Роддом, или Неотложное состояние. Кадры 48–61 - Татьяна Соломатина

Игоря Васильевича не позвали. Но он пришёл. И, будучи уже в лёгком подпитии, встал, взял стакан и, помокрев глазом, проникновенно обвёл взглядом аудиторию. Даже Иван Петрович, у постели которого побывали-переночевали все-все-все коллеги и средний и младший персонал… Все! Кроме Игоря Васильевича, ни разу так и не зашедшего… Даже Иван Петрович было растрогался. Потому что говно за пазухой держать не любил и не умел, а прощать как раз умел и любил.

Игорь Васильевич поднял стакан и проникновенно произнёс:

— Вы все знаете, какое у меня недавно случилось несчастье!

Все аж дыхание затаили. Давали человеку шанс. А вдруг?! Вдруг именно сейчас он наконец скажет: «Несчастье с моим другом!.. И я, как и все вы…» Что-нибудь в таком роде.

Игорь Васильевич вздохнул и продолжил:

— Я вложил кое-куда кое-какие деньги — и они сгорели.

— Всегда знал, что Василич — гандон! — громко прошептал старшей сестре урологии на ухо — так, что услышали все, Семёнов-младший. — Но чтобы такой!..

— Даже штопке уже не поддающийся! — Согласилась старшая урологии, глядя прямо на Василича.

Все собравшиеся за столом дружно грохнули. Хотя, казалось бы, чего смешного?!

Иван Петрович Пустовойтов попросил у своей сестры номер телефона бывшей жены Игоря Васильевича Рачковского. Когда-то он в первых рядах яростно осуждал её за развод со «старым другом». Он позвонил ей на другой бок Планеты. И сказал:

— Я был неправ. Тогда… Произошла фатальная путаница. Прости меня.

— Ванька! Ванька! — Обрадовалась собеседница. — Ты как себя чувствуешь?!

Разумеется, она всё знала от Ванькиной сестры, связь с которой не прерывала и продолжала дружить.

— Отлично! Я себя сейчас отлично чувствую! — Совершенно честно ответил Ванька.

Крепкий организм Ивана Петровича справился с травмами. Одно было обидно: не нашли. Так никого и не нашли.

Неизвестно, что чувствовал следователь. Люди чаще всего понятия не имеют о разнице между гордыней, хвастовством и действительным спасением чувств совершенно постороннего человека.

Что уж говорить о жизни любимых.

Когда нужно спасти жизнь любимых — стоит погрузить саму любовь в кому.

Стоит ли?

Стоит ли хоть чего-нибудь жизнь без любви?

Не деревянная ли это жизнь?

Здравствуй… Шон!

Буду рада видеть тебя в Москве. Прости, что долго молчала…Не знаю, что думать обо всём этом… Я деревенею, когда даже… Не знаю, что писать!

Не знаю, даже зачем!

Возможно, у меня не всё в порядке с головой…

Но хотя бы всё в порядке с руками. Это я о… да ладно!

Очень многое хочется сказать. И даже спеть и станцевать. К примеру, как в индийском кино.

По факту — все наши жизни псу под хвост. Без исключения. С одной стороны — это… А с другой — даже успокаивает…

Но ты был прав. Работа спасает. Почти от всего…

Вот и блаженный звонок, срочно вызывают. В роддом. Ещё кто-то собирается войти в этот мир…

Зачем?

Отправить? Не отправить? Отправить?.. Да какая разница?!

Отправить!

Кадр пятьдесят шестой

Деревянные руки и куриные мозги

Владимир Сергеевич Ельский, заведующий отделением неонатологии и детской реанимации родильного дома, последнее время пребывал в печали.

В очередной раз счастлив в браке. Ещё счастливее отцовством. Оказывается — это так забавно, когда дитя — твоё собственное! И уже корчит смешные рожицы. Но главное — полностью здорово, канонически соответствует стандартам развития, привито, накормлено, ухожено, обласкано… Ну и так далее. Он, что правда, начал понемногу терять чисто мужской интерес к своей жёнушке. Но то дело такое. Поправимое. Можно и налево скакнуть, пока она вся поглощена материнством…

В печали он пребывал не поэтому.

А потому, что уже пять кесарских из отделения патологии беременности имели все признаки травмы шейного отдела позвоночника.

А отделением патологии беременности нынче заведовал Анатолий Витальевич Андриевич. Коего никак иначе как Скумбриевичем[21] никто не величал. Снулая безрукая рыба, мнящая себя пупом земли. Как врач УЗИ-диагностики Андриевич был хорош, кто бы спорил. В конце концов, акушерская клиника за плечами, пусть в основном и наблюдение за оной. Не сразу же после школы сел приставкой к аппарату! Так что… Вот лучше бы там и сидел!

Но Андриевич досиделся таки до заведующего отделением — в связи со всеми кадровыми перестановками. Родин, специально приглашённый на заведование патологией, стал начмедом. Поцелуева — заведующей обсервацией. И поскольку эта клиника, как и любая другая, очень сопротивлялась людям со стороны — поступили в соответствии с постулатом «возьмите лучших из худших». Вот и стал Скумбриевич заведующим. А теперь ещё и оперировать стал, как не в себе. Да не просто оперировать — а: «прогрессивные методики» и всё такое!

Ельский бушевал в кабинете у Родина.

— Ты видал?! Нет! Ты видал этот бред?!

— Вова, какой бред?!

Владимир Сергеевич вытолкнул Родина из кресла и завладел его лептопом. Быстро нашёл искомое видео и запустил просмотр.

— Смотри! И не говори потом, что не видел! Знаешь, как очередные британские учёные-мочёные эту чушь преподносят?! Слушай по слогам: «У-ни-каль-ное кесарево: ребёнку позволяют самому выбраться из утробы матери. Набирает популярность новый метод естественного кесарева сечения, который по мнению английских врачей менее стрессовый для ребёнка». Смотри! Смотри!

Последнее было явно лишним. Родин прилип к экрану, отвиснув челюстью. Не метафорически, а в самом что ни на есть буквальном смысле.

— Во… Во… Во… — Сергей Станиславович никак не мог сартикулировать имя друга, потрясённый происходящим на записи. — Во…

— Вова! — Хлопнул его по спине уже вставший Ельский. И заботливо усадил Родина обратно в кресло.

— Вова! Что они делают?! — Начмед растерянно глянул на заведующего неонатологией.

— Естественное кесарево, Серёжа! Естественное! Кесарево! Да-да. Смотри! Смотри!

— Но… Но… Но…

— Нонсенс! — Снова хлопнул Ельский Родина. Но уже по плечу. С такой силой, как будто он решил поколотить ни в чём не повинного русского акушера-гинеколога за экзерсисы нетленных британских учёных.

Родин мотнул головой, как впервые взнузданный жеребец.

— Но если это — естественно! То я… То я…

— Майя Плисецкая!

На экране тем временем руки в окровавленных латексных перчатках продолжали мутузить и мять голову плода в разрезанной матке. Затем принялись тащить прямо за эту голову, причём плечевой пояс оставался крепко фиксирован в матке. Родин взвыл. Опять же — буквально.

— Ага! — Демонически расхохотался Ельский.

— Это же… Это…

— Именно! Непочтительное отношение к шейным артериям, — ухнул Владимир Сергеевич.

Родин выпрыгнул из кресла и стал прохаживаться, стараясь не глядеть на экран. Как будто там демонстрировали не чудо рождения, а изощрённую казнь за гранью режиссерского видения даже Тинто Брасса.

— Это — терроризм! Они же ему голову свернут! Детский церебральный паралич…

— До года не диагностируется! — Ехидничал Ельский. — Но вот именно сейчас они его и сотворяют! — Он кивнул подбородком на видео, где всё те же руки в латексных перчатках всё ещё коряво тащили дитя из раны за ни в чём ещё неповинную башку.

Сергей Станиславович метнулся к бару. Хотя, в отличие от бравой троицы Мальцева-Панин-Святогорский, ни Ельский, ни Родин никогда не употребляли на работе. Почти. Ельский — уж точно не… Но сейчас он принял чуть не до краёв наполненную вискарём кофейную чашку. Не чокаясь, они выпили, глядя на экран как загипнотизированные.

— Это абсурдно, Вов! — Даже не крякнув, прокомментировал Родин и налил ещё. Себе и в подставленную другом тару.

— Это преступно, Серёж!

Они снова молча выпили. Снова же — не чокаясь. Садист в латексе наконец вытащил несчастное дитя из раны. Оно вяло лежало в луже крови, натёкшей матери между ног.

— Из-за этого новомодного медицинского аттракциона кто-то по ночам будет писать рецензии и экспертные оценки в бюро судмедэкспертизы.

— Не кто-то, Сергей Станиславович. Не кто-то. А мы. Потому что твой заведующий патологией сделал уже пять вот таких вот «естественных» кесаревых сечений.

— Что?!

Родин уронил чашку, которую держал в одной руке. И бутылку, которую держал в другой. Зазвенело. Растеклось. Запахло. Сергей Станиславович с ужасом смотрел на Владимира Сергеевича.

— Почему я об этом не знаю?!

— А я знаю, почему ты не знаешь?! Ты — начмед! Он у тебя заявки на операции подписывает.