Фея с улицы Иркутской дивизии - Лариса Шкатула

— …девочках! — подсказала Сима.

— Но ты, конечно, не ожидала, — продолжала Вера, совершенно игнорируя подколы Симы. — Ты не думала, что я так быстро пойму, чего хочет от меня моя учительница. Но я поняла. Ты открыла мне глаза, позволила начать новую жизнь. Можно я приду к тебе в гости с Валериком?

— Его звать Валерий? — кивнула Сима, чтобы хоть что-то сказать. — Знаешь, давай подождем, пока я выздоровею. А то у нас в холодильнике, кроме борща, ничего нет, а ты же знаешь, как я люблю принимать гостей.

— Что есть, то есть, — согласилась Вера.

Она еще немного поболтала и ушла, довольная собой, Симой — та не смогла почему-то сказать, что она думает о новом имидже подруги, — и вообще своей новой жизнью.

Пока Вера спускалась по лестнице на первый этаж, Серафима подтащилась к окну и некоторое время смотрела, как подруга идет вприпрыжку по двору. При этом она испытала разочарование на грани вины — ведь это с ее подачи Вера решила так измениться, что сделалась… неузнаваемой! По крайней мере бывшая Корецкая была куда симпатичнее в своих несколько не по возрасту пристрастиях, чем эта, выскочившая из возраста так далеко назад, что это уже могло бы и в самом деле заинтересовать психиатра, женщина…

— «Беда, коль пироги начнет печи сапожник!» — пробормотала она самой себе.

— Мама, ты что-то говорила? — заглянула к ней в комнату Валерия.

— Доча, ты ничего не заметила во внешнем виде тети Веры?

Девушка вошла и присела на краешек постели.

— Я не хотела тебе говорить, мама, боялась, что ты обидишься, но, по-моему, ты чересчур широко замахнулась своей волшебной палочкой.

Сима смущенно хмыкнула:

— И не говори!.. Что же мне теперь делать?

— Может, она сама переболеет?.. Ну, если она в свое время пропустила пубертатный период.

Сима расхохоталась:

— Юмористка ты моя!

— Так есть в кого, — дернула плечом дочь, выходя из комнаты. И добавила, обернувшись: — Я бы с тобой посидела, но у меня завтра зачет.

Кто вообще тянул Серафиму за язык? Началось вроде бы с шутки, а теперь ее домашние, так или иначе, на все лады повторяют: фея, волшебная палочка.

Вообще-то Феей впервые прозвал ее Володька. Причем произнес эту кличку в компании, на каком-то празднике, а она к ней и приклеилась.

Дети употребляли это слово с маленькой буквы, как если бы это было настоящей ее профессией.

Была бы феей, первым делом перелом бы свой срастила. Или хотя бы выздоровление ускорила.

Для того чтобы не случалось никаких сюрпризов, надо вначале продумывать свои действия, а потом уже идти к результату. При этом желательно исключить всякую самодеятельность со стороны участвующего в эксперименте субъекта. По крайней мере если нельзя его строптивость исключить, лучше за дело такого человека вообще не браться. Или брать с него клятву повиновения, подписанную кровью. Вот как достала Серафиму Вера, что ее тянет на такие поэтические отклонения.

Можно было бы махнуть на нее рукой — не получилось, ну и пусть, но срабатывала привычка доводить свои дела до конца. В противном случае получится, что это Вера оказалась на коне, если смогла вывести из равновесия Симу и все повернуть по-своему.

Надо как следует подумать, в каком направлении вести разговор, а потом позвонить Вере, пусть еще раз придет для серьезного разговора.

Она взглянула на часы. Два часа пополудни, а дома никого нет. Валерия убежала сдавать зачет и о родной мамочке не побеспокоилась: вот так и помрешь с голодухи, лежа с костяной — то есть с гипсовой — ногой.

Сима потянулась к костылю и поковыляла на кухню. Обнаружила в холодильнике огурец, несколько подсохших редисок, пакет кефира, полпакета сметаны, пару яиц, кусок колбасы, принесенный ее подругами и, непонятно почему, не съеденный детьми. Она решила сделать окрошку. Конечно, литр кефира на ее семейку — это капля в море, но Серафима добавила к нему сметану, разбавила все это кипяченой водой, сварила яйца. Картошки побольше — благо у них своя. Нашелся в дальнем углу холодильника зеленый лук и немного петрушки.

Окрошка получилась на ура. Она так увлеклась готовкой, что и про больную ногу забыла, а когда вспомнила, то как раз пришло время возвращаться в свою комнату и ложиться. Скоро придут дети и гражданский муж. Володька почему-то обижался, когда она говорила друзьям:

— Мой гражданский муж.

— Нельзя сказать просто: муж?

— Нельзя, — говорила Сима, — потому что все знают, мы с тобой не зарегистрированы.

— Так в чем же дело?

— Все в том же!

Выходить замуж, лишь бы выйти, ей не хотелось, как и мириться с Володькиным пьянством.

Тем более что он бросать пить не собирался, а причиной своих запоев называл Серафиму. Если бы она так наплевательски к нему не относилась… В общем, это была сказка про белого бычка. Он забалтывал ее, чтобы не говорить о своем пороке.

Подумала о нем и будто сглазила. Как только поняла, что сегодня после работы его можно скоро не ждать. В обычные дни в седьмом часу он уже открывал калитку, а сегодня опаздывал больше чем на час. Не то чтобы Сима так трепетно его ждала, но ее заранее накрывала злость: опять припрется на автопилоте и будет устраивать театр, позволяя себе над ней куражиться и выливать на Серафиму все, что накопил в душе до сегодняшнего дня.

Конечно же, Володька напился. И так, спасибо, почти месяц продержался. Благодаря ее больной ноге. Все же чувствовал за нее некоторую ответственность, а как увидел, что дело пошло на поправку, ослабил вожжи.

Казалось, на этот раз он надрался особенно сильно, с дракой — въехал соседу Мите по физиономии. Дмитрий попытался защищаться, но они с Сумятиным были в слишком разных весовых категориях. Все попытки соседа оказались обречены на поражение.

Володька даже особой силы к нему не применял, а только таскал его перед собой на вытянутой руке, время от времени касаясь кулаком Митькиного лица где-то в районе подбородка легкими скользящими ударами. Не столько бил, сколько издевался.

Сима видела все это в окно, но ничего поделать не могла, а только кричала со своего второго этажа:

— Володя, перестань! Прекрати! Иди домой, гад такой!

Дело спасла жена соседа. Она выскочила на крики из дома и накинулась на Володьку. К счастью, женщин он не бил даже в самом жестоком подпитии, так что Валентина таскала его за волосы и царапала физиономию, а он продолжал говорить:

— Все равно, Валька, я твоему дармоеду п…лей навешаю! И зря ты за него заступаешься. Еще вздумал мне замечания делать…

— Ты кто такой? — кричала Валентина. — Ты жирный боров, на тебе пахать можно, а ты руки распускаешь!