Несущий огонь (ЛП) - Бернард Корнуэлл

— Во Фризии?

— Беббанбург для меня потерян, — ответил я. Не знаю, поверила ли она мне, но если и Стиорра станет распространять эту сплетню, вреда это не причинит.

Мы ехали на юг по старой римской дороге, что вела в Ледекестр, но спустя пару миль повстречали торговца, который двигался на север и сообщил, что великие лорды саксонских земель собрались в Годмандкестре. Торговец был датчанином, мрачный тип по имени Арвид, занимавшийся железной рудой.

— Грядет война, господин, — поведал он мне.

— А когда было по-другому?

— Армия саксов стоит в Хунтандуне. Там их король!

— Эдуард!

— Его так зовут? И там же его сестра.

— А король Сигтрюгр?

Арвид ухмыльнулся.

— А что ему остается? — Арвид ухмыльнулся, — воинов у него мало. Все что он может, так это пасть на колени и молить о пощаде.

— Он воин, — возразил я.

— Воин! — усмехнулся Арвид. — Заключил мир с женщиной. А теперь приходится мириться с её братом. Хотя ярл Турферт уже смирился! Сдал Хунтандун и принял крещение.

Турферт — один из датских лордов, отказавшихся присягать на верность Сигтрюгру. Он владел огромными фермами на границе земель датчан и саксов. Если войска западных саксов двинутся на север, владения Турферта падут первыми, но если Арвид прав — Турферт спас свою собственность, уступив бург в Хунтандуне, крестившись и присягнув на верность Эдуарду.

Турферт никогда не был великим воином, но его уступка Эдуарду несомненно означала, что за ним последуют другие датские ярлы юга Нортумбрии, облегчая нападение на Сигтрюгра. Теперь моего зятя спасал только шаткий мирный договор с Этельфлед, договор, который вознамерился разрушить олдермен Этельхельм.

Итак, мы поспешно ушли на юг, уже не в сторону Ледекестра, а по более широкой римской дороге, что вела к Лундену. Бург в Хунтандуне охранял переправу через Юз, это был бастион, всегда защищавший южные рубежи Нортумбрии. Теперь он потерян, отдан войскам Эдуарда. Я коснулся молота на своей шее и подумал — неужто старые боги трусливо сдались пригвожденному? И им всё равно?

Я подумал, что саксы с их фанатичной верой всё ближе подбираются к Эофервику, к захвату Нортумбрии, и однажды старая вера исчезнет, а жрецы пригвождённого бога снесут святилища язычников. Я видел, как саксы потерпели поражение и цеплялись за жизнь в вонючих болотах, как потом дали отпор, и вот теперь великая мечта о единой стране, Инглаланде, становилась реальностью. Рано или поздно перемирию Сигтрюгра придёт конец, Уэссекс нападет, а что потом? Эофервик не устоит. Его стены крепки и хорошо обороняются, но если армия захватчиков не побоится потерь, то нападет в нескольких местах и, в итоге переберется через валы и войдет с мечами в перепуганный до смерти город. Христиане станут веселиться, а тем из нас, кто почитает старых богов, придётся убраться прочь.

Если мы хотим устоять перед атакой христиан, цена их победы должна быть слишком велика. Вот почему я так хотел вернуть Беббанбург — захват этой крепости обойдётся безумно дорого. И Константин там пока не слишком-то преуспел. Его единственная надежда — взять крепость измором, но на это потребуются многие месяцы. Если же он попытается напасть, для его шотландских воинов есть только один узкий проход, и они в нем погибнут. Их тела будут валяться у крепостных стен, рвы — вонять от их крови, вороны станут пировать на их внутренностях, на холмах королевства Константина зарыдают вдовы, а выбеленные кости воинов Альбы останутся предупреждением для новых захватчиков.

А Фризия? Мы торопливо двигались к югу, и я размышлял, как далеко продвинулся пригвожденный бог по земле. Я слышал, что за морем есть какие-то народы, поклоняющиеся Тору и Одину, и когда-то очень хотел уйти туда, построить своё королевство рядом с серым морем, стать в нём господином. Но потерять Беббанбург? Отказаться от мечты? Никогда.

Прежде чем мы оставили Линдкольн, я послал Берга и его товарищей на север, к Эофервику. Я дал молодому норвежцу кошелёк с золотом и ещё раз повторил, чего от него хочу. Я заставил воинов соскрести волчьи головы со щитов, чтобы никто не знал, что они служат мне.

— Но как же мои щёки! — обеспокоился Берг. — Ведь я ношу на лице твой символ, господин!

— Это пустяки, — сказал я и не стал дразнить его, заявляя, что эти чернильные кляксы больше похожи на пьяных свиней, чем на свирепых волков. — Давай рискнём.

— Как скажешь, господин, — ответил он, по-прежнему обеспокоенно.

— Закрой волосами, — предложил я, — пусть свисают на лицо.

— Отличная мысль! Но... — он внезапно осекся, поражённый догадкой.

— Но?

— А как же та девушка, дочь Оллы? Ей это не покажется странным?

Куда менее странным, чем свиньи на щеках, подумал я, но снова пощадил его.

— Девушек такие вещи не волнуют, — заверил я, — главное, чтобы от тебя не сильно смердело. Вот насчёт этого они до странности привередливы. А теперь иди. Ступай! Купи три корабля и жди в Эофервике вестей.

Он поскакал на север, а мы направились на юг, забрав с собой Брунульфа, отца Херефрита и Брайса. Брайсу и священнику связали руки и накинули верёвку на шею, а концы верёвок держали в руках мои люди. Большую часть пути Брайс лишь злобно озирался, а отец Херефрит, зная, как много среди моих воинов христиан, грозил им карами пригвождённого бога, если его не освободят.

— Ваши дети родятся мёртвыми! — кричал он в первый день пути. — А жёны сгниют, как тухлое мясо! Всемогущий Бог проклянёт вас! Ваша кожа покроется гнойными язвами, вы будете дристать кровавым поносом, а члены отсохнут!

Он продолжал выкрикивать подобные угрозы, пока я не повернул назад и не подъехал к нему. Он не обратил на меня внимания, только с ненавистью уставился вперёд, на дорогу. Верёвку, обвивавшую его шею, держал Гербрухт, добрый христианин.

— Он слишком много болтает, господин.

— Завидую ему, — сказал я.

— Чему, господин?

— Большинству из нас приходится снимать штаны чтобы испражняться.

Гербрухт засмеялся. Херефрит только зыркнул с ещё большей злобой.

— Сколько у тебя осталось зубов? — спросил я. Как я и ожидал, Херефрит не ответил. — Гербрухт, у тебя есть клещи?

— Конечно, господин, — он похлопал по седельной сумке.

Многие воины таскали с собой клещи на случай, если потребуется снять подкову.

— Игла? Нить?

— У меня нет, но у Годрика они всегда с собой, да и у Кеттила.

— Отлично! — я глянул на Херефрита. — Если не заткнешь свою грязную пасть, — пригрозил я, — то я возьму у Гербрухта клещи и вырву тебе все оставшиеся зубы, а потом зашью рот, — ухмыльнулся я.