Барабашка - это я: Повести - Екатерина Вадимовна Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сенька ожидал, что Глашка огрызнется в ответ, в крайнем случае, просто откажется, но она покорно поднялась и, деревянно переставляя ноги, не сказав более ни слова и не взглянув на Сеньку, вышла вслед за Зиной. Сенька удивился сначала, а потом вдруг чего-то испугался и вспомнил, что так и не спросил у Глашки про Вальтера…
На следующий день до обеда Сенька не видел никого: ни Глашки, ни Зины, ни Воронцова. Сидел на кровати, тупо глядя в стену, и думал, что сейчас даже задачки по математике порешать — и то в кайф. А вот не спросил у Глашки, в какой комнате она живет, и теперь не найти ее. Не будешь же во все двери ломиться…
На обед Глашка не пришла, и Сенька совсем скис. Посмотрел по сторонам, попробовал с тоски заговорить с высоким прыщавым парнем, с которым оказался за одним столом. Спросил, не знает ли тот, есть ли здесь телевизор. Парень глянул странновато, сморгнул прозрачными глазами и ушел, не доев второе. Сенька сначала огорчился, но потом выпил его нетронутый компот и подумал, что если кто-то с приветом, то другие в этом нипочем не виноваты.
В коридоре напротив его комнаты на корточках, спиной прислонившись к стене, сидел Воронцов. Сенька уже привык к этой его странной позе и не удивился, присел рядом.
— Ну что, будем работать? — помолчав, спросил Андрей.
— Будем, чего ж делать…. - вздохнул Сенька. — Тогда пошли.
По дороге Воронцов кивнул на глухую зеленую дверь:
— Библиотека.
— И чего?
— В объяснения вдаваться не буду, — нахмурился Андрей. — Во всяком случае — пока. Но коли уж ты мне поверил, так и — здесь верь. Надо читать, чтобы… чтобы вылечиться… Много, много… читать, учиться… Не как в школе… Если не знаешь, сначала… Зина, я — поможем выбрать, подскажем. Потом — сам…
— Ага, — язвительно прервал его Сенька. — Это вы всех заставляете, да?
— Кого — всех?! — изумился Воронцов.
— Да-а… Вон Глашку тоже… А она и не хочет вовсе! — тоном ябеды первоклассницы проблеял Сенька.
— Так ты познакомился с Глашей? — Андрей удивился еще больше, хотя, казалось бы, больше уже и некуда. — И она пошла на контакт с тобой? И что… что же ты о ней знаешь?
— Все! — торжествующе сказал Сенька, испытывая несказанно приятное чувство оттого, что мог ущучить Воронцова. — И как она будущее предсказывала, и как в деревне жила, и как ее чуть не убили, потому что ведьмой считали… И как Зина ее книжки читать заставляет…
— Фантастика! — прошептал Воронцов, потирая лоб. — В таком случае я попрошу тебя… Хотя нет! — резко прервал сам себя, пробормотал под нос: — Еще больше замкнется, догадается, догадается непременно… — и добавил вслух: — Постарайся помочь ей. Если сможешь, конечно. — Глянул прямо в Сенькины узковатые, припухшие глаза.
— А сейчас она где? Почему в столовую не пришла? — решился спросить мальчик.
— Не волнуйся, ничего страшного с ней не случилось, — успокоил его Андрей. — У Глаши такие перепады обычны… К вечеру она, должно быть, появится… Или завтра…
— Угу, — недоверчиво сказал Сенька и исподлобья испытующе поглядел на Андрея.
Воронцов выдержал его взгляд и улыбнулся.
* * *В большой светлой комнате посередине стоял стол. На нем лежали бумаги и стоял графин с мутной водой, которую, должно быть, уже месяц не меняли. Стулья стояли где попало. На стульях в разных позах сидели люди. Все вместе было похоже на сцену театра, который однажды приезжал в Сталеварск на гастроли и куда совсем еще маленький Сенька ходил с классом Коляна. В той пьесе Сенька почти ничего не понял, кроме того, что один человек в черном костюме очень хотел скорей запустить какой-то цех, а второй по-всякому мешал ему это сделать. Когда Сенька обратился за разъяснениями к Коляну, тот ответил предельно коротко: «Мура все!»
— Вот, познакомьтесь, — Сенька Славский! — сказал Андрей людям в комнате.
Люди задвигались и оказались не театральными, а вполне живыми.
— Очень приятно, — доброжелательно откликнулся один из сидящих. — Садись, Андрей. Садись, Сеня.
Сеньке придвинули стул. Он сел, как подломился. Андрей остался стоять, прислонившись к стене.
— Ну, расскажи нам о себе, Сеня, — улыбаясь, попросил мужчина в бордовом галстуке с серебряной полосой наискосок. — Андрей Андреич немного говорил нам, но хотелось бы послушать, как ты сам оцениваешь ситуацию… Так что ты можешь? Чего не можешь?
Никогда, пожалуй, Сенька не видел сразу столько трезвых, хорошо одетых людей. Только по телевизору. Да еще, может, когда он посадил в портфель к учительнице ботаники злющего помоечного кота и тот, вырвавшись оттуда, разбил наглядное пособие — семядоли и расцарапал Нонне Трофимовне подбородок. Тогда Сеньку вызывали на педсовет, но там были одни тетки, и они Сеньку ругали. А здесь — вроде смотрят по-доброму, да и женщин всего две — почти незаметная в углу Зина, и другая, с белыми волосами, в короткой кожаной юбке.
Сенька вдруг ощутил, что его трясет, как при простуде. И никак не сомкнуть челюсти. Зубы мелко лязгали друг о друга, а рот наполнился противной вязкой слюной. Сенька сам на себя разозлился.
«А чего стрематься-то? — сказал он себе. — Ну чего они мне сделают?.. Да ничего!» Он вспомнил усмешливую плоскую физиономию брата, потом корявые строчки его письма: «Со мной все в норме, потому как смотрю в оба и не ломаюсь. Чего и тебе, Сенька, советую. Наглость города берет. Если спросишь: можно? — тебе, так и знай, ответят: нельзя! Так мир стоит, ничего с этим не сделаешь. Делай, как мозги подсказывают, а там разберешься, что к чему. И не стремайся никогда, а не то съедят…» Вспомнив, Сенька улыбнулся куда спокойнее. Молодец Колян! Мать все время ревела, боялась за него, что порешат в колонии. А зря. Колян нигде не пропадет. Не из таких. И Сенька не из таких.
Сенька засмеялся.
— А вот не угодно ли почтеннейшей публике! — тоненько выкрикнул он прямо в лицо ближайшему соседу. — Горшки опрокидываем, стены облупляем, занавески поджигаем! Кому пару — отдам задаром!
— Сенька! Ты чего?! — тревожно подался вперед Воронцов.
На мгновение Сеньке стало стыдно, но возникшее было ощущение тут же исчезло, снова уступив место раздражению: чего они на него, в самом деле, глазеют? В зоопарке, что ли? Вспомнилось вдруг, как они мальцами бегали смотреть на алкашей, свалившихся в Вечную Лужу за универсамом, и спорили на гривенник: захлебнутся или не захлебнутся?
— А вот также барабашки жареные, печеные, вареные! Ко всеобщему удовольствию почтеннейшей публики!
— Ладно, барабашка несчастная! — Бордовый Галстук жестом остановил Андрея и усмехнулся. — Кончай ломать комедию. И не бойся — не съедим мы тебя. Разговор серьезный, дело тоже нешуточное… Расскажи, как в первый раз было…
— Ну, не хотите — не надо! — Сенька пожал плечами и кончил ломать комедию. И совсем успокоился. Потом задумался, как бы это половчее ответить на заданный вопрос. О первом разе он решил умолчать и начал, сразу со второго.
— Сначала фикус был, — твердо сказал он. — Иду это я но улице, вижу: на третьем этаже окно раскрыто и кадка с фикусом стоит. Огромная такая! Ого, думаю, какой фикус! И вдруг он как опрокинется, как вниз полетит! Как грохнется! Я еле отскочить успел, и то по ноге чем-то попало. Но я тогда ничего не подумал, — добавил Сенька. — Решил, что кто-то его незаметно изнутри столкнул. Совсем, думал, с ума посходили, фикусы из окна выбрасывают!
— Та-ак, — протянул высокий лысоватый парень и испытующе глянул на Сеньку. — А когда ты догадался, что это связано с тобой?
— Да в самом конце! — воскликнул Сенька. — Догадался и до вас поехал!
— Погоди, погоди, Артем! — перебил парня Бордовый Галстук. — А вот скажи, Сеня, когда упал фикус, ты не хотел, чтоб он падал?
— Да что ж я, придурок, что ли?! — возмутился Сенька. — Я ж по тому тротуару шел, что под домом…
— Хорошо, хорошо!.. А не помнишь, какое у тебя было настроение?
— Помню — паршивое! — усмехнулся Сенька. — Мне как раз тогда училка в дневнике целый роман накатала и мать в школу вызывала…
— Вот! — назидательно сказал Бордовый Галстук, обращаясь к собравшимся, а лысоватый блеснул близорукими глазами и спросил заинтересованно:
— Это за что же?
«Ишь, интересуется! — усмехнулся про себя Сенька. — Небось в школе отличником был…»
— Да так что-то, забыл… — соврал он.
Да и какое им дело до Сенькиных дел! И до того, что как Коляна в колонию спровадили, так училки словно сбесились. Если где что, так сразу — Сенька! Даже если он и вообще ни при чем. Обидно! Не в Сенькином обычае жаловаться, но как-то достали — рассказал матери. Отчим слышал. Мать — в слезы, Сенька уж пожалел, что заикнулся. Ну училки, ну чего с них взять — дуры несчастные!.. А отчим вдруг с шеи покраснел, сказал: «Мария, не реви!» А на следующий день в школу пришел. Сенька обалдел.
