Долги Красной Ведьмы - Наталия Ипатова

"Этой ночью, кажется, вахта Уриена. Сидит в кресле, в комнате, выходящей дверями на двери в спальню детей, с книгой и обнаженным мечом на коленях, с Веспасианом у ног".

Выскользнув из приоткрытой створки, Аранта пустилась в путешествие по залитым луной коридорам, пока, считая повороты, не добралась до нужных дверей. На ее счастье, они уступили ей, не скрипнув. Войдя, она притворила дверь ладонью.

- Не запираешься? - вполголоса спросила она. - А Грандиозы не боишься?

Кеннета самого не было видно, она услышала только тихий удовлетворенный смех от окна.

- Пытаюсь колдовать, - пояснил он. - Зачаровываю дверь, чтобы она впускала только тебя. Сперва хотел сделать так, чтобы ее видела только ты, а остальные проходили мимо, но это значило бы идти по проторенной тропке. Это я уже делал. К тому же я мог подвести Уриена, если бы вдруг что-то случилось. Если бы ему пришлось искать меня в его собственном доме, это было бы мало что дурной благодарностью за гостеприимство, но и могло плохо кончиться. А вдруг нападение?

Каким-то чудом избегая острых углов - должно быть, каморка, выделенная Кеннету, была почти пустой, - Аранта пробралась к узкому ложу, поставленному сразу под окном, а потому находившемуся в самой густой тени. Возлюбленный валялся там навзничь, закинув руки за голову. Наступая носками на пятки, Аранта сняла ботинки, распустила нужные шнурки и заставила его подвинуться, чему Кеннет, кстати, не слишком-то и противился. И им просто пришлось обняться, чтобы ни один из них не оказался неожиданно на холодном полу.

Это время, когда не происходило, казалось бы, ровным счетом ничего, куда-то пропадало, истекая серебром, молчанием и ночью. Как будто бы весь смысл его был в том, чтобы только находиться рядом, соприкасаясь обнаженными телами. Может ли Кеннет остановить мгновение?

- Я очень тебя люблю, - сказала она. Повернув голову, он коснулся губами ее виска. Когда он научился делать это так, что нежность пронзала ей душу?

- Спасибо, милая. Я знаю. Пауза.

- Уриен Брогау - самый умный и самый смелый человек на свете, вдруг произнес Кеннет, глядя в темноту.

- Куда ж ему деваться, коли ты взялся так о нем думать, - в плечо ему усмехнулась Аранта. - Одна из тех вещей, которые приходится усвоить. Получая это, мы, в сущности, не получаем ничего. Ни таланта, которым не обладали прежде, ни ума... Чистая голая сила, которую еще надо к чему-то и как-то приложить, чтобы не наделать бед, сопоставимых только с нашим же могуществом. Те месяцы, что я простояла у локтя Грасе, дали мне больше, чем годы, проведенные на ступенях трона.

- Значит, немногое и утратим? Ни ум, ни талант, ни житейский опыт, так?

Аранта не ответила. Она и о сказанном-то пожалела. Учить вздумала. Мамаша.

В душе ее осталось странное разочарование, как след в песке, смываемый прибоем. Как будто она надеялась, что Кеннет убедит ее в Анелькиной неправоте.

...Их тяжкая работа важней иных работ, из них ослабни кто-то - и небо упадет...

А. Городницкий

- ...самый беззубый текст отлучения, какой я когда-либо видел, охотно отвечал Грандиозе Уриен. Он, к изумлению Аранты, избегавшей задавать ему личные вопросы, даже не подумал поджать губы в ответ на Анелькину попытку придать разговору светский характер. С присущим ей отсутствием такта девушка поинтересовалась, как ему живется под интердиктом. Рената, пользуясь тем, что внимание гувернантки отвлечено, поставила локти на стол.

- На самом деле всегда составляется два документа, - как ни в чем не бывало продолжал Уриен. - Один - для оглашения на площадях, другой - для внутреннего пользования, с ограниченным доступом и с формулировкой истинных причин, по каким деятельность отлучаемого вредна церкви. Какой из них важнее?

- Второй, конечно, ведь там написана правда, - предположила Анелька, незаметно для самой себя подпирая кулачками румяные яблочки щек. За несколько дней пребывания в Фирензе она заметно похорошела. Впрочем, Уриен Брогау, исполняющий роль души компании, тоже весьма интриговал Аранту.

- Второго в моем случае не было вовсе, - сказал Уриен. - Из чего я заключаю, что Ареопаг негласно одобрил содеянное мной, хотя и предпочел бы, чтобы это было сделано иначе. Тоньше. И, кстати, я всегда уверен был в том, что важнее первый, поскольку интердикт воздействует прежде всего через общественное мнение. Текст, способный управлять настроением умов, составляется, как правило, в крепких выражениях, примеры которых я... м-м-м... в обществе дам и детей приводить не стану... с выдержанным чувством ритма, с легко запоминающимися яркими ярлыками: в конце концов, никого в особенности не волнует, в чем конкретно виновно это исчадие ада.

Он лучезарно улыбнулся и хрустнул пальцами, невольно напомнив Аранте о неминуемо грозящем ему в будущем артрите. Пустое. Разве это ей мучиться с его старческими болячками, когда придет время? Как ни силилась она вообразить себе Клемента Брогау в королевском нагруднике черной кожи, расшитом самоцветами, всякий раз вместо незнакомого лица с едва уловимыми чертами фамильного сходства воображение подставляло Уриена, и приходилось признать, что зрелище выходило блистательное.

- ...а литератора-специалиста такого класса у них теперь нет.

- Возможно, - сказал Кеннет,- они считают, что клейма "Цареубийца" достаточно?

Сказанные негромко, эти слова повисли над столом, и даже Веспасиан оторвал от пола тяжелую голову и вопросительно пошевелил ушами. Один лишь Райе, болтая ногами, остался в счастливом неведении.

- Если ты можешь, не кривя душой, сказать, что в жизни. не сделал ничего такого, о чем пришлось бы сожалеть и чего стоило бы стыдиться, медленно ответил ему Уриен, - ты счастливец. В любом случае все, что я мог и хотел сказать по этому поводу - сказано. Не тебе.

Еще одна грань. Резкий Уриен.

- Так ты надеешься, что тебя возьмут обратно? - уточнил неугомонный Кеннет. - Я имею в виду все это... ты пьешь воду, носишь балахон и держишь такую мину, словно тебе чуждо все человеческое.

Уриен непроизвольно заглянул в маленькую глиняную чашечку, вокруг которой свободно смыкались его пальцы, как будто вода в ней и впрямь могла независимо от его желания превратиться во что-нибудь запретное. Подмечено было верно: воду за этим столом пил он один.

- Вопрос, почему я делаю или не делаю что-то, тебе придется оставить на моей совести. Равно как и вопрос самого существования моей совести. Принцип обета ведь не в том, что что-то запрещено, а в том, чтобы добровольно отказаться от одного в пользу другого. Обет - это мера твоей принципиальности. Лично мне всегда была любопытна собственная способность к самоограничению. Да, надо мной произнесена определенная формула. Но неужели ты думаешь, будто я давал обет человеку, который отличается от самого меня лишь тем, что у него было немного больше свободного времени, чтобы поразмыслить на отвлеченные темы? У меня есть душа, следовательно, я сам разговариваю с Богом. Значит, только он и может разрешить меня. Когда я почувствую внутреннюю готовность и потребность сделать что-то, я это сделаю, точно так же, как я взял в руки оружие. Ты что же, полагал, будучи отлучен, я немедленно пущусь во все тяжкие?