Магия и тайна Тибета - Александра Давид-Неэль

Более того, учителя не одобряют простого неверия – считают его противником истины, – продолжил он. – Ученик должен понять, что боги и демоны существуют на самом деле – для тех, кто верит в их существование и в то, что они обладают силами награждать или наказывать тех, кто им поклоняется или боится их. Однако очень немногие приходят к неверию на ранней стадии своей подготовки. Большинство новичков в самом деле видят страшных призраков.

С этим мнением я не посмела спорить, так как имела множество доказательств, что оно вполне обоснованно. Темнота; пустынное место, специально выбранное для встречи с ужасными, злобными существами; сила визуализации, которой в значительной степени обладают азиаты, – всего этого достаточно, чтобы вызвать галлюцинации. Но следует ли нам все явления, свидетелями которых становятся участники таких любопытных ритуалов, классифицировать как галлюцинации? Тибетцы утверждают, что нет.

У меня была возможность побеседовать с гомченом из Га (Восточный Тибет), которого звали кушог Ванчен, о внезапной смерти, происшедшей, когда вызывали демонов. Этот лама не казался склонным к суеверию, и я, решив, что он согласится с моим мнением, немало удивилась, когда отшельник начал каким-то особенным голосом:

– Если так думать, из этого следует, что человек, который не верит в существование тигров, убежден: ни одно из этих животных никогда не причинит ему никакого вреда, даже если он столкнется с ним.

Дальше он развивал такие мысли:

– Визуализация ментальных образований, вольная или невольная, – процесс мистический. Что получается из таких образований? Как ребенок рождается из нашей плоти, так и эти дети, рожденные нашим сознанием, отделяют свою жизнь от нашей, избавляются от нашего контроля и живут своей жизнью.

Не мешает нам также помнить, что мы не единственные, кто способен создавать такие образования. А если такие сущности есть в мире, как избежать нам столкновений с ними, как намеренных, так и вызванных другими причинами? Одна из таких причин, быть может, что мы сами, своими мыслями или практическими действиями, создаем условия, в которых эти сущности себя так или иначе проявляют.

Приведу вам пример. Положим, живете вы на сухом участке земли, на некотором расстоянии от берега реки, – рыба никогда не доберется до вас. Но проройте канал между рекой и вашим жилищем, выройте пруд в том же сухом месте – и вода пойдет туда, рыба приплывет из реки и станет резвиться у вас на глазах.

Так вот: остерегайтесь прорывать каналы без должного размышления. Кто знает, что на самом деле хранится в тайниках мироздания, – не следует бездумно открывать запертые засовы.

И с уже более легким сердцем заключил:

– Каждый да сумеет защитить себя от тигров, которых сам породил, как и от тех, кого произвели на свет другие.

Ужасный мистический пир

Именно эти и схожие с ними теории определили и выбор мест, подходящих как полигоны для ментальных соревнований с противниками оккультных наук, и особую форму ритуалов, отправляемых по этому случаю.

Самые фантастические из них называются чод (обрезание). Это своеобразные мистерии, разыгрываемые одним-единственным актером – служителем культа. Спектакль, призванный напугать послушников, ловко продуман: рассказывают, что люди сходили с ума или даже умирали от страха, участвуя в таких церемониях.

Вполне подходящими для проведения ритуала считаются кладбище или какой-нибудь дикий участок, весь вид которого возбуждает страх; еще более пригодно место, связанное с леденящей душу легендой или послужившее ареной недавней трагедии. Дело тут не только в том, что воздействие от чода или сходных с ним ритуалов зависит от чувств, которые возникают в сознании священнослужителя, произносящего суровые слова литургии, и от наводящей ужас обстановки. Обряд предназначен призвать оккультные силы или материализовать из сознания существ, которые, по мнению тибетцев, обитают в таких местах или их можно создать под воздействием проводимой церемонии либо с помощью концентрации мыслей множества собравшихся людей о воображаемом событии.

Скажем иначе: во время проведения ритуала чод – я сравнила его с драмой, разыгрываемой одним актером, – этот самый актер воображает себя в окружении актеров из оккультных миров, которые начинают импровизировать вместе с ним. Какую бы роль авторская интерпретация и визуализация ни играли в производстве этих явлений, они считаются превосходной тренировкой; однако такое испытание оказывается иной раз слишком сильной нагрузкой на нервы некоторых учеников налджорп, тогда и происходят несчастные случаи, о которых уже упоминалось, – сумасшествие, смерть.

Как и любой актер, тот, кто хочет сыграть чод, должен выучить свою роль наизусть. Затем – научиться танцевать ритуальный танец, состоящий из шагов, образующих строгие геометрические фигуры, повороты на одной ноге, притопывания и подскоки, сопровождаемые литургическим речитативом. И в завершение всего – освоить правильное обращение с дордже (колокольчиком), пхурба (магическим кинжалом), ритмично бить в дамару (небольшой барабан) и дуть в канглинг (трубу, сделанную из человеческого бедра). (Задача не из легких – я не раз теряла дыхание во время своего ученичества.)

Лама-учитель, осуществляющий обучение, – своего рода хореограф. Но вокруг него не улыбающиеся танцовщицы в розовых трико, а молодые аскеты, истощенные суровыми условиями жизни, одетые в лохмотья, с немытыми лицами – лишь исступленные, тяжелые взгляды полных решимости глаз их освещают. Эти суровые танцоры убеждены, что готовят себя к опасному действу, и все их мысли сосредоточены на ужасном пире – свои тела они предложат как основное блюдо голодным демонам, населяющим их мысли.

Итак, репетиция, если и могла показаться комичной, на самом деле исполнена мрачной силы.

Из соображений экономии места не представляю здесь перевод текста чод in extenso (полностью, целиком). Он состоит из длинного мистического вступления – отправляющий ритуал налджорпа подавляет все страсти и распинает свой эгоизм – и составляющего значительную часть пиршества; опишем его кратко.

Исполнитель дует в трубу из кости, призывая голодных демонов, – он намерен устроить для них пир. При этом представляет божество женского пола, эзотерически персонифицирует его собственную волю, возникает из его собственной макушки и становится перед ним с мечом в руке. Одним взмахом отсекает налджорпе голову; затем, пока остальные вампиры собираются на пир, отсекает ему конечности, сдирает с него кожу и распарывает живот. Кишки вываливаются наружу, кровь течет рекой, а отвратительные гости кусают то тут, то там, громко чавкая. Исполнитель возбуждает и подгоняет их, произнося ритуальные заклинания: «Веками в ходе круговорота рождений я брал взаймы у бесконечного количества живых существ, ценой их благополучия и жизни, еду, одежду, всевозможные услуги для поддержания своего тела в комфортном состоянии и защите его от смерти. Сегодня я отдаю долг, предлагая разрушить мое тело, которое я так лелеял и любил.

Отдаю свою плоть голодным, кровь – жаждущим, кожу – голым, кости – на костер для тех, кому надо согреться. Отдаю свое счастье – несчастным; свое дыхание – чтобы вернуть к жизни умирающего.

Да падет позор на мою голову, если пожалею себя; да падет позор на вас, жалкие демоны[70], если не посмеете взять свою добычу…»

Это действие мистерии называется «красная еда». За ним следует «черная еда»; мистическое значение этого действия раскрывается только ученикам, прошедшим посвящение в высшие степени.

Зрелище пиршества демонов исчезает, смех и крики вампиров затихают. Полная тишина среди мрачного пейзажа сменяет странную оргию; возбуждение налджорпы, вызванное этой драматической жертвой, постепенно спадает. Теперь он должен представить себе, что превратился в небольшую горку человеческих костей, плавающих в озере черной грязи: грязи горя, морального разложения и губительных деяний, которым потворствовал в течение бесконечных жизней – начало их потеряно в ночи времен. Ему надо понять, что сама идея жертвы не более чем иллюзия, сродни слепоте и беспочвенной гордости. На самом деле ему нечего предъявить, потому что и сам он – ничто. Эти бесполезные кости, символизирующие разрушение его фантомного «я», утонут в грязном озере, и это не имеет никакого значения.

Так, молчаливым отречением аскета, понявшего – у него нет ничего, ему нечего отдать, он полностью потерял надежду воскреснуть с помощью идеи принесения себя в жертву, завершается этот ритуал.

Иные ламы совершают чод, пройдя сто восемь озер и сто восемь кладбищ. Тратят на это упражнение годы, бродя по всему Тибету, а еще по Индии, Непалу и Китаю. Кто-то удаляется в пустынные места, чтобы там ежедневно исполнять чод в течение долгого или короткого периода времени.