За правое дело - Василий Гроссман

— Не знаю, не знаю, это никуда не годится, они обязаны были иметь полтора боекомплекта,— говорил он и пожимал плечами.

Новиков, глядя на хмурое лицо Быкова, подумал, что в личных делах начальник отдела умеет проявлять гибкость и изобретательность, умело поддерживает свой авторитет; здесь-то он быстро применяется к обстоятельствам, умеет отпихнуть кого следует, умеет показать товар лицом, то, что называется — ударить так, чтобы зазвенело, хотя такое поведение ни в каких правилах, уставах и нормах не обозначено.

Новиков, присмотревшись, заключил, что и знания Быкова сомнительны.

Он сказал:

— Афанасий Георгиевич, разрешите поговорить по одному вопросу.

Он назвал Быкова по имени и отчеству, намекая этим, что служебный разговор кончился и он просит разговора по личному поводу. Быков, поняв это, указал ему на стул:

— Пожалуйста, слушаю вас.

— Афанасий Георгиевич, я о Даренском,— сказал Новиков.

— То есть? — спросил Быков и поднял брови.— О чем, собственно?

По недоуменному выражению его лица Новиков понял, что разговор обречен на неудачу, и рассердился.

— Да вы знаете о чем: он работник ценный, зачем ему мотаться в резерве, мог бы дело делать.

Быков покачал головой:

— Мне он не нужен, думаю, и вы без него обойдетесь.

— Но ведь по существу в том споре он прав оказался.

— Тут дело не в существе, вернее, не в этом существо.

— В этом и существо. У него замечательное умение по небольшому количеству данных быстро разгадать обстановку, намерения противника.

— Мне в отделе гадалки не нужны, пусть идет в разведотдел.

Новиков вздохнул:

— Право же, странно, человек создан, можно сказать, природой для штабной работы, а вы его не хотите использовать. А я, танкист, не штабной работник, подаю рапорт — вы меня не отпускаете…

Быков закряхтел, вынул карманные золотые часы, удивленно наморщил лоб и приложил часы к уху.

«Обедать собрался»,— подумал Новиков.

— Вот, у меня все,— сказал Быков.— Можете быть свободны.

[Новикова вызвали к одиннадцати часам вечера. Рослый автоматчик одновременно почтительно и фамильярно спросил вполголоса:

— Вам куда, товарищ полковник?

Ощущение, возникавшее у Новикова в приемной командующего, всегда было одинаково, где бы ни расположился штаб — в сумрачных высоких залах старинного дворца или в маленькой мазанке с веселым палисадником. Всегда в приемной на окнах висели занавески и стоял полумрак, а люди говорили шепотом, то и дело оглядываясь на дверь; всегда генералы, ожидавшие приема, казались взволнованными, и даже телефоны звонили приглушенно, боясь потревожить торжественную обстановку.

В приемной ожидавших не было, Новиков пришел первым. За письменным столом сидел секретарь Военного совета Чепрак, с желто-серым лицом человека, спящего днем и работающего ночью. Чепрак, нахмурившись, читал книгу.

Ординарец в медалях ужинал, поставив на подоконник тарелку. Увидя Новикова, он со вздохом поднялся и, лениво ступая, грустно позвякивая медалями, ушел с тарелкой в соседнюю комнату.

— Нету? — спросил вполголоса Новиков и кивнул на дверь.

— Есть, у себя,— ответил Чепрак не тем голосом, которым он обычно разговаривал в приемной, а самым обычным, которым говорил в столовой, и, похлопав ладонью по книге, сказал: — Вот жили мирные люди!

Чепрак встал и прошелся по комнате, потом подошел к подоконнику, у которого только что ел ординарец, и знаком пригласил Новикова. И когда Новиков подошел к нему, Чепрак, вдруг перейдя на украинский язык, которого Новиков от него ни разу не слышал, сказал:

— Чи вы чулы?

Новиков вопросительно глядел на него, и Чепрак, заглянув ему прямо в глаза своими умными, всегда насмешливыми, прищуренными глазами, сказал:

— Вы, мабудь, знаете, хто зараз Южным фронтом командуе?

— Знаю.

— Ни, мабудь, зналы, а зараз не знаете, бо вже не командуе,— и, откинув голову, оглядел Новикова, поражен ли он новостью. Новикова известие не потрясло, но он видел волнение секретаря Военного совета и понял, чем вызвано это волнение.

Он видел, что Чепрак ждет от него вопросов или хотя бы вопросительного движения. Но Новиков не задал вопроса и не кивнул вопросительно.

— Все теперь может быть, мало ли что,— и Чепрак развел руками.— Был один такой разговор: слишком привыкли отступать от Тарнополя до Волги, психология стала такая — отступать да отступать,— говорил он, видимо повторяя слова, ставшие ему известными.— Вот и штаб наш двенадцатого числа переименован из Юго-Западного в Сталинградский. Теперь и нет такого направления, Юго-Западного.

— Это кто сказал? — спросил Новиков.

Чепрак улыбнулся и, не отвечая на вопрос, сказал:

— Могут наше управление вывести в резерв, отведут, поставят где-нибудь за Волгу, а Дон поручат новому фронту. Сформируют новый штаб, а?

— Это ваше предположение?

Чепрак сказал:

— Словом, был один разговор по ВЧ, а кто, что — это я не скажу.— Он огляделся по сторонам и задумчиво, видимо чувствуя перемены и в личной своей судьбе, сказал: — Помните, в Валуйках вы вышли из аппаратной, веселый, и сказали мне: «Битва за Харьков выиграна», а в этот час противник как раз и ударил с Изюм—Барвенкова на Балаклею.

Новиков сердито спросил:

— Что ж вы именно сейчас это вспомнили, так не полагается, война есть война. Да уж если вспоминать, не я один так говорил, а кое-кто повыше меня.

Чепрак пожал плечами:

— Просто вспомнил… Какие там люди были: Городнянский, и сам командующий фронтом генерал-лейтенант Костенко, и командиры дивизий Бобкин, и Степанов, и Куклин, а корреспондент какой славный, Розенфельд, сутки мог рассказывать, до сих пор за них душа болит. Все погибли!

Заседание началось с опозданием.

В приемной собралось начальство столь высокое, что и генерал-майоры не решались сидеть на стульях и на диванах, а, стоя у окон, негромко беседовали, оглядываясь на закрытую дверь кабинета командующего. Быстрыми шагами вошел член Военного совета фронта Иванчин, кивая приветствовавшим его подчиненным. Озабоченное лицо его казалось утомленным, а движения были быстрые, резкие.

Он громко спросил у секретаря:

— У себя?

Чепрак торопливо ответил:

— У себя, но просил несколько минут подождать.

Он произнес эту фразу с тем виноватым и почтительным выражением, с которым подчиненные иногда передают слова начальника, как бы сожалея, что не в их власти что-либо изменить здесь: зависело бы от него — с радостью бы раскрыл дверь перед Иванчиным.

Иванчин оглянулся на ожидавших, окликнул командующего артиллерией:

— Как на городской квартире, малярия не тревожит?

Командующий артиллерией единственный в приемной говорил в полный голос; он в этот момент смеялся тому, что шепотом рассказывал толстоплечий и полногрудый генерал, приехавший на днях из Москвы.

— Нет, пока благополучно,— сказал командующий артиллерией и указал Иванчину на своего собеседника.— Вот, представьте, приятеля встретил, вместе в Средней Азии служили.

Он подошел к Иванчину, и они заговорили короткими словами, которые бывают понятны людям, каждодневно встречающимся на общей работе.

— Ну а с этим, вчерашним, как? — услышал Новиков вопрос командующего артиллерией.

— Окончание в следующем номере, как говорится,— ответил Иванчин, и командующий артиллерией рассмеялся, прикрыв рот толстой, широкой ладонью.

На лицах людей, прислушивающихся к разговору старших начальников, видно было желание разгадать, к чему относятся эти слова, но разгадать их было трудно — к чему только они не могли относиться! Как почти всегда бывает, люди, собравшиеся для важного дела, старались до поры не говорить о тревожившем и мучившем их, а вели посторонние разговоры. Новиков слышал басистый генеральский голос:

— Представляешь — гостеприимство: приходят мои люди и докладывают: «Столовые наши еще не развернулись, сотрудники пошли в столовую здешнего военного округа, а там проверяют талоны, по фронтовым не пускают, а местных тыловиков — пожалуйте».

— Безобразие,— сказал второй.— Я позвонил Иванчину: оказывается, есть договоренность с командующим округом Герасименко, а местные головотяпы изменили: изволь видеть, в столовой переполнение, и сотрудники штаба округа опаздывают на работу, не укладываются в обеденный перерыв.

— Ну и что, чем же кончилось? — спросил невысокий румяный генерал из разведотдела, час назад вернувшийся из армии и не знавший этой истории.

— А кончилось просто,— и второй собеседник незаметно указал на члена Военного совета,— снял трубку, сказал командующему округом два словца, так после этого интендант с хлебом-солью всех фронтовых в дверях встречал.