — Расскажите нам, что видели, а потом и поведал вам Кирилл Филимонович.

Бендер хотел было уже по привычке одернуть «брата Васю», но воздержался, услышав дельную просьбу его, да еще с такой ноткой мольбы в голосе.

— А что тут рассказывать, товарищи… Когда Врангелю, значит, пришлось покидать Крым, за графиней пришел военный пароход. Офицеры, значит, приплыли к Чайному на лодке. Елизавета Андреевна с ними и поплыла к пароходу, а на нем и за границу уехала. Вот все, что я могу сказать и от себя и со слов покойника.

— А вещи какие-нибудь графиня взяла с собой? Ну, чемоданы, скажем, баулы? — спросил Бендер.

— Как я видела у дворца, — покачала головой старушка, — я как раз лестницу со львами обметала, то видела, как наша графинюшка с офицерами и прошла мимо. Взглянула на меня и очень расстроенным таким голосом тихо сказала: «Не прощаюсь, Дарьюшка, надеюсь скоро увидимся вновь, любезненькая…» А затем подошла к своему любимому спящему льву и провела рукой, значит, по его гриве… И не ошибусь, если скажу, что в глазах ее стояли слезы… — ведя разговор с неожиданными, необычными гостями, старушка все время утирала слезящиеся глаза, а когда произнесла слова о слезах своей бывшей хозяйки, то и подавно начала глаза старательно протирать.

— Значит, Дарья Семеновна, последняя хозяйка дворца уезжала отсюда налегке?

— Истинно так. Вещей ни у нее, ни у офицеров, которые шли за ней, ни у кого не было. Разве что, только ротмистр держал в руке сумку нашей графинюшки. Да и то, не тяжелую, видать.

— Значит, Елизавета Андреевна ничего с собой не взяла, — констатировал с затаенным облегчением Остап.

Старушка тернула платочком свои глазки и, поняв это замечание по-своему, усмехнулась и сказала:

— Что же она могла с собой взять? Любимого ею спящего льва? И подумать было нечего…

— И вы, Дарья Семеновна, ничего не знаете о драгоценностях, которые графиня Воронцова-Дашкова оставила? — спросил Остап.

— Ничего, товарищи, совсем ничего, — покачала седенькой головкой старушка.

— И не слышали об этом? — голосом тихим и не требовательным спросил Ос-тап.

— И не слышала, — отвела в сторону глаза хозяйка. — Если уж вас это так интересует, то надо порасспрашивать других, милые товарищи.

После небольшой паузы, Остап спросил:

— Вы сказали, порасспрашивать других, дорогая Дарья Семеновна. А кто эти другие? Где их найти? Не могли бы вы нам подсказать?

— Ну, две горничные, они живут в Ялте. Кухарка Фатьма Садыковна, слышала, выйдя замуж, живет в Феодосии… А Петр Николаевич Березовский здесь, в Алупке. Экскурсии по дворцу водит, так что с ним и поговорите, милейшие, если надо.

— Очень вам благодарны, любезнейшая Дарья Семеновна, очень, — встал Остап и склонил голову перед старой милой женщиной, которая так откровенно им поведала все, что знала об отъезде своей бывшей госпожи.

— Присоединяюсь к благодарности, дорогая хозяюшка, — поклонился ей и Балаганов.

— Да, чего там, милейшие… — снова тронула платочком глаза садовничиха Егорова.

Друзья вышли из комнатки старенькой приветливой женщины и спустились к дворцу в молчании. Но когда уже подходили к восточному входу дворцового комплекса, где их нетерпеливо ожидал Козлевич, Балаганов негромко сказал: