Сорванцы - Миклош Ронасеги

Дёме всплеснул руками:

— И как можно говорить такие глупости?!

— Не беда, — улыбнулась Терчи. — Он все равно не понимает. Малыш — иностранец, по-венгерски не понимает. Дядя Дёме, не разрешайте оставлять Кроху в саду. Берци вспомнил, что встречался с его матерью. Стоит нам махнуть к Рыбацкому бастиону, и мы наверняка найдем ее там.

Для большей убедительности Терчи торопливо рассказала о встрече Берци с молодой женщиной. На лице Дёме расплылась широкая улыбка.

— Так что же вы раньше не рассказали?!

Берци как раз собирался это сделать, но вы уже умчались. А потом мы испугались и решили вместе отправиться к Рыбацкому бастиону.

— Испугались? Чего?

— Не знаю.

Тут они оба вздохнули, а потом рассмеялись.

— Не печалься, девочка! Мы найдем маму малыша. Ты небось тоже голодна?

Что верно, то верно, у Терчи громко урчало в желудке.

Искать детский сад не пришлось. Даже если бы на двери не было таблички, то и тогда его можно легко найти. Позвякивание посуды, ребячий гомон, плач и смех звучали за окрашенной в белый цвет дверью. Дёме с девочкой хотели войти, но ручки в дверях не было, только кнопка звонка: доступ посторонним в детский сад запрещен.

Дёме трижды позвонил.

— А почему вы позвонили три раза?

— Неписаное правило. Если хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьез, чтобы верили, что ты не какой-нибудь сторонний человек, звони трижды. Правда, злоупотреблять этим не стоит.

На третий звонок дверь открылась, и показалась симпатичная девушка с пухлыми губами. Дёме сказал, что хотел бы поговорить с заведующей по весьма срочному и важному делу: речь идет о потерявшемся ребенке.

— Да, это действительно срочное дело, — рассмеялась девушка и кивнула на открытую дверь ванной комнаты, откуда доносились веселые вопли и смех Крохи, которого там купали.

— Господи! — прозвучал чей-то удивленный голос. — Да у него вся спинка заляпана!

Кроха опять весело засмеялся.

— Конечно, я ничего не сказала! Чего ради мне влезать в разговор?! Что толку говорить да объяснять?! Шеф утверждает, что я самая несносная кассирша в мире, он, видите ли, только потому не выставляет меня за дверь — ну и тип! — что у меня никогда не было недостачи. А я говорю, черт бы его побрал, нечего было разрешать этим пацанам жаловаться! Я ведь им сказала отойти в сторонку и пересчитать полученную сдачу. Они и слова не вымолвили, только хитро переглядывались, а потом снова ко мне прицепились. Ну, теперь они у меня попляшут! Я не позволю вешать мне на шею чужого ребенка — стирай на него, гладь и все только потому, что этим баловням пришло в голову играть в папы и мамы.

— Да прекрати же, Мица! — раздался чей-то энергичный голос. — Ты ведь еще и не мыла его, не стирала и не гладила. Да и не будешь. Мы дадим все чистое этому чудесному карапузу.

Девушка с пухлыми губами, улыбаясь, принесла одежду: летний комбинезон, нагрудник и красную в горошек шапочку с козырьком.

И хотя в этом не было сейчас никакой необходимости, на голову Крохи натянули шапочку — уж очень она ему шла!

Ничего не скажешь, когда вымытый мальчик появился в дверях ванны, вид у него был просто чудесный! На лице Крохи играла озорная улыбка, он весело оглядывался по сторонам, сидя на руках облаченной в белый халат Панчане.

Впрочем, нет! За спиной Панчане появилась еще одна Панчане, та самая, круглолицая.

Ах, вот в чем дело! Здесь работала сестра кассирши, поэтому она и поспешила именно в этот детский сад.

Вторая Панчане, в белом халате, широко улыбалась. У нее тоже было круглое, как булка, лицо, даже еще круглее.

— Ах ты маленький разбойник! — ласково прижимала она к себе Кроху. — Я с радостью бы взяла тебя к себе. Не бойся! Если не найдут твою маму, я буду вместо нее. Хорошо?

Кроха вцепился ручонками в шапку, пытаясь сорвать ее с головы, но это ему не удавалось — шапочка надвинулась на глаза и придала мальчику очень озорной вид.

— Ах ты мой золотой! Золотая букашечка! — произнесла детсадовская Панчане.

В этот момент из большой комнаты выбежала девочка, до ушей перемазанная овощным пюре.

— Тетя Эмми, тетя Эмми, это я — золотая букашечка! — пропела она.

Вслед за нею появился растрепанный мальчик:

— Нет, я — золотая букашечка!

Из-за распахнутой двери прощебетало множество детских голосов:

— Я — золотая букашечка! Я золотая букашечка! Я! Я! Я!

Все завершилось веселым смехом. Малыши, как видно, любили добрую тетю Эмми.

— Вы все, все — золотые букашечки! А сейчас марш назад, за стол и продолжайте обедать!

Терчи почувствовала, как из открытой двери на нее пахнуло знакомым теплым запахом детского сада. На низеньких вешалках в прихожей висели сумки и домашнее платье детей. Над каждой вешалкой — рисунок. Домик — над вешалкой Евы, яблоко — Ютки, цветок — Пити, над другими вешалками — мяч, кубик, вишня.

В глубине просторной комнаты (настоящий зал!) за столами сидела веселая, шумная компания малышей. Позвякивали ложки, постукивали тарелки, на детских рожицах было размазано овощное пюре, дежурные приносили и уносили корзинки с хлебом и кувшины с водой; порою вдруг возникал громкий смех — в детсаде шло настоящее пиршество.

Терчи так залюбовалась малышами, что даже не заметила, как остановилась в дверях столовой. Какие они милые, симпатичные! А вглядишься пристальнее и заметишь, что каждый из них — на особинку и уже сейчас в детском личике проглядывает индивидуальность, которой будет отмечен человек и в пору его взрослости. Один — разговорчив, другой — молчалив, третий — упрям, четвертый — уступчив; один — веселый, другой — беспричинно грустный. Кто-то так и норовил зачерпнуть из тарелки соседа, а кто-то щедро предлагал свою порцию желающим.

— Шкварки! Шкварки! — закричал большеухий мальчик и чуть не свалился со стула от смеха, так нравилось ему это слово, таким веселым оно ему казалось.

Как заразительно веселье! Через несколько мгновений загудел весь зал:

— Шкварки! Шкварки!

Терчи засмеялась, вспомнив свои собственные «смешные» слова: ничего не значащие «эпче» и «ногаче», означающие, кажется, что-то вроде «нога чешется». Эх, как давно все это было! Терчи так глубоко вздохнула, словно уже стала пенсионеркой.

— Девочка, ты можешь покормить малыша? — вдруг услышала она. Седая симпатичная женщина, заведующая детским садом, коснулась плеча Терчи.

— Нас мало. Конечно, это могла бы сделать Эмми, но, кажется, ты знакома с мальчиком.

— Конечно, с удовольствием! — обрадовалась Терчи.

— Спасибо. А мы с Дёме и Панчане обсудим, что делать дальше.

Все столы были заняты, и бедный Кроха снова угодил в коляску.

Впрочем, он хорошо там себя чувствовал, весело хлопал ладошками и лепетал. Эх, кто бы только мог понять его!

Коляску вкатили в столовую. Кроха с интересом оглядывался по сторонам. Ему очень нравилось многолюдье, он что-то лепетал, стараясь привлечь к себе внимание. Вскоре ему принесли порцию фаршированной тыквы и повязали салфетку на грудь.

Терчи еще не доводилось кормить детей, и все же она решительно принялась за дело, благо утренняя возня с Крохой кое-чему ее все же научила. К тому же девочка внимательно посматривала, как с этим трудным делом справляются воспитательницы. Тут главное — проявлять терпение и брать на ложку немного еды, так, чтобы ребенок не подавился.

Терчи склонилась над Крохой и, ласково разговаривая с ним, быстро управилась с кормлением. Кроха был, по-видимому, голоден. Он похлопывал себя по коленкам, с готовностью открывал рот и даже съел несколько ложек добавки.

Тут какая-то девочка с косичкой важно подошла к Терчи и спросила Кроху:

— Где твоя умная голова?

Малыш, конечно, не понял вопроса.

— Вот твоя умная голова! — рассмеялась девочка и показала на свою голову.

Кроха тоже засмеялся и начал шлепать ладошками по голове, шапочка тут же слетела на пол.

Ну конечно: один глупец делает сто умников глупцами — гласит венгерская пословица. У девочки и Крохи тотчас нашлись последователи.

— Где моя умная голова? Где моя умная голова? — хором загудела малышня, и, как по команде, все начали шлепать себя по голове.

Некоторые отвесили себе такие оплеухи, что свалились со стульев. Вскоре уже вся детвора, крича и смеясь, каталась по полу.

— Я сейчас вытащу его из коляски. Пусть поползает с ребятишками, — сказала девушка с пухлыми губами, убирая посуду со столов.

Ложка вдруг замерла в руке у Терчи, она увидела, что дядя Дёме, с несколько озадаченным выражением лица, выходит из канцелярии.

— Конечно, я понимаю, это дело милиции, — говорил он. — На ночь, конечно, в ясли. Но мои друзья… У таксистов свое понимание чести! Все мои товарищи ищут мать малыша. Если мы до вечера не найдем, придется обратиться в милицию.