Освобождение - Евгений Анташкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Номура посмотрел на часы:
– Ноль-ноль, ноль пять! Пора! Скажите вашим подчинённым, чтобы смотрели на частоту, на которую настроены радиоприёмники. Их станция работает на частоте…
Офицеры пошли к полицейским, построили их в две колонны и повели на поперечную улицу. Правая колонна шла по правому тротуару, левая – по левому. Около каждой калитки останавливалось по двое полицейских. По сигналу двумя свистками они стали открывать калитки и заходить в сады.
Мура уже готовилась ко сну. Они с Сашиком успели только выпить чай, и Сашик извинился и ушёл. Было обидно, но Мура всё понимала, тем более что скоро всё должно закончиться и они станут жить как нормальные люди, но все же было жалко, что он ушёл. Она включила ночник, проверила шторы, чтобы не было щелей, Сашик напоминал ей об этом каждый раз, «чтобы у полиции не было повода», уселась с ногами на диван и раскрыла книгу.
Она услышала два свистка, они прозвучали далеко, от шоссе, и сразу забыла о них. Полицейские проверки светомаскировки проводились несколько раз в неделю, поэтому и надо было закрывать шторы и проверять из сада, не пропускают ли они свет. Они проверили, когда она провожала Сашика до калитки.
Стук в дверь раздался неожиданно, Мура вздрогнула и машинально прикрыла полами сиреневого халата голые колени. Она секунду сидела, стук повторился, стучали сильно, так соседи не стучат, она встала и пошла открывать. По городу уже несколько недель ходили слухи об облавах и даже арестах, но Муре бояться было нечего.
На пороге стояли двое китайских полицейских, они ничего не сказали, отодвинули её в сторону, прошли в гостиную, потом в кухню и в спальню и увидели там радиоприёмник. Один из полицейских, несмотря на включённый им свет, для верности посветил фонариком – серебристая планочка на круглой шкале настройки отсвечивала на упомянутых Номурой цифрах.
«Боже мой, а ведь Сашик всегда мне об этом напоминал и сам проверял…»
Полицейский позвал другого, указал ему пальцем на шкалу и серебряную планочку, тот вышел на крыльцо и трижды просвистел.
10 августа, пятница
Сашик поднялся, когда на улице было ещё темно, оделся и побежал в Мацзягоу.
Он остановился, не добежав несколько улиц до той, где был дом Муры, и удивился, когда увидел по обеим сторонам Старохарбинского шоссе крытые грузовики, около которых стояли по двое, по трое вооружённых полицейских. Въезды на боковые улицы были перекрыты. Сашик прошёл дальше, но везде было перекрыто, он вернулся и увидел, что в легковом автомобиле, между грузовиками, на переднем сиденье с открытым ртом и запрокинутой головой спит Номура.
«Я туда не попаду, пока они не снимут эту осаду! Надо срочно ехать в город, нужно доложить Степану, и… – Сашик вдруг подумал, – нужен Кэндзи!»
В комнату постучали, Степан потёр кулаками глаза, он только-только проснулся и попросил войти, в дверном проёме появился переводчик.
– Лао Чжан просит вас прийти к нему.
Начальник китайских подпольщиков Лао Чжан, что означало Уважаемый Чжан, вместе со своим братом, которого все звали просто Толстый Чжан, сидели в соседней комнате и курили – Лао Чжан сигару, Толстый Чжан длинную китайскую трубку.
«Фу, начадили, черти косоглазые!» – подумал Степан, когда вошёл.
– Ёси дела, капитана, больсой-больсой, – начал Лао Чжан, и Степан сразу вспомнил своего друга и братку Саньгэ, тот, когда переходил на китайса-матайса, тоже называл его «капитана». – Она переведи!
Степан посмотрел на переводчика:
– Я слушаю!
– Ты знаешь, что японской разведкой в Харбине и во всей Маньчжурии руководит генерал Асакуса!
Степан кивнул.
– Этого Асакусу я давно знаю!
– Вы знакомы?
– Да, это было в двадцать первом году, он тогда совсем молодой был, офицер…
«Интересно, а сколько в двадцать первом было тебе самому?» Степана давно занимал вопрос, сколько лет Лао Чжану, но по его виду это было трудно определить.
– Я тогда тоже был совсем молодой, мне было шестнадцать. Я в семье был второй старший брат и занимался контрабандой, а наш первый старший брат был с красными партизанами, с вашими, с русскими…
Толстый Чжан почтительно покачал головой, выбил трубку и стал набивать её снова.
– А он, – Лао Чжан показал на Толстого Чжана, – четвёртый брат, младший.
Толстый Чжан согласно кивнул.
– Разведка партизан попала к японцам в засаду, была почти вся уничтожена, а мой брат попал в плен. Японцам от него надо было узнать, где находится главный отряд партизан, чтобы его уничтожить. Мой брат ничего им не сказал, и они стали его пытать…
Толстый Чжан смотрел в потолок, пускал тонкие струйки дыма и качал головой.
– Пытали два солдата и их старший – молодой офицер. Остальные ушли, мы наблюдали за ними. Брат не выдержал пытки и умер…
– Эту пытку никто не выдержит… – тихо промолвил Толстый Чжан.
Степан слушал.
– Они пустили ему в живот голодную крысу, и она съела его внутренности…
От удивления Степан откачнулся на стуле. «Как же так? Мне об этом рассказывал отец!» Он напрягся.
– А когда это было? – спросил он.
– Весной двадцать первого года, ближе к лету…
– А где?
– Недалеко от железной дороги Хабаровск – Владивосток, район Гродеково, они вели разведку за передвижением их составов…
– А там, кроме вашего брата, больше никого не было?
– Был один русский, мы его успели спасти!
«Правильно, отец и говорил, что «китайцы хорошие люди»!»
– А что с японцами, теми, которые пытали?
– Мы их двоих застрелили, а офицера зарезали ножами и всех закопали в землю, мы думали, что все мёртвые…
«Тоже верно!»
– А что этот русский?
– Мы его подлечили и отвели в отряд, он нам показал дорогу…
– И вы остались с ними?
– Нет, я переехал в другое место, в Сахалян, хотя больше жил у вас в Благовещенске. Оказалось, что этот японский офицер выжил, его нашли и отправили в госпиталь, а в Китае тогда было много японских разведчиков, они были хозяевами гостиниц, парикмахерами, фотографами, и мне в Китае оставаться было опасно…
– И что этот японец?
– Он жив – это генерал Асакуса! – Лао Чжан вздохнул и как-то странно посмотрел на Степана. – Когда Красная армия придёт в Харбин, это будет скоро, она уже сейчас, хотя прошли всего лишь сутки, как она начала наступать, подходит к нашим родным местам… – Лао Чжан посмотрел на брата, и тот кивнул, к городу Муданьцзяну, наша семья оттуда…
– Так что вы хотите? – спросил Степан, хотя он уже начал догадываться.
– Моя его ходу – эта больсой японск капитана, Асакуса, – сказал Лао Чжан по-русски.
«Много хотите, ребята, кто же отдаст вам генерала японской разведки, он нам тоже нужен!» – подумал Степан, но вслух сказал:
– Мне надо будет доложить об этом моему начальнику…
– Долозы больсой совёсыки капитана, как ёси долозы, – сказал Лао Чжан.
– Но для начала надо, чтобы генерал Асакуса не убежал отсюда, когда придут наши войска…
– Не убезы! – Лао Чжан посмотрел на Толстого Чжана и переводчика, и те одобрительно покачали головой. – Рядом с Асакусой работает человек, который нам помогает давно…
«Это кто же такой и почему мне об этом человеке ничего не известно?»
– Кто это? – спросил Степан.
– Это ваш, русский, полковник А… – Лао Чжан взял карандаш, листок бумаги, написал «Адельберг», показал бумажку Степану и сжег её в пепельнице, – трудная русская фамилия… – сказал он, и Степан увидел, что Лао Чжан показал бумажку так, чтобы написанное не смог увидеть даже переводчик.
«Вот как?! Отец нашего Енисея! Мы знали, что его отец работает на японцев, но такая его позиция… надо доложить в Центр и переговорить с Александром…»
Толстый Чжан всё это время молчал и только кивал, а тут он что-то сказал брату по-китайски, тот вскинул на него взгляд и согласно кивнул.
– Тот человек, которого мы увидели вчера на Шестнадцатой и сказали тебе, очень опасный, наверняка он приходил разнюхать о своём человеке, которого ты держишь у нас. Поэтому нам надо будет сменить базу и переехать.
Александр Петрович не спеша поднялся в свой кабинет на втором этаже и открыл дверь. Вчера, когда он уходил, то оставил приоткрытой форточку, но это не помогло, и в кабинете стоял сильный запах горелого. Он подошёл к камину, на дне лежал ворох чёрного и светло-серого остывшего пепла, сквозь который проглядывали несгоревшие почти целые листы бумаги. Он взял кочергу и все перемешал, но несгоревших документов в обугленных папках оставалось много. Он перемешал их ещё раз и поджёг.
