Величие и падение Рима. Том 2. Юлий Цезарь - Гульельмо Ферреро

Галлия, варварская страна, стремившаяся к цивилизации и вследствие этого полная противоречий, не умела вести ни страшную и упорную партизанскую войну варваров, ни методическую войну цивилизованных народов. Она попеременно вела то ту, то другую. В этой войне сказалась непоследовательность тогдашнего галльского общества, и только этим можно объяснить, каким образом Галлия была побеждена маленькой армией из 30 000 человек. Верцингеториг был героем и жертвой этого противоречия, которое могло разрешиться только великим крушением. Римская армия и ее генерал, осаждая Алезию, испытали великий искус, который мог бы окончиться катастрофой не только в том случае, если бы полководец был менее отважен, менее умен, менее силен духом и телом, но и если бы его солдаты были менее упорны. Эти тридцать тысяч человек были бы, конечно, охвачены паникой, когда оказались одни в обширной вражеской стране, окруженные со всех сторон, лишенные операционной базы и путей сообщения с Италией, если бы они были так же робки, как солдаты Красса. Для поражения упавшей духом армии было бы достаточно даже той смеси регулярной войны и партизанских набегов, которую вели галлы; Цезарь мог бы погибнуть и по дороге в нарбонскую Галлию, как Красc погиб по дороге в Армению, и вся история Европы приняла бы другой оборот.

Дело Цезаря в Галлии

Что случилось бы, если бы Рим потерпел в Галлии поражение, аналогичное прошлогоднему поражению при Каррах? Момент был очень критический, и после гибели Красса моральный удар, нанесенный душе нации второй катастрофой, постигшей бы на этот раз Цезаря, мог быть ужасен. Италия была бы навсегда лишена мужества и отказалась бы от всякого движения вперед в пределах Европейского континента. Во время кошмарных дней осады Алезии решалась судьба европейской цивилизации. Если Цезарь не завоевал Галлии с быстротой молнии, в чем его упрекали враги, то он сделал более скромное, но не менее важное дело: за семь лет он создал маленькую, но стойкую армию, какой Рим не имел уже давно и которая в решительный момент европейской истории сумела придать событиям определенное направление, которое не смогли изменить последующие века.

VIII

Беспорядки в Италии и ее прогресс

Законы Помпея. — Террор во время его консульства. — Прогресс культуры винограда и оливкового дерева. — Крупные и мелкие землевладельцы. — Индустриальный прогресс маленьких италийских городов. — Новые течения в культуре. — Новые поэты. — Консервативное и революционное направления. — Долги.

Помпей становится диктатором

В то время как демократический империализм переносил в Галлии такие испытания, в Риме произошла важная перемена — сближение Помпея с консерваторами. Вскоре после отъезда Цезаря мятежи настолько усилились, и жестокие репрессии стали обществу настолько необходимы, что диктатура Помпея была наконец принята всеми, даже самыми ожесточенными его противниками. Катон предложил только назвать Помпея не диктатором, а единоличным консулом, для того чтобы он был ответствен до конца своей магистратуры.[317]Но это была конституционная тонкость, факт был налицо: Помпей занял высшее положение в государстве с поручением восстановить порядок какой бы то ни было ценой.

Законы Помпея

И Помпей принялся за дело с энергией, на которую никто не считал способным этого человека, обычно неохотно пользовавшегося своими прерогативами. Употребив все свое влияние, он, правда, заставил признать закон, позволявший Цезарю выступить кандидатом на консульство, не приезжая в Рим;[318]но, сделав эту последнюю уступку демократической партии, он сурово пересмотрел списки граждан, из которых по жребию выбирали сто судей для политических процессов, и сократил их до 950 человек — сенаторов, всадников, плебеев, выбрав только тех, на которых он имел сильное влияние.[319]Кроме того, он предложил lex Pompeia de ambitu и lex Pompeia de vi, которые, упрощая процесс, уст рожали наказания за все преступления по политическому подкупу, совершенные с 70 года, а также за преступления, связанные с насилием.[320]Равным образом он предложил lex Pompeia de provinciis, обращавший в закон сенатское постановление прошлого года, по которому можно было быть правителем провинции только через пять лет после консульства и претуры.[321]Наконец, он предложил lex Pompeia de jure magistratuum, в котором среди многочисленных постановлений, нам неизвестных, находилась статья, просто и ясно подтверждавшая запрет на заочное избрание консулов.

Отношение обеих партий к Помпею

Всех этих законов консерваторы безуспешно добивались много лет. Радость их была велика, и самые ожесточенные враги Помпея изменили свое мнение о нем. Сторонники Цезаря, напротив, были недовольны всеми этими нововведениями. Но так как Цезарь и Помпей были еще друзьями, то они не осмеливались противиться его предложениям и только жаловались на lex de jure magistratuum, который, по-видимому, уничтожал привилегии, незадолго до того предоставленные галльскому проконсулу. Таким образом, благодаря своему влиянию, поддержке консерваторов, высших классов и устрашенного общественного мнения Помпею удалось без борьбы и в короткое время добиться утверждения своих законов, сделав друзьям Цезаря только одну уступку — оговорку в его пользу, включенную в lex de jure magistratuum, точных выражений которой мы не знаем, но которую противники Цезаря могли впоследствии объявить не имеющей значения.

Пробуждение Помпея

Но если эти законы были хороши, то другие, столь же превосходные, имели силу уже давно, однако не работали, так как в условиях партийной борьбы, интриг клиентел и общей распущенности ни один магистрат не имел возможности применять их. Не могло ли случиться то же самое и с этими законами? Но с тех пор как Помпей был выбран единственным консулом, он стал совсем другим человеком: к всеобщему изумлению этот вельможа, скептический, непостоянный и ленивый, нашел в себе энергию, чтобы обеспечить применение своих законов. Подобно маленькому воскресшему Сулле, он ввел в Риме своего рода судебный террор, заставляя вести процессы наспех, запрещая все отсрочки, зажимая рот адвокатам, обыкновенно столь болтливым, и пользуясь своим влиянием диктатора, чтобы способствовать обвинительным приговорам. За несколько недель многие друзья Клодия и Цезаря, скомпрометированные в последние годы, а также некоторые наиболее мятежные консерваторы, вроде Милона, после быстрых процессов были осуждены на изгнание; удивление общества Помпеем еще более возросло.

Прихоти власти

Раздражение против беспорядков располагало всех людей, желавших восстановления порядка, одобрять строгость даже в тех случаях, когда она не вполне была необходимой. Нужно было карать сурово, без стеснения, лишь бы очистить Рим. Такова была очередная задача. Однако, как случается всегда, когда общество богатеет, делается снисходительным и раскалывается на враждебные и самодовлеющие клики, эта строгость начинает ограничиваться в своем применении. Когда дело касалось друзей и родственников Помпея, этот самый неумолимый из цензоров проявлял неожиданную мягкость. Закаляя свое сердце в борьбе с уличными мятежниками, он мог временами проявлять жестокость и по отношению к отдельным лицам из высших классов. Так, однажды он сказал Меммию, пришедшему просить его помощи в суде и нашедшему его выходящим из ванны и идущим обедать: «Если ты задержишь меня, то мой обед простынет, а это самое высшее». Но, поражая людей, он старался, однако, спасать своих обвиненных друзей, как, например, Сципиона, на дочери которого, молодой и прекрасной Корнелии, вдове Публия Красса, он женился. Он не только заставил оправдать его, но и сделал своим товарищем по консульству. Во всяком случае, эта строгость, хотя и политически тенденциозная, принесла успокоение. Выборы прошли без эксцессов, и если не достиг консульства Катон, ибо не хотел истратить ни сестерция, то другие избранные консулы все же принадлежали к консерваторам. Один из них, Марк Клавдий Марцелл, был откровенным врагом Цезаря; другой, Сервий Сульпиций Руф, был тем юристом, который десять лет тому назад выступил кандидатом против Катилины.

Преклонение Цицерона перед Помпеем

Реакция против сумасбродств и подкупов цезарианской политики продолжала усиливаться. Сам Цицерон, только что окончивший свою книгу «De Republica», в которой он в звучных латинских периодах резюмировал высшую мудрость политических мыслителей Греции, стряхнул с себя ленивый скептицизм последних лет. Он искренне удивлялся Помпею, надежда на лучшее окрыляла его, и с характерной для него совестливостью он мечтал уплатить долг, взятый у Цезаря, поведение которого он теперь сурово осуждал.