Брак во спасение - Диана Гамильтон

Откуда-то из глубины души доносился слабенький голосок, что если бы им удалось снова начать разговаривать о чем-то интересном для обоих, то, может быть, она бы смогла найти к нему подход, заставить его признать свою ошибку.

— Сейчас я могу сказать лишь одно: там все очень неустойчиво.

Ей приходилось делать над собой усилие, чтобы говорить ровно, чтобы твердым шагом вернуться к креслу. Она должна была сохранять спокойствие. Они говорили не на личные темы, они говорили о деле, а в этом они всегда находили общий язык, чего нельзя было забывать. Но как можно держать себя в руках, если все чувства взбаламучены? Когда же он бросил резким, ледяным тоном: «И дальше что?», она усомнилась даже в их былом согласии.

Перед глазами все поплыло, руки похолодели и увлажнились. Он явно ожидал от нее какого-то чудодейственного средства для спасения положения, и его терпение было на исходе. Но она была не в состоянии призвать былую сосредоточенность — да и как она могла, если от душевного равновесия не осталось и следа? К тому же она опасалась, не предпримет ли Фентон нового злодейства.

— Я жду твоих заключений.

Джуд уже успел снять галстук и пиджак; белизна его сорочки резко контрастировала с темным загаром, с жесткой чернотой волос, черными брюками, плотно облегающими его стройные длинные ноги. Он стоял с бокалом бренди в руке, и, несмотря на внешнее спокойствие, в нем чувствовалось нетерпение, в повороте головы угадывалась скрытая нервозность.

— Честно говоря, не знаю, что и сказать. — Клео заняла оборонительную позицию. — Я еще не готова делать заключения. Мне приходилось слишком много думать о других вещах, — добавила она с плохо скрываемой горечью.

— Например, о Фентоне? — мгновенно отреагировал он, сжав губы. Клео побледнела: силы и надежды покидали ее. Какой смысл в ее стараниях? Есть ли вообще этот смысл?

— Нет, не о Фентоне, — устало отвечала она, страдая от сильной головной боли. Конечно, это была лишь часть правды. О Фентоне она думала, но не так, как Джуд вбил себе в голову.

Он категорически произнес:

— Я тебе не верю. Но тебе предстоит с корнем вырвать его из памяти и сосредоточиться на поиске способа вытащить «Фонды Слейдов» из болота. В конце концов, — он так грохнул пустым бокалом о столик, что Клео содрогнулась, — эта компания представляет для меня значительный интерес — или ты забыла, что переписала на мое имя акции, заплатив за право тратить наличные на любовника? Так вот, как надумаешь что-нибудь, сообщи мне, обсудим. — Он взял пиджак и перекинул через плечо. — Я иду спать, чего и тебе желаю. — В дверях он остановился, каждое слово резало, словно острый нож. — Думаю, тебе не надо напоминать, что акции были только наличным расчетом за мои услуги в качестве мужа. Я намерен взыскать остальную плату. И с процентами.

Он бесшумно закрыл за собой дверь, и Клео с ненавистью уставилась на ее гладкую, скучную поверхность. Она вовсе не намерена забираться в огромную постель, в которой они спали с тех пор, как вернулись из свадебного путешествия. Ложиться в нее снова? Ни за что на свете! Клео яростно ходила взад и вперед по комнате; она налила себе полный бокал бренди и залпом выпила.

Джуд представал перед ней с совершенно новой стороны. Клео всегда восхищала его объективность, способность видеть проблему со всех сторон. Но в создавшейся ситуации он видел лишь ту сторону, которую хотел видеть, отказываясь признавать существование иной. Это было не похоже на прежнего Джуда, которого она когда-то знала, любила и уважала. Он словно надел маску намеренной жестокости, и его обращение больно ранило ее.

Каждая отвергнутая попытка рассказать правду оставляла глубокую рану. И после всего этого он еще надеется, что она ляжет к нему в постель! Да он просто сошел с ума. Если в ней осталась хоть капля разума, она уйдет от него и никогда не вернется. Пусть тогда попробует взыскать с нее то, что она якобы ему должна!

Но если она уйдет, она тем самым лишь подтвердит свою вину — его предубеждение не подскажет ему иного! Он решит, что она ушла к Фентону. Кроме того, хмуро признала Клео, она все еще любит его и верит, как это ни безумно, что есть еще надежда. Пусть даже самая маленькая.

Но сегодня она с ним спать не будет.

Спальня и гардеробная соединялись небольшой комнаткой, в которой стояла узкая кровать. На ней Джуд провел две ночи после свадьбы, потому что Клео поставила условие не спать вместе в течение первых двух недель. Ее желание было встречено с пониманием, и Джуд по вполне понятным соображениям предпочел крошечную комнатку комнате для гостей, где ему было бы гораздо удобнее. Клео была ему благодарна, ибо он тем самым избавил ее от недоуменных взглядов Мег. Тогда он был другим человеком, с горечью думала она, нехотя поднимаясь по лестнице. Теперь он стал чужим и страшным.

Она, разумеется, не могла спать в гардеробной, поэтому придется позволить Мег делать выводы. Даже если Джуд уже уснул, в чем она сомневалась, он услышит ее и проснется, как бы осторожно она ни кралась через спальню. Но где-то спать все-таки надо, а раз ложиться к Джуду в постель она не собиралась, придется идти в комнату для гостей. Она была слишком горда, чтобы допустить до себя мужчину, который презирал и ненавидел ее, даже если он ее собственный муж.

Кровать в комнате для гостей всегда была застлана, сама же комната была почти такой же роскошной, как и та, что она до сих пор делила с Джудом. Но сейчас обстановка заботила ее меньше всего, и Клео принялась расстегивать платье, сдерживая душившие ее рыдания: больно было сознавать, что ее многообещающее замужество рухнуло, не успев полностью состояться.

Оставшись в темно-синих атласных трусиках и таком же лифчике, Клео откинула покрывало и уныло посмотрела на холодные льняные простыни.

— Я предпочитаю спать в нашей постели, — раздался голос Джуда прямо над ее ухом, и не успела она опомниться, как он схватил ее на руки. Ее глаза широко распахнулись от ужаса, но, осознав, что происходит, она принялась колотить его в обнаженную грудь.

— Пусти, пусти, черт тебя побери, что ты делаешь? — злобно шипела она, сгорая от стыда и от охватившего ее волнения при соприкосновении своего тела с его открытым торсом. На нем были только шелковые пижамные штаны, и ее полуобнаженная грудь оказалась прижатой к его теплой и гладкой коже. Жаркое, постыдное пламя охватило ее, и она оцепенела — застывшее тело не слушалось, когда она попыталась от него отстраниться.

У нее перехватило дыхание, рыдания вот-вот готовы были вырваться из груди. Джуд нес ее к дверям; она возмутилась и возобновила сопротивление, но оно ни к чему не привело, и он продолжал нести ее по тускло освещенному коридору в их комнату.