Целительство - Мэнли Палмер Холл

Позиция Уэллса заставляет серьезно задуматься, однако кажется довольно странным, что великая культура, тысячелетиями создаваемая стараниями дюжины многих высокоцивилизованных наций и сумевшая выжить в атмосфере пороков имперского Рима, должна была погибнуть вместе с крушением системы, частью которой она никогда не была. Науки и искусства не обратились в ислам из-за одного лишь ниспровержения Рима. Более правдоподобной представляется версия, что сначала невежественная родовитая знать заняла место развращенной аристократии, а дальше все пошло как всегда, ибо первое, что делает попавший из грязи в князи выскочка, это начинает преследовать ученых и просто образованных людей.

Как можно судить на основании весьма скудных сведений о «мрачном средневековье», следовавшие одна за другой эпидемии чумы и лихорадки опустошили большую часть Европы, и почти всегда они возникали сразу же после начала войны. Так, армию Аттилы эпидемия поразила во время ее вторжения в Северную Италию. Разрушив существующий уклад жизни, варвары ничего не создали взамен. Повсюду толпами бродили потерявшие всякую надежду люди, распространяя вокруг себя хаос и черную смерть. Землетрясения, целиком стиравшие города с лица земли, усиливали всеобщий ужас и страдания, а в довершение всего голод еще более «подчистил» континент. Смертность в те годы была ужасающей.

Учредив монастыри, церковь сделала все, что было в ее силах, чтобы спасти остатки культуры, но только те ее составляющие, которые не вступали в противоречие с догматами веры. В монастырских библиотеках хранилось множество книг по медицине, искусству и музыке, с которыми соседствовали труды по более древним наукам: математике, геометрии, астрономии, логике, риторике и языкам. Эти монастыри в сущности были единственными школами, а духовенство, не имевшее никаких связей с внешним миром и располагавшее массой времени для занятий науками, стало единственным образованным классом.

По мере усиления влияния церкви на светскую власть, в Европе постепенно стало устанавливаться некое подобие порядка. За строительство монастырей взялись бенедиктинцы, а позднее при своих «святых обителях» они открыли еще и школы, со временем выросшие в крупные университеты, которыми ныне гордится вся Европа. Церковь выступила в роли щедрого покровителя университетов, а короли и принцы последовали ее примеру.

Главным препятствием на пути развития этих школ стал недостаток знаний, ибо предпочтение в них всегда отдавалось четырем предметам: художественной литературе, праву, медицине и теологии. Для поступления в университет обычно требовалось представить особый официальный документ, подтверждающий, что податель просьбы о приеме в учебное заведение христианин, старше 20 лет, полноправный гражданин общества и происходит не из крестьян, а из хорошей семьи. Тогда, как и теперь, приходилось затрагивать такую щекотливую тему, как денежный вопрос.

Учебный план, хотя и производил внушительное впечатление, был выхолощенным и скучным. Ученые мужи в капюшонах[30], восседавшие на позолоченных тронах, читали лекции или просто цитировали древних авторов, а студенты сидели, внимательно слушали, верили, воспринимали и поражались, но никаких знаний не получали. И ни науку, ни церковь особо винить было не за что, поскольку у них не нашлось никого, кто, обладая большими знаниями, вывел бы остальных на лучший путь.

Кроме того, возникали медицинские колледжи, которые имели вид пышных и величественных некрополей, где угрюмые профессора что-то бубнили, склонившись над древними и донельзя устаревшими томами Галена и Авиценны. Болезни диагностировались на основании математических расчетов, а лекарственные средства подбирались по принципу похожести трав на заболевший орган. Так, зубянку рекомендовали от зубной боли, а плющ — от нервных расстройств. Это были времена «ингредиентов» вроде рога единорога и безоарового камня[31]. Тем людям нового времени, кто предпочитает видеть церковь веками дискутирующей на тему, какая из трех ипостасей в Троице главней, будет интересно узнать, как проводили свой досуг ученые мужи тех времен.

Мумиё — смола мумий

В свободное время царственные медики в капюшонах занимались тем, что ломали себе головы над проблемой, какими сравнительными достоинствами обладает арабское, египетское, писсасфальтовое и ливийское «мумиё». Словом «мумиё» арабы называли смолистое вещество, выделяющееся из древних мумий, сохранившихся благодаря пропитке густыми ароматическими жидкостями, содержащими сок алоэ, шафран, мирру и бальзам. Египетское мумиё представляло собой того же рода выделения, но из более скромного покойника, предохраненного от разложения только с помощью асфальта. Писсасфальтовое мумиё, высоко ценимое диоскурами, готовили из кристаллов, собранных с мумий, набальзамированных битумом. Насколько мне известно, именно это мумиё труднее всего раздобыть и его чаще всего подделывают аптекари. Ливийское мумиё получают из высохших трупов людей, утонувших в зыбучих песках Ливии и вообще не подвергавшихся никакому бальзамированию.

Конец этой занятной дискуссии положило открытие еще более ценного мумиё, которое можно было приготовить из мха, выросшего на черепе казненного преступника.

Так обстояло дело с медициной в те добрые старые времена, когда врача люди боялись больше, чем болезней.

Средневековые доктора, надо сказать, не засиживались допоздна за работой, с головой уйдя в поиски новых путей в медицине. Чопорные и самолюбивые, они упивались собственным величием, годами вынашивая одну только мысль: как бы поскорее убить своего коллегу, чья самобытность угрожала их спокойствию. Правитель, жрец и врач были членами закрытых, недоступных для посторонних корпораций; они сплачивались для оказания взаимной поддержки в годину невзгод и с чистой совестью грабили друг друга, когда им вновь улыбалась фортуна.

В пору наивысшего расцвета церкви тяжелую руку недовольного духовенства почувствовал на своем плече не врач, а астроном. Оказалось, что люди, подобные Джордано Бруно, Галилею и Копернику, покусившись на установленный христианами мировой порядок, ненароком наступили на любимую мозоль «отцов церкви», учивших, что Земля есть пьедестал Бога и весь тайный план творения разрабатывался именно на этой планете. Остановив Солнце и заставив двигаться Землю, Коперник тем самым превзошел самого Иисуса Навина, которому по силам было только раз остановить Солнце. Церковь со всей прямотой — и удручающим невежеством — выступила против, стремясь поставить зарвавшихся новаторов на место, пока они не разнесли вселенную на части.

Нет никаких оснований полагать, что на заре своей истории церковь предпринимала какие-то серьезные попытки ограничить изучение медицины или высказаться против врачебной практики. Напротив, церковь уважала доктора, ибо, как сказано в Книге Сираха (38, I–IV): «Почитай врача честью по надобности в нем, ибо Господь создал его, и от Всевышнего — врачевание, и от царя получает он дар. Знание врача возвысит его голову, и между вельможами он будет в почете. Господь создал из земли врачевание, и благоразумный человек не будет пренебрегать им».

Церковь была единственным достаточно крупным институтом, чтобы потребовать хотя бы элементарного к себе внимания со стороны всех этих разношерстных фракций, из которых и складывалась