А. С. Секретная миссия - Александр Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что вы скажете о подвале?
– Простите, ваше сиятельство?
– В доме был подвал?
– Вот уж ничего подобного! – выпалил Кунце, не задумываясь. – Тетушка дом унаследовала от отца, а тот – от своего отца… Никто в жизни не слышал, чтобы тут был подвал.
– А что, в таком случае, вот это, по-вашему? – спросил граф, спускаясь с крыльца и отступая на шаг к середине улицы.
Его спутники последовали за ним. Над булыжной мостовой виднелись широкие и низкие зарешеченные проемы, протянувшиеся вдоль всего квартала. Это не могло оказаться ничем другим, кроме как окошечками в подвал.
– Ну… я бы сказал, это больше всего похоже на окошечко в подвалы, – сказал Кунце. – Только никаких подвалов нет ни в моем бывшем доме, ни во всем квартале…
– А это…
– Это? – трактирщик был несколько обескуражен. – Знаете, ваше сиятельство, я мальчишкой еще слыхивал как-то, что подвалы есть под всем кварталом, только они давным-давно замурованы. Не было особенной нужды в подвалах, вот никто и не интересовался, привыкли как-то за многие годы, что эти окошечки сами по себе, а дома сами по себе. Настолько давно привыкли, я так думаю, во времена наших прадедов, что сжились с мыслью, что подвалов как бы и нету… Не то чтобы был какой запрет… и никаких россказней я тоже не слыхал… просто так уж повелось испокон веку. – Его лицо внезапно отразило усиленную работу мысли и озарилось живейшим интересом. – Так это что же выходит, господин профессор действительно клад отыскал?
Он непроизвольно шагнул в прихожую, но был буквально вытолкнут на улицу холодным взглядом графа. Тарловски распорядился непререкаемым тоном:
– Дверь поставить на место. В дом никого не пускать, пока мы не вернемся… пойдемте.
Они вновь оказались перед проемом. Спустились на пару ступенек в насыщенную непонятным запахом темноту, прислушались. Стояла мертвая тишина.
– Ну что, господа? – почти безмятежно спросил граф. – Самое разумное, что можно в этой ситуации сделать – это спуститься. Перепоручить это некому, в конце концов, это наш долг…
– Перепоручить? Держите карман шире! – воскликнул барон. – Да выгонять меня оттуда вам с пушками бы пришлось…
– Я видел на кухне несколько фонарей, – сказал граф. – Несомненно, Гаррах озаботился… Не сочтите за труд, Алоизиус…
Барон моментально принес два масляных фонаря. Затеплилось невысокое желтоватое пламя. Прежде чем остальные успели воспрепятствовать, барон стал спускаться первым, низко держа лампу, чтобы надежнее осветить узкие ступени. Лестница круто уходила вниз, они осторожно спускались друг за другом: впереди барон, державший трость так, чтобы при нужде вмиг освободить клинок, за ним граф без фонаря и последним Пушкин, державший свободную руку на рукояти пистолета.
Впереди становилось все светлее – и вскоре они стояли на выложенной каменными плитами горизонтальной поверхности, в узком пятне дневного света, падавшего сквозь зарешеченное окошечко, оказавшееся прямо у них над головами. Дальше, в полном соответствии с тем, что они видели снаружи, светилось еще одно окошко и еще… Далее выступала перпендикулярная каменная стенка, но уже можно было рассмотреть, что она перегораживает помещение едва ли наполовину. Над головой выгибались массивные каменные своды, державшиеся на толстых колоннах у стен, все это было возведено несколько сот лет назад с присущей той эпохе обстоятельностью и массивностью. Помещение, где они находились, оказалось пустым.
Пожалуй, теперь можно было погасить лампы, что они незамедлительно и сделали. Осторожно двинулись вперед. Следующее помещение оказалось в точности таким же – своды и колонны, с обеих сторон выступают стены, перегораживающие подвал примерно на половину ширины. Пустая бочка лежит на боку, тут же – куча выгнутых клепок и обручей, оставшихся наверняка от другой, подобной…
– И никаких тебе кладов, – пробурчал барон. – И никакого тебе профессора… Кровь и гром!
Впереди, чуть правее, у самой стены лежали кости, в которых можно было с первого взгляда угадать человеческий скелет – вот и череп скалится, – лежавший не в целости, не в спокойной позе сраженного чем-то на месте и тут же умершего человека: кости оказались разбросаны двумя кучками. Барон нагнулся, поднял что-то и, отерев с находки пыль носовым платком, продемонстрировал ее спутникам. Маслянисто сверкнул массивный золотой браслет с алыми камнями и украшением в виде оскаленной львиной пасти.
– Вот такие новости, – сказал он растерянно. – Женщина…
– Сомневаюсь, – сказал граф. – Посмотрите, каков размер. Никак не для женского запястья. В старые времена мужчины любили подобные безделушки не менее женщин…
– Вы, как всегда, правы, – сказал Пушкин, присаживаясь на корточки.
Через пару секунд он выпрямился, показывая свою находку: этот предмет, несмотря на то, что матерчатая обивка почти сгнила, а дерево стало трухлявым настолько, что едва не переломилось пополам в его руке, мог быть только ножнами длинного старинного меча – ага, сохранились накладки, то ли позолоченные, то ли из литого золота. Судя по немалому весу, вероятнее второе. Чуть поодаль обнаружился и сам меч, вернее золоченая – или золотая – рукоять, с обломком проржавевшего лезвия длиной не больше ладони. Остального не видно, как они ни приглядывались.
– Черт меня разгрызи! – сказал барон. – Полное впечатление, что беднягу пополам разорвали!
– Тс!
Но вокруг по-прежнему стояла совершеннейшая тишина, отчего-то представлявшаяся гораздо неприятнее, нежели какие-нибудь жуткие звуки. Деваться было некуда, и они осторожно двинулись вперед.
Вскоре увидели еще три скелета – судя по трем черепам. Точнее определить количество погибших в старые времена было затруднительно: кости были раскиданы по всему помещению, многие сломаны в куски. Под ногой графа лязгнуло что-то тяжелое – проржавевшее лезвие алебарды. Еще один меч, в гораздо более простых ножнах, и второй, без ножен, целехонький, разве что попорченный ржавчиной…
– Действительно, – сказал граф. – Давненько сюда не заглядывали. Оружие, насколько я могу судить, принадлежит самое позднее семнадцатому столетию… Что это там?
– Бочки, – с облегчением вздохнул барон.
Они прошли примерно половину подвала. Остальную половину занимало одно обширное помещение, уже без перегородок, в два ряда уставленное огромными бочками, лежавшими на массивнейших деревянных козлах толщиной в человеческий рост: да и сами бочки были предназначены словно бы для великанов из сказок или романов язвительного монаха Рабле. Дно каждой было шириной – точнее, в данный момент высотой – в два человеческих роста. А уж размеры самих бочек…
Барон, нимало не потеряв самообладания, шагнул к ближайшей и попытался повернуть кран размером с пожарный насос. Пояснил непринужденно:
– Это я из научного любопытства. Представляете, каково винцо? Вот это выдержка…
Однако у него ничего не получилось. Он налег изо всех сил, но не смог повернуть рукоятку в локоть длиной. Разочарованно вздохнул:
– Схватилось намертво. За столько-то лет… А, ладно, все равно винцо превратилось в уксус, даже если оно там осталось…
– Там, впереди, сплошная стена, – сказал Пушкин. – Отсюда видно. Идти вроде бы и некуда. Одни бочки. Старый винный подвал. Но ведь куда-то же девался профессор…
– Смотрите! – сдавленным шепотом вскрикнул барон.
Все уставились в ту сторону. Между двумя бочками виднелось нечто темное и продолговатое, больше всего похожее…
Это и в самом деле была человеческая рука – воскового цвета кисть, черный рукав сюртука. Они кинулись туда. И застыли, обогнув великанские козлы.
Там была только рука. И ничего более. То ли отрубленная, то ли оторванная человеческая рука, лежавшая в темной застывшей луже.
Они почувствовали другой запах – на сей раз откровенно неприятный, сладковатый запах разложения. Сделали еще несколько шагов. За следующей бочкой лежало то, что осталось от профессора Гарраха – скрюченное, скомканное тело, больше всего похожее на разодранную капризным ребенком матерчатую игрушку. Но искаженное ужасом лицо сохранилось в неприкосновенности, и они без особого труда узнали черты лица профессора. Даже очки в стальной оправе сохранились на носу благодаря дужкам наподобие крючков – вот только стекла вылетели…
– Что ж это? – растерянно прошептал барон. – Думается… Ай!
В самом дальнем углу, между двумя бочками, что-то шевельнулось – высокое, широкое, напоминавшее то ли оживший монумент, то ли взмывшего на дыбки медведя…
В широкий проход почти бесшумно выдвинулась фигура высотой едва ли не в два человеческих роста, этакое карикатурное изображение человека: короткие толстые ноги, чуть расставленные руки толщиной со столб уличного фонаря, бочкообразное тело, голова, наполовину ушедшая в плечи, выступавшая нелепым горбом наподобие старинного рыцарского шлема. На ней светились тусклым гнилушечьим светом два огонька, несомненные глаза, а под ними виднелась черная горизонтальная щель рта – и никаких признаков носа. Уши больше похожи на два толстых бублика, пришлепнутых по бокам.
